Оранта

Ора́нта (от лат. orans — «молящийся») — один из основных типов изображения Богоматери, представляющий Её с поднятыми и раскинутыми в стороны руками, раскрытыми ладонями наружу, то есть в традиционном жесте заступнической молитвы.

Подобная молитвенная поза известна с библейских (ветхозаветных) времён. Первые изображения Богородицы Оранты (без Младенца) встречаются уже в римских катакомбах. Наиболее широкое распространение данная иконографическая схема получает в послеиконоборческий период. Так, в церкви Неа в Константинополе, сооружённой при Василии I в период с 867 по 886 г. (не сохранилась) было изображение Оранты в конхе апсиды. Верхний регистр росписей апсиды становится традиционным местом для мозаичного или фрескового изображения Богородицы Оранты. В апсиде Софийского собора в Киеве (XI в.) находится одно из известнейших мозаичных изображений Оранты (высота фигуры 5 м 45 см). Один из эпитетов, присваиваемых данному изображению — «Нерушимая Стена».

От прочих иконографических типов изображения Богородицы Оранту отличает величественность и монументальность, Её поза предельно статична, композиция симметрична, что отвечает замыслам стенных росписей и мозаик, декоративно-прикладному искусству. В и́конописи же самостоятельные изображения Богородицы Оранты без Младенца используются чрезвычайно редко. Этот образ входит в состав сложных композиций, например, в иконографии праздников Вознесения или Покрова.

В византийском и древнерусском церковном искусстве был популярен образ Богородицы Оранты с Младенцем Христом в иконографии Эммануила (с нами Бог (евр.) — одно из пророческих имён Бога-Сына, употреблённое в пророчестве Исайи (Ис VII, 14), представляет Христа-Отрока). Обычно Христос изображается в круглом медальоне, либо чуть видимо (полупрозрачно) на уровне груди Матери. В русской традиции данный тип иконографии получил особое именование — «Зна́мение». Основной смысл икон «Знамение» переместился с посреднической заступнической молитвы Богоматери Оранты к Боговоплощению Христа. Знамение — это, в определённом смысле, образ Благовещения и предзнаменование Рождества и следующих за ним евангельских событий вплоть до Второго Пришествия.

На иконах в иконографии Знамения Богородица может изображаться в полный рост, как, к примеру, на Ярославской Оранте (Великой Панагии — от греч. Παναγία — Всесвятая) и Мирожской иконе, либо по пояс, как на Новгородской иконе «Знамение» и Курской Коренной иконе.

Развитием иконографии Знамения стали композиции таких икон, как Неупиваемая Чаша.

• VirgenNino.jpg

  Оранта (римские катакомбы, первая половина IV в.)

• Oranta Kiev.jpg

  Оранта. Мозаика. Киев. XI в.

• Apsida Sofiyskogo Sobora Kiev.jpg

  Расположение Оранты в конхе апсиды Софийского собора.

• Znamenie ikona Novgorod.jpg

  Икона Божией Матери «Знамение». Новгород Великий. Первая половина XII в.

• Kursko-Korennaya ikona.jpg

  Курско-Коренная икона Богородицы.

• Neupivaemaya Chasha.jpg

  Неупиваемая Чаша. Серпухов. XIX в.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Оранта

Отрывок, характеризующий Оранта

Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.