Орбели, Иосиф Абгарович

Иосиф Абгарович Орбели
Հովսեփ Աբգարի Օրբելի
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Научная сфера:	востоковедение-кавказоведение, филология, археология, история
Место работы:	директор Эрмитажа (1934—1951) президент АН Армянской ССР (1943—1947),
Учёное звание:	академик АН СССР
Альма-матер:	Императорский Санкт-Петербургский университет
Научный руководитель:	Н. Я. Марр
Известные ученики:	Б. Б. Пиотровский
Награды и премии:

Ио́сиф Абга́рович Орбе́ли (арм. Հովսեփ Աբգարի Օրբելի, 8 [20] марта 1887, Кутаиси — 2 февраля 1961, Ленинград) — советский востоковед и общественный деятель, академик Академии наук СССР (1935), академик Академии наук Армянской ССР и её первый президент (1943—1947), в 1934—1951 — директор Эрмитажа.

Биография

Родился 8 (20) марта 1887 года в Кутаиси, в армянской семье священника Абгара Иосифовича Орбели и Варвары Моисеевны Аргутинской-Долгорукой. Его дед, Овсеп Орбели, окончил Лазаревский институт; отец, Абгар Орбели — Санкт-Петербургский университет; университетское образование имели и братья отца, Давид и Амазасп Орбели, а также старшие братья — Рубен и Левон Орбели. М. Б. Пиотровский называл Иосифа Орбели «образцовым армянско-русским учёным».

В 1904 году окончил классическую гимназию в Тифлисе и поступил на классическое отделение историко-филологического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета.

В 1906—1917 годах участвовал в раскопках Ани.

В 1911 году окончил в Санкт-Петербургском университете курс на историко-филологическом факультете и на факультете восточных языков и по представлению декана В. А. Жуковского был оставлен на кафедре армянской и грузинской словесности.

В 1912 году избран членом Русского археологического общества.

В 1913 году сдал магистерские экзамены на факультете восточных языков Императорского Санкт-Петербургского университета.

С 1914 года — после получения степени магистра армянской философии был допущен к чтению лекций по курсу «Чтение и толкование армянских надписей области Ширак» в качестве приват-доцента Петроградского университета.

В 1917 году избран доцентом (утверждён 25 сентября) по кафедре армянской и грузинской словесности Петроградского университета.

С 1918 года — профессор кафедры истории Переднеазиатского Востока Лазаревского института в Москве.

С 1918 года — член Совета Государственной археологической комиссии и действительный член Московского археологического общества.

С 1919 года — преподаватель Петроградского археологического института, профессор кафедры истории восточного искусства Петроградского университета, член Российской Академии истории материальной культуры (РАИМК), руководитель разрядами археологии и искусства Армении и Грузии этой академии и учёный секретарь Коллегии по делам музеев Наркомпроса РСФСР. С июля 1919 года — профессор Института истории искусств по кафедре мусульманского искусства; в августе избран учёным секретарём Российской академии истории материальной культуры (РАИМК).

В 1920—1924 годах — заведующий издательством РАИМКа и редактор её изданий.

В 1920—1922 годах — председатель Комитета по делам типографии РАИМКа и Академии наук.

С 25 октября 1920 года — хранитель отделения мусульманского средневековья Государственного Эрмитажа.

В 1921—1922 годах — сотрудник Яфетического института Академии наук.

С 1924 года — членом-корреспондент Академии наук СССР и с 1 сентября — помощник директора Эрмитажа.

В 1925—1929 годах — заведующий кафедрой армяно-грузинской филологии и в 1928—1931 годах — заведующий кафедрой истории материальной культуры Востока Ленинградского университета.

В 1933 году избран действительным членом Института истории культуры Армении.

С 19 июня 1934 года по 1951 год — директор Государственного Эрмитажа.

С 1935 года — действительный член Академии наук СССР.

С 1937 года — директор Института истории материальной культуры Академии наук СССР.

С 1938 года — председатель Президиума Армянского филиала Академии наук СССР (АрмФАН).

С 1940 года — действительный член Академии архитектуры СССР.

В годы Великой Отечественной войны, оставаясь во время блокады в Ленинграде, вёл большую работу по сохранению музейных ценностей. В 1941—1942 годах руководил охраной и эвакуацией Эрмитажа и ленинградских учреждений Академии наук СССР. В 1944 году участвовал в работах Чрезвычайной комиссии по обследованию ленинградских пригородных дворцов с целью установления ущерба, нанесенного немецкими фашистами и участвовал в работах по восстановлению Зимнего дворца и экспозиций Эрмитажа.

С 1943 года — действительный член Академии наук Армянской ССР

С 29 ноября 1943 года по 16 января 1947 года — первый президент Академии Наук Армянской ССР.

В 1945 г. женился на Антонине Николаевне Изергиной, сын от этого брака — Дмитрий Иосифович Орбели, медик (1946—1971), внук — Георгий Дмитриевич Орбели (1969 — 5 марта 1997), правнук — Дмитрий Георгиевич Орбели (р. 1994).

В 1946 году выступал свидетелем на Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников.

16 января 1947 года Общее собрание Академии Наук Армянской ССР освободило его от обязанностей президента по личной просьбе.

С 1951 года — консультант Гарнийской археологической экспедиции.

В 1953—1956 годах работал в Институте языкознания Академии наук СССР.

С 1955 года — декан Восточного факультета, а с 1956 года — заведующий кафедрой истории стран Ближнего и Среднего Востока и профессор Ленинградского государственного университета.

С 1956 года — заведующий Ленинградского отделения Института востоковедения Академии наук СССР.

Умер 2 февраля 1961 года. Похоронен в Санкт-Петербурге на Богословском кладбище.

Основные исследования посвящены кавказоведению, истории средневековой культуры Ближнего Востока; особенную ценность представляют его исследования по сасанидской и сельджукской культурам. Со студенческих лет участвовал в археологическом изучении средневекового города Ани; был ближайшим сотрудником Н. Я. Марра, — когда в 1908 году завершилось строительство музея Ани, Марр доверил Орбели руководство музеем и составление его экспозиции. Вёл раскопки в районе озера Ван (1916, Турция) и в Армении (1929, 1936 и позднее). Ряд работ Орбели посвящён средневековой культуре, армянской эпиграфике, народному эпосу, курдскому языку, архитектуре Грузии и Армении. Орбели вёл большую педагогическую работу и создал школу советских кавказоведов, для которой характерно сочетание работы в области материальной культуры и филологии.

Депутат Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся (1928, 1934, 1939. 1947) и Ереванского городского Совета депутатов трудящихся (1939).

Награды

• 2 ордена Ленина (17.05.1944; 06.04.1957)
• 2 ордена Трудового Красного Знамени (10.06.1945; ...)
• Медаль «За оборону Ленинграда»
• Медаль «За оборону Кавказа»
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Заслуженный деятель науки Армянской ССР (1938 год)
• Золотой орден «За научные заслуги», (Иран, 1935 год)

Почётные учёные звания

• 1935 год — почётный профессор Тегеранского университета
• 1944 год — почётный член Лондонского археологического общества.
• 1945 год — почётный член Академии наук Ирана.

Известные адреса

в Ленинграде

• 1915 - 1938 --- линия 11-я Васильевского острова, 44;
• 1938 - 1948 --- Зверинская улица, 31;
• 1948 — 02.02.1961 года — Эрмитажный театр — набережная 9-го Января, 32.

Память

• На доме по адресу набережная Дворцовая 32 в1963 году была установлена мемориальная доска с текстом: " «В этом доме с 1948 по 1961 год жил выдающийся советский востоковед, академик Иосиф Абгарович Орбели» ( Арх. Попов В. Д., гранит)

в Ереване

Проспект Месропа Маштоца, д. 9. Мемориальная доска

Труды

• Избранные труды, Ер., 1963
• Надписи Мармашена, П., 1914
• Сасанидский металл, М. — Л., 1935 (совместно с К. В. Тревер)
• Проблема сельджукского искусства, в сборнике: [Труды] III Международного конгресса по иранскому искусству и археологии, М. — Л., 1939
• Басни средневековой Армении, М. — Л., 1956

Литература

• Юзбашян К. Н. Академик И. А. Орбели. — М., 1964.
• Іван Іванович Мєщанінов (1883—1967), Йосип Абгарович Орбелі (1887—1961): Бібліографічний покажчик праць з архітектурознавства та історії матеріальної культури / Упоряд. Ю. Л. Мосенкіс, А. О. Пучков. — Київ: НДІТІАМ, 1995. — 24 с.
• Логунова М. О. Орбели Иосиф Абгарович — человек, ученый, общественный деятель. К 125-летию со дня рождения / М. О. Логунова // Четырнадцатые Петровские чтения : материалы Всерос. науч. конференции 21-22 ноября 2012. — СПб. : Петровская академия наук и искусств, 2012. — С. 228—232. — 0,4 п.л.
• [www.armarchives.am/UserFiles/File/Orbeli.%20I%20%20posled.pdf Иосиф Орбели. Сборник документов и материалов.] / Изд. 2-е. — Ереван: Национальный архив Армении, 2013. — 344 с.

Ссылки

• [greenstone.flib.sci.am/gsdl/cgi-bin/library.cgi?e=d-01000-00---off-0academic--00-1----0-10-0---0---0direct-10---4------%2e%2e-0-0l--11-en-50---20-about---00-3-1-00-0--4--0--0-0-11-10-0utfZz-8-00&cl=CL1&d=HASHfba32d20d95aa9d3706da0.1&gt=1 Биография на сайте Национальной академии наук Армении]
• [www.newarmenia.net/index.php?name=Pages&op=view&id=314 Биографическое эссе об Иосифе Орбели]
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51600.ln-ru Профиль Иосифа Абгаровича Орбели] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Орбели, Иосиф Абгарович

В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.