Организация освобождения Палестины

Организа́ция освобожде́ния Палести́ны
منظمة التحرير الفلسطينية
Этническая принадлежность:	Арабы
Лидеры:	Ясир Арафат ( с 1969 по 2004 год) , Махмуд Аббас (с 2004 года)
Штаб-квартира:	Рамалла, Западный берег реки Иордан
Активна в:	историческая Палестина (Трансиордания)
Дата формирования:	28 мая 1964 год
Участие в конфликтах:	Палестино-израильский конфликт
Сайт:	[www.nad-plo.org/ www.un.int/palestine/index.shtml]

Организа́ция освобожде́ния Палести́ны (ОО́П) (араб. منظمة التحرير الفلسطينية‎, Муназза́ма ат-Тахри́р аль-Филастини́йя) — политическая организация, претендующая на представление интересов арабов, живших на территории подмандатной Палестины до Арабо-израильской войны 1948 года, и их потомков.

Была основана в 1964 году решением Лиги арабских государств с целью «освобождения Палестины» и предоставления «законных прав арабскому населению Палестины» (формулировка БСЭ).

Программным документом ООП является Палестинская хартия, принятая Палестинским национальным советом в Каире в 1968 году и предусматривавшая ликвидацию Израиля, устранение сионистского присутствия в Палестине, и рассматривавшая Палестину как «неделимое региональное образование в границах, существовавших во времена Британского мандата».

Первым председателем исполкома ООП был назначен Ахмед Шукейри (1964—1967), после него чуть больше года пост занимал Яхие Хаммуда. Третьим председателем исполкома ООП был с 1969 и до своей смерти в 2004 году лидер ФАТХа Ясир Арафат. С 2004 года по 2015 год председателем являлся Махмуд Аббас.

Военно-политические организации палестинских арабов, входящих в состав ООП, ответственны за убийство многих израильтян и граждан других государств, и были признан рядом стран террористическими. Сама она тоже считалась таковой до 1988 года.

В 1993 году, после того, как в ходе подготовки решений Соглашений в Осло ООП официально признало Резолюции 242 и Резолюции 338 Совета безопасности ООН, и официально заявила об отказе от стремления к уничтожению Израиля и методов террора, Израиль признал ООП партнером по переговорам.

На данный момент ООП действует легально и имеет статус наблюдателя в ООН. Ни в одной стране мира, в том числе в Израиле, ООП в настоящее время официально террористической организацией не объявлена.

Тем не менее, согласно ряду источников, до начала Второй Интифады и в её ходе, на территории Палестинской автономии (ПНА) под крылом ООП действовали террористические структуры («Хамас», «Исламский джихад» и другие). И, несмотря на то, что отдельных боевиков сажают иногда в палестинские тюрьмы, тактика ООП и террористов эффективно координируется. Специалист по международному терроризму Александр Брасс утверждает, что формально покинув списки террористических организаций, ООП на самом деле не отказалась от терроризма и по-прежнему является «самой известной террористической макроорганизацией». Это мнение подтверждается также материалами судебного процесса «Соколов против Организации освобождения Палестины» в США, в котором рассматривались 5 терактов ООП в Иерусалиме в период между январём 2001 года и февралём 2004 года.

После соглашений Осло лидер ООП Арафат, в том числе и под давлением других стран осуждал теракты против граждан Израиля. Однако, согласно данным, представленным МИД Израиля, на деле — поощрял их:

«В ходе военной операции „Защитная стена“ получены явные доказательства того, что Палестинская автономия во главе с Арафатом обеспечивала поддержку и была активным участником террора. Арафат и его близкое окружение прямо отвечают за хладнокровное убийство мирных жителей Израиля».

В декабре 2001 года Правительство Израиля объявило администрацию ПНА, возглавляемую Ясиром Арафатом, «организацией, поддерживающей терроризм». Военные подразделения при возглавляемом Арафатом движении ФАТХ, включая «Подразделение 17» и «Танзим» были объявлены «террористическими организациями» и целями для военных акций.

ООП и исламистские террористические группировки — ХАМАС и Исламский Джихад всегда находились во враждебных отношениях, а по некоторым источникам, во время создания ХАМАСа Израиль предпочитал его ООП. Несмотря на это, в своих речах Арафат называл погибших террористов шахидами (мучениками) (см. раздел «ООП и террор после соглашений Осло»). Террориста ХАМАСа Ехию Айяша Арафат назвал на его похоронах «мучеником», а лидера ХАМАСа шейха Ясина в поминальной молитве после его гибели — «святым, который встретит в раю праведников и пророков». В тот же день он заявил, что «палестинский народ не откажется от идей Ясина, не отвернется от его целей…».

С июня 2007 года, после захвата ХАМАСом сектора Газа, ООП и ХАМАС находятся в состоянии, близком к гражданской войне.

Идеология и цели

Организация освобождения Палестины была основана в 1964 году, то есть в то время, когда значительная часть^{[сколько?]} территории, предназначенной для создания арабского государства — Восточный Иерусалим, Иудея и Самария ещё находились под контролем Иордании, а сектор Газа под контролем Египта.

На протяжении многих лет идеологической платформой ООП являлась Палестинская хартия, гласившая:

• «Освобождение Палестины является, с арабской точки зрения, национальным долгом — отразить сионистскую империалистическую агрессию против великой арабской нации и ликвидировать сионистское присутствие в Палестине» (статья 15);
• «Раздел Палестины в 1947 г. и создание Израиля не признаны и никогда не будут признаны, потому что это противоречило воле народа Палестины и его естественному праву на отечество…» (статья 19);
• «Палестинский арабский народ, самовыражением которого является вооруженная палестинская революция, отвергает всякое решение, кроме полного освобождения Палестины, и всякий план, направленный на урегулирование палестинской проблемы или её международное решение» (статья 21);
• «Вооруженная борьба — единственный путь к освобождению Палестины…» (статья 9).

Тем не менее, идеология фракций ООП не была однородной. В то время, как «умеренные фракции высказывались за переговоры с еврейскими поселенцами и включение их поселений в состав Палестинского государства; радикалы высказывались за насильственное уничтожение Израиля и создание светского государства с равными правами для всех верующих».

Сам Ясир Арафат был подчёркнуто не религиозен, всегда носил полувоенную форму и куфию. Лидера ООП как желанного гостя принимали и арабские монархи, и кремлёвское руководство, и китайские коммунисты, и левые западные интеллектуалы.

Во времена холодной войны ООП придерживалась просоветской ориентации. Право Израиля на существование полностью отвергалось, официальные связи с США не поддерживались. Израиль и США рассматривали ООП как террористическую организацию. В июне 1974 года ООП принял решение об отказе от исключительно террористических методов борьбы.

В 1988 году Арафат объявил о признании права Израиля на существование и отказался от ведения террористической деятельности, что позволило начать мирный процесс.

После заключения палестино-израильских соглашений в Осло в 1993 году на апрельской сессии Палестинского национального совета в Газе было принято решение (504 голоса против 54) изъять из Палестинской хартии положения, отказывающие Израилю в праве на существование, однако формально в текст хартии изменений внесено не было. Эдвард Вади Саид — один из самых известных членов ПНС — вышел из этой организации из-за убеждения, что подписание соглашения в Осло делает невозможным возвращение палестинских беженцев на территории, захваченные Израилем в 1967 году.

4 декабря 1998 на сессии Палестинского национального совета в Газе было подтверждено аннулирование положений Палестинской хартии, отрицающих право Израиля на существование. Решение было принято в присутствии президента США Билла Клинтона. Статьи 6-10, 15, 19-23 и 30 были объявлены недействительными, но не были исключены из официального текста хартии.

Мнения

По мнению Биньямина Нетаньяху, президент Египта Гамаль Абдель Насер, по инициативе которого и была создана ООП, преследовал двойную цель: использовать ООП в борьбе против Израиля и в качестве инструмента по дестабилизации политического строя в Иордании, которая в одностороннем порядке аннексировала Западный берег реки Иордан, хотя первый съезд ООП произошёл в Восточном Иерусалиме, находящемся под юрисдикцией Иордании. Само название Организации освобождения Палестины отражает её стремление действовать как против Израиля, так и против Иордании, поскольку те контролировали почти всю территорию подмандатной Палестины (за исключением оккупированного Египтом сектора Газа).

История

См. также: Ясир Арафат

Организация освобождения Палестины была основана в 1964 году. Поражение арабских стран в Шестидневной войне побудило ООП активизировать террористическую деятельность внутри Израиля, на Западном берегу реки Иордан и в других странах. В 1968 году ФАТХ вошёл в состав ООП, заняв в ней центральное место, а его лидер Ясир Арафат стал лидером ООП и 3 февраля 1969 года был избран председателем её исполнительного комитета. Двумя годами позже Арафат стал главнокомандующим силами Палестинской революции, а в 1973 возглавил политический комитет ООП.

Кроме ФАТХа, важную роль в ООП играли

• Народный фронт освобождения Палестины (НФОП), основанный в 1967 году — марксистско-ленинская группировка во главе с Жоржем Хабашем и со штаб-квартирой в Дамаске;
• Демократический фронт освобождения Палестины (ДФОП), основанный в 1969 году Наифом Хаватме, со штаб-квартирой в Дамаске;
• Движение национального освобождения Палестины;
• аль-Сайка (Авангард народно-освободительной войны);
• Фронт народной борьбы

Под руководством ООП также действовали террористические группы «Чёрный сентябрь» и Народный фронт освобождения Палестины — Главное командование (НФОП-ГК), основанный в 1968 году Ахмадом Джибрилем, со штаб-квартирой в Рехане близ Дамаска.

В Иордании

В конце 1960-х — первой половине 1970-х большинство террористических группировок палестинских арабов сосредоточилось на территории Иордании. За короткое время палестинцы превратили королевство в свой главный плацдарм, откуда регулярно наносили удары по Израилю. Аэропорт Аммана регулярно принимал авиалайнеры, которые палестинцы угоняли с международных авиалиний, что формировало образ Иордании как рассадника терроризма.

Попытки короля Хусейна усмирить палестинцев успеха не имели. Главным козырем ООП были несколько миллионов беженцев, нашедших приют в Иордании, которых Арафат в случае чего грозил вооружить и бросить против королевской армии. Лагеря беженцев, контролируемые вооружёнными палестинскими отрядами, превратились в своего рода государство внутри государства. Палестинцы захватили несколько стратегических пунктов, включая НПЗ в районе Аз-Зарк.

В 1968 году ООП вступила в открытый союз с тремя группировками, находившимися в Иордании вне закона, — «Арабским национальным движением», баасистами и коммунистами. Целью этого альянса было свержение короля Хусейна и установление нового политического режима на «Восточном берегу р. Иордан».

В июне 1970 года противостояние иорданских властей с палестинцами и попытки разоружить палестинскую милицию переросли в вооружённый конфликт. Правительства других арабских стран пытались найти мирное решение конфликта, но непрекращающиеся действия палестинских боевиков на иорданской территории (такие, как уничтожение трёх авиалайнеров, угнанных с международных авиалиний и содержавшихся в пустыне к югу от Аммана) заставили иорданские власти пойти на крайние репрессивные меры.

16 сентября король Хусейн объявил в стране военное положение. В тот же день Арафат стал главнокомандующим «Армией освобождения Палестины», военного крыла ООП. Началась гражданская война, в ходе которой ООП активно поддержала Сирия, которая направила в Иорданию 200 танков. США и Израиль также были готовы ввязаться в конфликт между иорданской армией и палестинцами: США направили в Восточное Средиземноморье свой Шестой флот, а Израиль был готов оказать военную помощь Иордании. К 24 сентября регулярная армия Иордании взяла верх над ООП. Боевики ООП во главе с Ясиром Арафатом были вынуждены бежать в Ливан. В результате «событий Чёрного сентября», погибли от 3 до 10 тысяч боевиков и гражданских палестинцев, и около 150 тысяч — были изгнаны из Иордании.

В Ливане

К 1971 году Южный Ливан практически полностью оказался под контролем боевиков ООП, а к 1975 году ООП фактически создала в Ливане собственное государство («ФАТХ-лэнд»), территория которого простиралась от Западного Бейрута до израильской границы. Проживавшие на Юге Ливана христиане и мусульмане (в основном, шииты) часто становились жертвами произвола палестинских боевиков. Террористические группы ООП совершали нападения на различные израильские объекты. В 1974 году палестинские боевики убили 18 жителей израильского города Кирьят-Шмона (атаку совершили боевики НФОП-ГК, группировка в этом же 1974 году откололась от ООП). В том же году прибывшие из Ливана террористы ООП захватили школу в городке Маалот и потребовали освободить палестинских боевиков из тюрем в обмен на заложников; в результате этого теракта в ходе штурма школы израильскими силами безопасности, погибло 26 израильтян, большинство из которых — школьники (атаку совершили боевики ДФОП). В 1974 и 1979 годах жертвами терактов стали жители Нагарии. Теракт на Приморском шоссе был осуществлён палестинскими боевиками (ФАТХ), прибывшими морем из Ливана — все 35 заложников были убиты в ходе перестрелки боевиков с израильскими силами безопасности.

В 1975 году в Ливане вновь вспыхнула гражданская война между проправительственными (в основном, христианскими) милициями и палестинскими (в том числе, ООП) боевиками, поддержанными антиправительственными (в основном, мусульманскими и левыми) партиями и организациями, вину за которую ряд исследователей возлагает на палестинские военизированные формирования. Покушение палестинцев на жизнь маронитского лидера Пьера Жмайеля в христианском районе Бейрута 13 апреля 1975 года, в ходе которого погибло трое его приближённых, и последующая операция возмездия христиан, стали началом широкомасштабного конфликта между противоборствующими сторонами. Согласно ливанским христианам, от рук палестинцев погибли десятки тысяч ливанских граждан. По данным, приведенным в книге «ООП в Ливане» израильского историка Рафаэля Исраэли, в результате гражданской войны в Ливане погибло свыше 100 000 человек. Газета «Los Angeles Times», ссылаясь на официальную ливанскую полицейскую статистику, уже в 1992 году оценивала число погибших в гражданской войне в 144 тысячи человек при более чем двухстах тысячах раненых.

В качестве своих союзников в гражданской войне ООП сотрудничала с мусульманскими вооружёнными отрядами, состоявшие из боевиков различных исламистских и левых партий и группировок под руководством известного ливанского политика левой ориентации Камаля Джумблата — политического главы общины друзов. Во время гражданской войны палестинские отряды отличались особенной жестокостью в отношении коренного христианского населения.

Действия Арафата в Ливане нельзя назвать иначе как варварством. Христианам отрубали головы, юных девушек насиловали, детей и их родителей убивали прямо на улицах. Палестинцы нападали на христиан, не делая различий между мужчинами и женщинами, взрослыми и детьми. Они считали своими врагами всех христиан и убивали их, невзирая на возраст и пол.

— Директор ливанского Фонда в защиту мира христианин Наги Найджар

В январе 1976 года отряды ООП, в ответ на штурм 18 января 1976 года христианскими милициями бейрутского района Карантина, в результате которой погибло более 1000 палестинцев, включая мирных жителей, захватили христианский город Дамур и вырезали более 500 безоружных христиан, а в июле того же года устроили резню христиан во временно захваченном отрядами ООП и ливанских мусульман христианском городе Чекка на севере страны. В то же время от рук христианских боевиков-фалангистов гибли тысячи палестинцев в лагерях беженцев, превращённых ООП в мощные военные базы.

Сирийский президент Асад, который первоначально поддерживал ООП, впоследствии, опасаясь установления палестинского господства в Ливане, перешёл на сторону проправительственных сил и направил в Ливан свои войска. Первый этап гражданской войны закончился для Арафата осадой и падением самого крупного и важнейшего в военном отношении лагеря палестинских беженцев Таль аль-Заатар, находившегося на территории восточной — христианской — части Бейрута и фактически являвшегося палестинской военной базой, из которой боевики ООП обстреливали жилые кварталы христианских районов города и восточных предместий. На многократные предложения христиан-фалангистов эвакуировать гражданское население лагеря Арафат ответил отказом. Сам Арафат не принимал участия в боевых действиях, находясь в безопасности на укреплённом командном пункте ООП в Западном Бейруте. После падения Тель-Заатара многие из его жителей были вырезаны фалангистами, по вине Арафата использовавшего провокации против правохристианских милиций с целью вызвать жертвы среди гражданских лиц лагеря. О подобных провокациях упоминает Роберт Фиск в интервью «L.A. Weekly» от 30 мая 2002 года, называя Арафата очень циничным человеком.

Израиль, взаимодействуя с ливанскими христианами, провёл две военных операции на территории Ливана против палестинцев. В ходе первой, операции «Литани» в 1978 году, израильская армия и ливанская милиция «Армия южного Ливана» оккупировали узкую полосу территории — так называемую «Зону безопасности» на границе между Израилем и Ливаном. В ходе второй операции («Мир для Галилеи» в 1982) Израиль расширил зону оккупации на большую часть Южного Ливана, но позже, в 1985, вернул войска в «Зону безопасности». В ходе вторжения Израиля в Ливан погибло по меньшей мере 19 000 ливанцев и палестинских беженцев.

Арафат подвергался нападениям со всех сторон. Западный Бейрут, где были сосредоточены силы ООП, подвергался атакам Израиля, союзниками которого были ливанские христиане-марониты, их вооружённые отряды фалангистов. При европейском и американском посредничестве, Арафат с основной частью своих сил был вынужден покинуть Ливан и обосноваться в Тунисе. Перед эвакуацией, Арафат поручил Мугние, тогда сотруднику его «Подразделения 17» (позже — начальнику спецслужб «Хезболлы») передать часть её оружия родственным ООП ливанским милициям.

Израиль обязался в ответ не захватывать Западный Бейрут. Однако вскоре после эвакуации основных сил ООП было совершено убийство только что избранного президента Ливана Башира Жмайеля, после чего Израиль ввёл войска в Западный Бейрут, заявив, что ООП не выполнила договор до конца, а фалангисты, в ответ на убийство Б. Жмайеля, устроили резню в Сабре и Шатиле.

ООП враждовала не только с христианским лагерем, но и с мусульманами-шиитами. С 1985 по 1988 год велись боевые действия между палестинскими организациями и шиитским движением «Амаль», которое пользовалось поддержкой ливанской и сирийской армий. Эти боевые действия получили название «Война в лагерях», так как основной ареной столкновений являлись палестинские лагеря Сабра, Шатила, Рашидия, Бурж-Баражне в Западном Бейруте и Южном Ливане. В «Войне лагерей» палестинцы понесли большие потери и потерпели поражение от шиитской милиции, которую поддерживали части сирийской и ливанской армий.

В Тунисе

С сентября 1982 года до 1993 года штаб-квартира ООП была размещена в Тунисе.

1 октября 1985 года штаб-квартира ООП в Тунисе была атакована израильскими бомбардировщиками и разрушена, но Арафат избежал гибели.

В 1980-е годы с помощью арабских государств (Ирака и Саудовской Аравии) Арафату удалось воссоздать движение палестинского сопротивления в изгнании. Годы пребывания в Тунисе прошли под знаком борьбы за власть в руководстве ООП. Верх в этой борьбе взял Арафат, поддержанный всеми арабскими странами.

Террористическая деятельность

Международный терроризм

См. также: Международный терроризм

Кампания палестинского террора в воздухе началась в 1968 году, когда самолёт израильской авиакомпании «Эль-Аль» был угнан в Алжир. Эта акция была совершена НФОП. В ходе неё человеческих жертв не было, так как большая часть пассажиров была выпущена сразу же, а семь оставшихся Израиль в итоге обменял на находящихся в тюрьмах палестинцев .

Вскоре после этого был захвачен самолёт «Эль-Аль», следовавший рейсом из Лондона, а в 1969 года ещё один подвергся нападению на аэродроме в Цюрихе.

8 мая 1972 года палестинские террористы захватили авиалайнер бельгийской компании «Сабена», следовавший рейсом в Израиль. Боевики требовали обмена пассажиров на палестинских заключенных, но израильскому спецназу удалось захватить самолет, после того как он приземлился в Лоде, при этом двое боевиков было убито, а одна пассажирка смертельно ранена.

30 мая 1972 года японские террористы, действовавшие по поручению НФОП-ГК, совершили нападение в аэропорту Лод, убив 26 человек, в том числе более десяти паломников из Пуэрто-Рико, прибывших на Святую землю.

В Иордании были взорваны американские самолеты. Массовые угоны самолётов арабскими террористами привели к мерам предосторожности, соблюдаемым сегодня во всех аэропортах мира.

Наиболее известным террористическим актом, совершённым палестинцами, стал захват одиннадцати израильских спортсменов во время Мюнхенской олимпиады в 1972 году боевиками из группы «Чёрный сентябрь», филиала ФАТХ. Боевики требовали от Израиля отпустить палестинских заключенных, но этого сделано не было. Во время неудачной попытки освободить заложников немецким спецназом, все заложники были убиты.

В 1973 году боевики «Чёрного сентября» атаковали пассажиров израильского рейса в аэропорту Афин, убив троих из них.

26 июня 1976 года палестинские боевики из организаций НФОП и Революционные ячейки захватили над Европой самолёт французской авиакомпании «Эр Франс», следовавший рейсом в Израиль. Самолёт был угнан в Уганду, на аэродром «Энтеббе», близ столицы Уганды Кампалы. Террористы выпустили на свободу пассажиров-неевреев, а 106 еврейских заложников были сосредоточены в старом здании аэропорта. Израиль оказался перед лицом ультиматума: если боевики, находящиеся в израильских тюрьмах, не будут выпущены на свободу, заложников расстреляют. В ходе беспрецедентной военной операции Армия обороны Израиля перебросила по воздуху в Уганду, находящуюся на расстоянии более 3000 км от Израиля, спецподразделение, уничтожившее террористов и помогавших им угандийских солдат. Заложники были освобождены. В ходе этой операции погиб Йонатан Нетаньяху, командовавший штурмовым отрядом.

С самого начала своей деятельности ООП активно сотрудничала с другими террористическими группировками и организациями. НФОП и другие группировки сотрудничали с европейскими ультралевыми и ультраправыми террористическими группировками Италии, Австрии, Германии, стремясь создать террористическую сеть, охватывающую Европу и Средиземноморье.

Мнения

По мнению Беньямина Нетаньяху:

ООП вовсе не являлась «одной из» террористических организаций — она была средоточием и воплощением международного террора новейшего времени. ООП довела до совершенства искусство шантажа и запугивания; она установила прецедентные модели таких терактов, как захват самолетов с заложниками, взрыв пассажирских авиалайнеров в воздухе, убийство дипломатов, школьников, спортсменов и туристов. Другие террористические организации охотно заимствовали опыт ООП и подражали методам палестинских террористов.
Однако связи ООП с неарабскими террористическими организациями вовсе не ограничивались тем, что ООП служила им моделью для подражания. С начала 70-х годов и вплоть до 1982 года, когда ЦАХАЛ вышвырнул палестинских террористов из Бейрута, «государство ООП» в Ливане служило убежищем и базой подготовки для террористов всего мира. Самые разнообразные экстремистские группировки действовали из Ливана; через тренировочные лагеря ООП в районе Тира и Сидона прошли террористы итальянских «Красных бригад», немецкой группы «Баадер-Майнхофф», «Ирландской республиканской армии», японской «Красной армии», французского «Прямого действия», турецкой «Освободительной армии», армянской группы «Асала», иранской «Революционной гвардии», экстремисты со всей Латинской Америки и германские неонацисты.

Политическая деятельность

В июне 1974 года Арафат убедил ООП принять план «поэтапного освобождения Палестины», предполагавший временный отказ от исключительно террористических методов борьбы. Это решение стало причиной раскола в рядах «Палестинского Движения сопротивления» и образования «Фронта Отказа» (Rejectionist Front).

В том же году на сессии Совета Лиги арабских государств (ЛАГ) в Рабате ООП была признана арабскими странами в качестве единственного законного представителя палестинского народа, Арафат выступил на Генеральной Ассамблее ООН, а «в ноябре 1975 года, в результате усилий стран Советского блока и развивающихся стран Генеральная Ассамблея ООН признала за палестинским народом „право на самоопределение и национальную независимость“».

В 1975 году государственный секретарь США Генри Киссинджер заявил, что Америка вступит в переговоры с ООП, если та выполнит следующие условия: признает право Израиля на существование и одобрит резолюции ООН № 242 и № 338. Позже Конгресс США поставил условием также и прекращение террористической деятельности.

В подписанном 26 марта 1979 года мирном договоре между Израилем и Египтом Израиль признал «законные права палестинского народа». Обе стороны согласились с тем, что арабскому населению Иудеи, Самарии и сектора Газа будет предоставлена автономия сроком на пять лет, до окончательного определения их политического статуса, но ООП отвергла этот план.

С середины 1970-х гг. ООП получила доступ к значительным финансовым средствам, благодаря финансовой поддержке арабских стран, стран ЕС и ООН. Таким образом, с учётом налога, взимавшегося ООП со всей палестинской диаспоры в мире и её собственной предпринимательской деятельности, руководств ООП могло контролировать до 1,5—2 млрд долларов в год. Наличие таких средств позволило ООП создать на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа «развернутую подпольную инфраструктуру», и частично их контролировать как легальными средствами на муниципальном уровне, так и с «помощью индивидуального террора против „предателей“». Израильские попытки принять репрессивные меры против этого подполья натолкнулись на обвинения в нарушении прав человека.

Таким образом, Арафату удалось если не инициировать начавшуюся в декабре 1987 года Первую интифаду, то возглавить её уже через несколько недель после её начала. Акции «гражданского неповиновения» смогли продолжаться во многом лишь благодаря поддержке ООП.

15 ноября 1988 года, воспользовавшись отказом короля Иордании Хусейна от суверенитета над Западным берегом р. Иордан, Национальный совет ООП на Чрезвычайной сессии Национального совета ООП в Алжире заявил о создании независимого Государства Палестина в изгнании. Были пересмотрены положения Палестинской Хартии, отказывающие Израилю в праве на существование. Одновременно от Израиля потребовали освобождение всех территорий, захваченных после 1967 года, включая восточную часть Иерусалима и ликвидацию израильских поселений на этих территориях. Территории, включённые в состав Израиля после войны 1948—1949 гг., не упоминались. 13 декабря 1988 года Арафат заявил о признании Резолюции № 242 Совета Безопасности ООН, пообещал в будущем признать Израиль и осудил «терроризм во всех его формах, включая государственный терроризм». На таком заявлении настаивала американская администрация, которая считала признание Израиля необходимой отправной точкой для начала Кэмп-Дэвидского мирного процесса. Заявление Арафата свидетельствовало о начале отхода ООП от одной из своих основных целей — «освобождения Палестины» — в сторону признания возможности параллельного существования двух отдельных государственных образований — израильского государства в границах, соответствующих линии прекращения огня 1949 года, и палестинского государства на территории Западного берега Иордана и сектора Газа.

2 апреля 1989 года Центральный комитет Палестинского национального совета (руководящего органа ООП) избрал Арафата президентом Государства Палестина.

Участие в мирном процессе

В начале 1990-х начались первые секретные контакты между палестинским и израильским руководством. Дело шло к мирной конференции, но в августе 1990 года Ясир Арафат, публично поддержал иракское вторжение в Кувейт. Это на долгие годы лишило ООП финансовой поддержки арабских монархий Персидского залива.

В 1991 году состоялась Мадридская конференция, в которой приняли участие США, СССР, делегации палестинцев и Израиля. На этой конференции был утвержден принцип «земля в обмен на мир». СССР и США стали «конспонсорами» мирного процесса.

В начале 1993 года министр иностранных дел Израиля Шимон Перес (без ведома главы правительства Ицхака Рабина) начал секретные переговоры с ООП при посредничестве правительства Норвегии. В конечном счете, 13 сентября 1993 года Рабином и Арафатом после длительных, изнурительных переговоров была подписана Декларация о принципах (так называемое «соглашение Осло»), которым предусматривалось, что «палестинское самоуправление устанавливается на пятилетний срок, а через три года стороны начнут переговоры об окончательном урегулировании. […] ООП обязалась аннулировать параграф Палестинской национальной хартии (своего программного документа), требующий уничтожения Израиля, а Израиль признал ООП в качестве „представителя палестинского народа“. […] Израильское руководство полагало, что это соглашение открыло путь к миру, к развитию арабо-израильского сотрудничества, а ООП рассматривала его как первый шаг к созданию палестинского государства со столицей в Восточном Иерусалиме, ликвидации израильских поселений и предоставлению всем палестинским беженцам и их потомкам права на возвращение». Стороны согласились прекратить враждебные действия, Арафат обещал официально осудить террор, а Израиль — освободить палестинцев, осуждённых за враждебную деятельность.

Эти соглашения позволили в 1996—1997 гг. осуществить реальные действия по созданию Палестинской национальной администрации (ПНА), которую возглавил Арафат после переезда из Туниса в 1993 году.

4 ноября 1995 года ультраправый террорист Игаль Амир застрелил премьер-министра Рабина.

20 января 1996 года Арафат подавляющим большинством голосов (87 %) был избран президентом Палестинской национальной администрации (ПНА).

ООП и террор после соглашений Осло

Несмотря на достигнутые соглашения с ООП, палестинские организации, не входящие в ООП и выступающие против соглашения с Израилем: «ХАМАС», «Исламский джихад», «НФОП» и члены «ФАТХ» в составе других террористических организаций (см.ниже), ужесточили террористическую деятельность.

По данным МИД Израиля, за семь лет с момента подписания Соглашений Осло и до начала Второй интифады в результате террористических атак погибло 269 мирных граждан и солдат Израиля.

При этом, руководство ООП, несмотря на принятые ею обязательства, не принимало серьёзных мер по борьбе с террором. Более того, часть сотрудников силовых ведомств ПНА, созданной в результате Соглашений, были членами таких террористических организаций, как ХАМАС и «Исламский джихад», планируя, обеспечивая и совершая теракты против граждан Израиля.

За четыре года начавшейся в 2000 году Интифады Аль-Акса, согласно данным «Шабака», погибли 1017 израильтян (включая солдат), и 5598 были ранены. За это время было совершено 138 терактов с участием смертников, выпущено 480 ракет «Касам» и 313 других ракет и снарядов. Количество обстрелов достигло 13 730.

После начала второй интифады также проводили террористическую деятельность такие дочерние организации «ФАТХ» как:

• «Бригады мучеников Аль-Аксы», позиционирующая себя как военное крыло «ФАТХ», чью принадлежность к своей организации ООП не признавала, но в июне 2004 года, премьер-министр ПНА Ахмед Куреи открыто подтвердил это (см. ниже)
• «Танзим», созданная в 1995 году, проводящая теракты до сих пор, и чей лидер Баргути — генсек ФАТХ с 1994 года, приговорён израильским судом к пяти пожизненным заключениям за совершённые убийства, и к 40 годам за попытку убийства.
• созданная в 1970-х «президентская» гвардия Подразделение 17, участвовавшая в терроре против Израиля, как минимум с 1985 года..

Некоторые убийцы состояли одновременно и на службе в полиции, и в террористической организации .

Начиная с 2001 года террористические организации стали интенсивно сотрудничать между собой. По данным «ШАБАКа» на октябрь 2004 года, «на протяжении интифады, наибольшую активность в этой совместной деятельности проявлял „Танзим“ (объединение советов народного сопротивления в Газе). На июнь 2004 года 92 % совместных терактов были осуществлены именно при участии „Танзима“».

В течение второй интифады ООП официально не брала на себя ответственности за теракты, и они осуждались главой ООП Арафатом, в том числе и под давлением других стран.

При этом, в своих речах Арафат называл погибших террористов шахидами (то есть святыми мучениками, которые отдали жизнь во славу Аллаха) . В январе 2004 г., через два дня после кровавого теракта-самоубийства в Иерусалиме, в результате которого погибло 11 израильтян и 42 было ранено, Арафат, в выступлении перед детьми и подростками в Рамалле, транслировавшимся по ТВ ПА, в очередной раз призвал «освободить» Иерусалим и Палестину с помощью «миллионов мучеников» .

Обвинения властей ПА в политике «вращающихся дверей»

Власти ПА арестовывали и заключали в тюрьму часть террористов, совершавших теракты против Израиля, но потом зачастую освобождали их. Подобная практика получила название «политики вращающихся дверей» (англ.). В результате, многие преступники продолжили свою террористическую деятельность. Согласно информационному порталу MIGnews:

«… примером использования политики „вращающихся дверей“ является содержание трофейного документа, захваченного солдатами Армии обороны Израиля в ходе операции „Защитная стена“ в 2002 году. Документ касается освобождения 27 оперативников ХАМАСа и „Исламского джихада“, в том числе и тех, кто были непосредственно замешаны в подготовке и совершении терактов шахиджами-смертниками, в кустарном производстве взрывных устройств и ракетных снарядов, а также в проведении диверсионной работы.»

Ряд источников свидетельствует о том, что после смерти Арафата эта политика мало изменилась. Американский историк Даниэль Пайпс высказал по этому поводу следующее мнение :

« Притворные аресты террористов: Как и в дни правления Арафата, ПА под звуки фанфар ставит спектакли об аресте террористов, а затем разрешает им без шума совершать „побеги“ из тюрьмы. Вот два примера таких арестов, которые получили название „аресты с вращающимися дверями“: два преступника, помогавших совершить теракт самоубийства в Тель-Авиве в феврале 2005 г. (в ночном клубе „Stage“), „убежали“ из тюрьмы в апреле того же года; палестинская полиция 2 мая 2005 г. впервые арестовала хамасовского террориста, но на следующий день без проволочек освободила его.»

Арлена Кушнер из Иерусалимского центра Исследования ближневосточной политики писал:

«Это просто шоу: делается какой-то минимум, чтобы создать видимость того, что правовые органы действуют в соответствии с законом, но нет никакого (даже намерения) исполнить его.»

В сентябре 2007 года трое террористов, арестованные в результате неудавшегося покушения на ПМ Израиля Ольмерта в ходе его визита в Йерихо в августе 2007 года, были отпущены под предлогом недостатка улик. Перед этим они успели сознаться в планировании теракта. Министр внутренней безопасности А.Дихтер заявил по этому поводу:

«Покушение на главу правительства — классический образец палестинской политики. Они якобы борются с террором. Члены ФАТХ арестованы, сознались в планировании убийства главы правительства Израиля, но, несмотря на это, отпущены на свободу». Дихтер иронично отмечает, что такое поведение нельзя назвать «политикой вращающихся дверей». «Чтобы была дверь, нужно построить здание — а у палестинцев этого нет и в помине. Им потребуется долгий период времени для создания правоохранительной и судебной систем, судов и тюрем. До того, как это произойдет, никакой мирный процесс невозможен».

В октябре 2007 г. из тюрем ПА были освобождены несколько десятков активистов «ХАМАСа», в их числе и те, кто планировали теракты против израильтян.

В качестве другого примера «политики вращающихся дверей» приводится теракт, в котором в декабре 2007 года, террористы из «Бригад Мучеников Аль-Аксы» и Исламского Джихада (также заявившего об ответственности за теракт) атаковали группу из трех израильтян, путешествовавшую в окрестностях Хеврона. Двое из них были находившиеся в отпуске солдаты элитной части ЦАХАЛя, в данном случае — жители поселения Кирьят-Арба близ Хеврона, имевшие при себе автоматы. Оба солдата были убиты в результате перестрелки с террористами, успев уничтожить одного террориста и тяжело ранить другого. Третий член группы — безоружная Наама Охайон сумела убежать и спрятаться за камнями. Она вызвала помощь, сообщив о происшедшем в армейский штаб в Кирьят-Арбе по мобильному телефону. Оставшиеся в живых террористы сдались властям ПА, которые сообщили об этом израильским службам безопасности только после прямого к ним обращения. В январе два террориста были приговорены судом ПА к 15 годам заключения. Вскоре оба были освобождены из заключения из-за опасений, что силы безопасности Израиля похитят их из тюрьмы. По требованию Израиля они были возвращены в тюрьму.

После этого теракта министр внутренних дел ПА объявил о расформировании «Бригад Мучеников Аль-Аксы».

В статье израильского новостного портала Ynet об этом событии в частности сказано:

«В разговоре с корреспондентами Ynet, представитель организации Бригады мучеников аль-Аксы, военного крыла ФАТХа, подтвердил, что все три террориста состоят в ней [параллельно со службой в службах безопасности ПА]»…

«По данным израильских служб безопасности, заявления палестинцев, что атака была криминальной противоречат фактам, собранным ШАБАКом и показаниям, данными самими террористами службам безопасности ПА в процессе расследования.»

«По словам представителя израильских служб безопасности, эти заявления являются явной попыткой ПА уклониться от ответственности в свете того факта, что теракт был проведен членами ФАТХа и служб безопасности ПА».

15 сентября 2009 года ЦАХАЛ арестовал в деревне Цуриф севернее Хеврона командира «Бригад Аз ад-Дин аль-Касем» (боевого крыла ХАМАСа) в Туль-Кареме. С 2004 года Харвиш числился в списке особо опасных террористов, которых разыскивали силовые структуры Израиля.

По данным «ШАБАКа» (Службы общей безопасности), Харвиш имел непосредственное отношение к подготовке множества терактов против солдат ЦАХАЛа и израильских граждан. В целом же ячейки боевого крыла «ХАМАСа» в Туль-Кареме участвовали в организации крупнейшего теракта в отеле «Парк» в Нетании в пасхальный вечер в апреле 2002 года. Известно, что спецслужбы ПА по меньшей мере один раз в прошлом арестовали Харвиша, но тут же освободили его. В последнее время, после того, как другие высокопоставленные деятели «ХАМАСа» в Самарии были арестованы Израилем, Харвиш превратился, по существу, в главную фигуру террористического подполья в регионе.

Вместе с Харвишем утром 15-го арестован его ближайший помощник. Его тоже недавно освободили из палестинской тюрьмы

Отношения властей ПА и террористической группы Бригады Мучеников Аль-Аксы

Арафат также публично осуждал теракты организации Бригады Мучеников Аль-Аксы, образовавшейся после начала второй интифады и позиционирующей себя как боевой крыло партии ФАТХ. Руководство партии ФАТХ (главой которой был Арафат) заявляло, что никогда не принимало решение о создании этой группировки и не признает её своим боевым крылом. Однако в ноябре 2003 г. журналисты ББС обнародовали факт платежей на сумму в $50,000 в месяц, выплачиваемых ФАТХом «Мученикам». Министр спорта и молодежи ПНА заявил, что деньги выплачиваются боевикам, отобранным для службы в органах безопасности администрации в качестсве зарплаты. Он заявил, что деньги выплачиваются им «с тем, что бы они не попали под стороннее влияние и не совершали дополнительные теракты-самоубийства».

После этого, в июне 2004 года, премьер-министр ПНА Ахмед Куреи открыто признал полную ответственность ФАТХ за эту террористической организацию:

«Мы открыто заявляем, что Бригады мучеников Аль-Аксы являются частью ФАТХа. Они находятся под нашим руководством, и ФАТХ принимает на себя полную ответственность за группу. („Fatah bears full responsibility for the group“.)„

В июле 2004 года он также заявил: : “Бригады мучеников Аль-Аксы, военное крыло ФАТХа, не будет распущено…».

Преемник Арафата — Абу Мазен в январе 2005 года объявил о включении «Бригад мучеников аль-Аксы» в состав палестинских сил безопасности В то же время практически в тот же день он потребовал «прекратить все боевые действия, которые вредят национальным интересам и дают повод Израилю подорвать стабильность палестинского общества».

Тем не менее, «Бригады мучеников аль-Аксы» продолжили террор против Израиля, а Абу Мазен продолжил их осуждать.
Имели место и столкновения между Бригадами Аль Акса и палестинской полицией.

В декабре 2007 года, после убийства членами Бригад Мучеников Аль-Акса двух израильтян близ Хеврона, министр внутренних дел ПА Яхиа заявил, что принято решение о расформировании Бригад. «Бригады Мучеников Аль-Аксы больше не существуют»,— заявил он. В ответ на это подразделение «Бригад Мучеников Аль-Аксы» в Газе выпустило заявление, в котором назвало Яхиа «коллаборационистом», который следует за «американскими и сионистскими хозяевами». Члены подразделения заявили, что будут «придерживаться джихада и сопротивления до тех пор, пока не освободят Палестину от сионистов». В конце декабря 2007 года в ответ на решение ФАТХа о расформировании «Бригад Мучеников Аль-Акса» эта группировка выпустила листовку, в которой называла премьер-министра ПА «коллаборационистом» и грозила ему убийством.

Структура и руководство

Структура

В состав ООП входят ведущие светские политические организации палестинских арабов: ФАТХ, «Народный фронт освобождения Палестины», «Демократический фронт освобождения Палестины», «Палестинская народная партия», «Палестинский фронт освобождения», «Арабский освободительный фронт», «Фронт народной борьбы», «Ас-Саика» и др.

• «Палестинское движение национального освобождения» (ФАТХ) — крупнейшая организация ООП, до 2006 года формировала Палестинскую администрацию. На выборах в Законодательный совет в 1996 ФАТХ получил 55 из 88 мест. Лидер — Фарук Каддуми, Махмуд Аббас (председатель ПНА). Образована в 1959 году Арафатом, в 1967—1968 вошло в ООП. Выступает за создание арабского государства на территориях, оккупированных Израилем в 1967 году. Поддерживается консервативными арабскими правительствами, имеет статус наблюдателя в Социалистическом Интернационале. Имеет вооружённые формирования:
  • «Кувват аль-Саека» (официальные)
  • «Танзим»
  • «Бригады мучеников Аль-Акса» (с 2005 — «Бригады Арафата») и др.
• «Народный фронт освобождения Палестины» (НФОП), создан в 1953 Жоржем Хабашем как «Движение арабских националистов». В 1968 преобразовано в НФОП, объявивший себя марксистско-ленинской организацией. Вступил в ООП в 1968, возражал против признания права Израиля на существование и делал ставку на вооруженную борьбу.
• «Демократический фронт освобождения Палестины» (ДФОП) — откололся от НФОП в 1969. ДФОП объявил себя марксистско-ленинской организацией и выступил за достижение национальной независимости палестинских арабов путём массовой революции. Ориентировался на СССР. В 1993 фронт отверг соглашение между ООП и Израилем, которое открыло путь к созданию ПНА, но в 1999 принял участие в переговорах. ДФОП получает помощь со стороны Сирии. Лидер — Наиф Хаватме.
• «Палестинский демократический альянс» — откололся от ДФОП в 1991, выступил за переговоры ООП с Израилем. Лидер альянса Ясир Абд-Раббо занял пост министра информации в Палестинской национальной администрации.
• «Палестинская народная партия» — социалистическая партия. Образована в 1982 как Палестинская коммунистическая партия, ориентировалась на Советский Союз. В 1991 отказалась от марксистско-ленинской идеологии и изменила название. Лидеры — Хан Амира, Абдэль Маджид Хамадан.
• «Ас-Саика» («Молния») — военно-политическая организация, созданная при поддержке сирийской «Партии арабского социалистического возрождения» (БААС) в 1968. Ориентируется на Сирию.
• «Палестинский фронт освобождения» (ПФО) — образован в 1977 отколовшись в 1968 от группировки «НФОП — Главное командование». Организация широко прибегала к террористическим методам. Лидер — Абу Аббас. В 1990-х фронт объявил об отказе от терроризма и признании права Израиля на существование. Абу Аббас в 2003 был арестован американцами в Ираке и умер в заключении.
• «Арабский освободительный фронт» — создан в 1969, ориентировался на иракскую Партию арабского социалистического возрождения (БААС).

Руководство

Руководящими органами ООП являются исполком во главе с председателем и Центральный совет Палестины (на сентябрь 2000 насчитывал 128 членов).

Исполком ООП, избранный на 21-й сессии ПНС в Газе (1996):

• Ясир Арафат (Абу Аммар) (ФАТХ) — председатель исполкома — умер 11 ноября 2004
• Фарук Каддуми (Абу Лютф) (ФАТХ) — политический департамент
• Махмуд Аббас (Абу Мазен) (ФАТХ) — генеральный секретарь; председатель исполкома с 11 ноября 2004 (избран после смерти Ясира Арафата)
• Мухаммед Зухди ан-Нашашиби (нез.) — экономический департамент
• Ясир Абед Раббо (ДФОП, ныне — ФИДА) — департамент информации
• Сулейман ан-Наджаб (ПКП, ныне — ПНП) — социальный департамент
• Махмуд Исмаил (FLA) — департамент по связям с общественными организациями и профсоюзами
• Ясир Амар (нез.) — департамент образования
• Абдель Рахман Маллух
• Махмуд Оде
• Али Исхак (ПФО) — без портфеля
• Самир Гоше (ПФНБ) — без портфеля
• Фейсал аль-Хусейни — умер в мае 2001
• Асаад Абдель Рахман
• Эмиль Джарджуи
• Гассан аш-Шакаа
• Закария аль-Ага
• Рияд аль-Худари
• Мажед Абу Шамала

Литература

• Косач Г. Г. Организация освобождения Палестины: путь к созданию национальной государственности // Ближний Восток и современность. Вып. 11. М., Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2001.
• Краткая еврейская энциклопедия, Изд. О-ва по исследованию еврейских общин. Иерусалим: 1976—2005.
• [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/TERRORIZM.html Терроризм] // Энциклопедия «Кругосвет».
• Биньямин Нетаньягу. [jhist.org/zion/netanjahu48.htm Место под солнцем]. — 1996. — 663 с.
• [www.gazeta.rjews.net/prohorov.shtml Прохоров Д. П. Кто и как финансирует палестинских экстремистов] (Из книги «Спецслужбы Израиля», из-во «Нева», ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2002. Стр.375-382.)
• Barry M. Rubin. [books.google.com/books?id=zbQKILIgAwQC&vq=reachery+flows+in+their+blood,+as+the+Qur'an+testifies&source=gbs_navlinks_s Revolution until victory?: the politics and history of the PLO]. — Harvard University Press, 1994. — 271 p. — ISBN 0674768035.
• Daniel Baracskay. [books.google.com/books?id=UIJDreLroswC The Palestine Liberation Organization: Terrorism and Prospects for Peace in the Holy Land]. — ABC-CLIO, 2011. — P. 25. — 225 p. — ISBN 0313381518, 9780313381515.

Ссылки

• [www.palaestina.org Generaldelegierter Palästinas in der Bundesrepublik Deutschland]  (нем.)
• [bse.sci-lib.com/article084803.html «ООП»] в БСЭ
• [prrn.mcgill.ca/prrn/papers/sanctuary/contents.html Rex Brynen, Sanctuary and Survival: The PLO in Lebanon (Boulder: Westview Press, 1990).]
• [www.gazeta.rjews.net/bukovsky.shtml В.Буковский Выдержка из книги «Московский процесс»]
• [psi.ece.jhu.edu/~kaplan/IRUSS/BUK/GBARC/pdfs/terr-wd/terr-wd-rus.html#7.2 Архив Буковского. Документы по Ближнему Востоку]
• [www.temadnya.ru/spravka/13mar2002/1140.html Организация освобождения Палестины: история террора и дипломатии, 13 марта 2002 г.] temadnya.ru

Отрывок, характеризующий Организация освобождения Палестины

(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.