Органический статут царства Польского

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Органический статут царства Польскогоконституционный статут царства Польского, введённый после подавления Польского восстания 1830—1831 годов вместо конституции 1815 года.

Издан 14 (26) февраля 1832 года в Санкт-Петербурге Николаем I. Царство Польское объявлялось нераздельной частью российского государства. Упраздняя существовавшие ранее элементы польской государственности (сейм, отдельную польскую армию и др.), органический статут сохранял ряд автономных учреждений (наместничество, Государственный совет и Совет управления при наместнике и др.).

Статут вносил изменения в государственное управление царством Польским. Сейм — законодательный орган конституционного периода, упразднялся. Вместо него для решения вопросов законодательства и других предложений «особенной важности» в российском Государственном совете учреждался Департамент по делам царства Польского. При императоре сохранялась должность министра-статс-секретаря, который должен был своей подписью контрассигновать утверждённые монархом зако-ны и объявлять их польскому наместнику.

Руководство делами в царстве Польском поручалось Совету управления (или Административному совету), действовавшему от имени царя. В его состав входили наместник, главные директора, председатель Высшей счетной палаты и другие лица, назначенные «особыми повелениями» императора. Общее руководство делами царства Польского поручалось Государственному совету, состоящему из лиц, входивших в Совет управления, и чиновников, имевших звание государственных советников, а также других лиц, «постоянно или временно призываемых в заседания совета» по усмотрению царя.

Органический статут пересматривал количество и состав правительственных комиссий. Из-за отмены самостоятельной польской армии ликвидировалась комиссия по военным делам. Комиссия вероисповедная и народного просвещения объединялась с Комиссией внутренних дел и полиции. Сохранялись комиссии финансов и казначейства, а также юстиции.

Сохранились местные органы власти. Кроме того, Органический статут предполагал организацию собраний областных чинов, которые имели бы совещательный голос при обсуждении вопросов общего руководства царством Польским.

Судебная власть, дарованная императором и действовавшая от его имени, была представлена судами первой и второй инстанции: мировыми, гражданскими (земские и съездовые), уголовными (городские), а также коммерческими. Для пересмотра вынесенных ими решений учреждались апелляционные суды. Главной судебной инстанцией объявлялась Высшая судебная палата в Варшаве.

Статья 45 конституции 1815 года гласила: «Все Наши наследники по престолу Царства Польского обязаны короноваться Царями Польскими в столице согласно обряду, который будет Нами установлен, и приносить следующую клятву: „Обещаюсь и клянусь перед Богом и Евангелием, что буду сохранять и требовать соблюдения Конституционной Хартии всею Моею властью“». Николай I, единственный коронованный царь Польский, отменил эту норму.

Статут 1832 года подтверждал свободу вероисповедания, но подчеркивал особое покровительство, оказываемое римско-католической церкви. Гарантировалось равенство всех жителей царства Польского перед законом «без всякого различия состояний или званий», личная свобода, свобода передвижения, право частной собственности.

Напишите отзыв о статье "Органический статут царства Польского"



Литература

  • Луферчик, Е.Г. Органический статут Царства Польского 1832 г. // Е.Г. Луферчик // Сб. работ 69-й науч. конф. студентов и аспирантов Белорус. гос. ун-та, Минск, 14—17 мая 2012 г.: в 3 ч. / Белорус. гос. ун-т. — Минск: Изд. центр БГУ, 2013. — Ч. 2. — С. 181—185.

Ссылки

  • [www.pereplet.ru/history/Russia/Imperia/Nicolai_I/man14021832.html Манифест о новом порядке управления и образования Царства Польского]


Отрывок, характеризующий Органический статут царства Польского

«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.