Орда (фильм)

Орда
Жанр	историческая драма художественный фильм
Режиссёр	Андрей Прошкин
Продюсер	Сергей Кравец
Автор сценария	Юрий Арабов
В главных ролях	Максим Суханов Андрей Панин Роза Хайруллина Александр Яценко Виталий Хаев
Оператор	Юрий Райский
Композитор	Алексей Айги
Кинокомпания	Православная энциклопедия
Бюджет	12 млн долларов
Страна	Россия Россия
Язык	русский, карачаево-балкарский
Год	2012
IMDb	ID 2331066
Выход фильма «Орда»

К:Фильмы 2012 года

«Орда» (рабочее название — «Святитель Алексий») — художественный фильм 2012 года режиссёра Андрея Прошкина по сценарию Юрия Арабова, действие которого происходит в Золотой Орде. Фильм продюсировала кинотелекомпания «Православная энциклопедия», которая входит в одноимённый церковно-научный центр.

Сюжет

Столица Золотой Орды город Сарай-Бату. К хану Орды Тинибеку приходят послы Папы римского, которых хан встречает крайне неприветливо, унижая их и Папу... Мать хана Джанибека Тайдула внезапно ослепла. Всевозможные лекари, знахари и шаманы безрезультатно пытались вернуть ей зрение. До Орды дошли слухи о московском митрополите Алексии, по молитвам которого творятся чудеса. В Москву прибывают ханские послы и требуют, чтобы «чудесный старик» поехал с ними в Орду и вылечил ханшу, грозя в случае отказа набегом. Под угрозой уничтожения Москвы по просьбе великого князя Ивана Ивановича Алексий вынужден отправиться в далёкое путешествие. Его сопровождает келейник Федька. Прибыв в Орду, они оказываются в сложном переплетении восточных интриг, неожиданных и жестоких событий.

Актёры и кастинг

Актёр	Роль
Максим Суханов	митрополит Алексий митрополит Алексий
Андрей Панин	хан Тинибек хан Тинибек
Роза Хайруллина	ханша Тайдула ханша Тайдула
Александр Яценко	Федька, келейник митрополита Алексия Федька, келейник митрополита Алексия
Виталий Хаев	князь Иван Красный князь Иван Красный
Иннокентий Дакаяров	хан Джанибек хан Джанибек
Алексей Егоров	Бадакюль Бадакюль
Федот Львов	Тимер Тимер
Моге Ооржак	Бердибек Бердибек
Толепберген Байсакалов	Абильда Абильда
Даулет Абдыгапаров	сотник хана Джанибека сотник хана Джанибека
Алексей Шевченков	истопник Василий истопник Василий
Александр Цой	китайский фокусник китайский фокусник
Юрий Пронин	священник священник

В поисках актёров создатели фильма объехали практически всю бывшую советскую Азию и даже Монголию. В фильме играют и татары, и казахи, и киргизы, и тувинцы, и калмыки, и буряты. Основные ордынские роли исполнили Андрей Панин (из которого сделали азиата с помощью пластического грима) и якутские актёры — Алексей Егоров, Федот Львов и Иннокентий Дакаяров. Из всего актёрского состава татаркой по национальности является только Роза Хайруллина (исполнительница главной роли).

Тайдула была женой могущественного ордынского хана Узбека, при котором Золотая Орда достигла наивысшего расцвета и который исламизировал её, во многом огнём и мечом. Сама Тайдула была очень волевая женщина. Сохранилась даже монета с её профилем, что свидетельствует о её колоссальном политическом влиянии. Тайдулу играет, на мой взгляд, выдающаяся актриса Роза Хайруллина. Роза — легенда нестоличного русского театра, долгое время играла в Казани, Самаре, а теперь — в Театре-студии Олега Табакова.

— режиссёр Андрей Прошкин

На главную роль режиссёр пригласил Максима Суханова, без ложного пафоса сумевшего отразить ум и человеческую мощь святителя Алексия.

Это была выдающаяся личность для той эпохи. Это был интеллектуал, очень образованный для того времени человек, очень умный и волевой. Кроме того, что был пастырем, он, конечно, являлся выдающимся администратором — как церковным, так и государственным. Святитель Алексий был главным воспитателем малолетнего князя Дмитрия Донского и оказывал довольно сильное влияние на его политику, особенно в начале княжения. Максим замечательный артист, оказалось, что его индивидуальность ложится на характер нашего героя.

— режиссёр Андрей Прошкин

Съёмочная группа

• Андрей Прошкин — режиссёр
• Юрий Арабов — автор сценария
• Юрий Райский — оператор
• Алексей Айги — композитор
• Сергей Февралёв — художник-постановщик
• Наталья Иванова — художник по костюмам
• Нина Колодкина — художник по гриму
• Елена Шкатова — художник по реквизиту
• Максим Беловолов — звукорежиссёр
• Владимир Головницкий — звукорежиссёр
• Олег Глушков — хореограф
• Валерий Деркач — постановщик трюков
• Наталья Кучеренко — режиссёр монтажа
• Ирина Третьякова — второй режиссёр
• Татьяна Талькова — ассистент по актёрам
• Компьютерная графика — CG Factory
• Алексей Карпушин — исполнительный продюсер
• Сергей Кравец — генеральный продюсер
• Наталья Гостюшина — продюсер

Съёмки

Съёмки проходили с середины июня до начала декабря 2010 года с перерывами. Для фильма было сшито более тысячи костюмов, построены натурные декорации Москвы XIV века и столицы Золотой Орды — Сарай-Бату. Создатели фильма консультировались с учеными-историками, изучали музейные экспозиции, живопись того времени, историю костюма, планы археологических раскопок.

Это и русские летописи, и знаменитый двухтомник В. Г. Тизенгаузена — сборник письменных материалов о Золотой Орде того времени. Мы очень скрупулезно изучали историю монгольского общества после Чингисхана. Наиболее интересными для меня как режиссёра были записки путешественников, попадавших в Орду, потому что сторонний глаз более выпукло обнаруживает какие-то вещи и доносит до нас. Это и «Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Гильома Рубрука», и записки европейских послов, купцов, бывавших в Орде. Стоит отметить и подробные записки известного марокканского путешественника Ибн Баттуты. Читая его, понимаешь, насколько отличается взгляд на те или иные явления европейца и мусульманина-марокканца. Какие-то вещи, которые у европейцев вызывали оторопь, для него, наоборот, были признаком благочестия.

— режиссёр Андрей Прошкин

На пресс-конференции после показа фильма на 34-м ММКФ режиссёр Прошкин сказал, что создатели не ставили целью создание скрупулезной исторической картины, а отталкивались от ремарки в сценарии: «Показался глиняный город, которого уже никогда не будет на земле, а может, никогда и не было». Режиссёр подчеркнул, что снимался некий миф, в фильме есть мотивы ордынские, там есть мотивы азиатские и африканские, но главное, там фантазия художников, перед которыми ставилась задача не быть реалистами, не копировать какие-то вещи, а использовать фантазию, создавать новое, отталкиваясь от реальности. Столица Золотой Орды предстаёт неким почти марсианским для нашего глаза городом.

Декорация Москвы ХIV века была построена на берегу Клязьмы во Владимирской области около деревни Щекино, (5 км восточнее г. Вязники). В павильонах на «Мосфильме» был воссоздан интерьер Успенского собора XIV века. Облачение, в котором митрополит, в исполнении Максима Суханова проводит службу, весит 20 килограммов, его украшения настоящие, кованые. Были восстановлены костюмы, интерьеры, роспись храмов, детали этикета и протокола — то, как князья встречали тогда ханских послов.

Павильоны мы строили на «Мосфильме», и к нам даже экскурсии ходили! Я считаю, что у нас был очень талантливый художник Сергей Февралёв. Человек, который умеет не только придумать, но и воплотить свои идеи в жизнь, сделать. У нас были сложные декорации и с бассейнами, и с горящими печами. Для одной из декораций, например, были сделаны специальные облицовочные плитки. Причем Сергей заставил каждую плитку расписать и сделать вручную, а потом покрыть лаком. Декоратор ему говорил, что это всё ерунда и это давно делают машины. Но именно потому, что это было сделано руками, и складывалось полное ощущение реальности происходящего.

— режиссёр Андрей Прошкин

Съёмки Орды проходили в Астраханской области, близ села Селитренное, в местах, где в действительности находился город Сарай-Бату и сейчас проводятся раскопки. На живописном обрывистом берегу реки Ахтубы на двух гектарах была возведена декорация золотоордынской столицы: ханский дворец и узкие извилистые улочки города с домами-мазанками, где жили ремесленники и торговцы. По инициативе губернатора Александра Жилкина на базе декорации создаётся новый туристический центр Астраханской области с наименованием «Сарай-Бату — столица Золотой Орды».

В массовых сценах фильма участвовали около трёхсот жителей (в основном восточной внешности) из близлежащих сёл Харабалинского района (где половину населения составляют казахи) и более ста местных наездников. Во время съёмок в степях киногруппа работала в экстремальных условиях: жара порою достигала 50-ти градусов, случались и пыльные бури, которые ломали декорации и аппаратуру. Исполнителя одной из главных ролей, якутского актёра Федота Львова, укусил каракурт, и Федот два дня провел в больнице.

Герои фильма говорят на карачаево-балкарском языке, близком к среднекыпчакскому, на котором в XIV веке говорили в Золотой Орде. Консультации при переводе текста оказывали балкарские деятели культуры Музафар и Фатимат Таукеновы. За тем, чтобы актёры во время съёмок и озвучивания правильно произносили текст, следили переводчики.

Саундтрек

Саундтрек фильма написан композитором Алексеем Айги. Режиссёр Прошкин попросил его сочинить для фильма такую музыку, которая звучала бы как древний монгольский рок-н-ролл. Сначала были записаны композиции, которые звучат в кадре и под которые снимались некоторые сцены. Здесь использовались аутентичные инструменты (ятаги, чанзы и т. д.), которые иногда поддерживал контрабас (его на съемках заменили басовым моринхуром). В процессе звукозаписи музыканты и звукорежиссёр Геннадий Папин использовали самые неожиданные звуки, например, стук мусорного бака. В записи саундтрека приняли участие музыканты из бурятской группы «Намгар», которые сейчас живут в Москве. Бурятская музыка очень близка монгольской. Музыканты много импровизировали. В записи второй части саундтрека также задействован оркестр кинематографии под руководством Сергея Скрипки и музыканты «Ансамбля 4′33″», важную часть музыки исполнили два сопрано (Дарья Терехова и Мария Макеева). Алексей Айги о работе с режиссёром Прошкиным: «Режиссёр, кстати, не хотел никакого пафоса и просил нас, чтобы мы не давили картинку духовностью и красотой. С Андреем, вообще, не просто. Он очень въедливый. Многое приходилось переделывать. Но в итоге все, вроде бы, хорошо получилось. И кино вышло большое — когда я увидел первую сборку, у меня вообще было ощущение, что смотрю какой-то хороший голливудский фильм. Работать с таким материалом — большая удача».

Награды и номинации

• 2012 — 34-й Московский международный кинофестиваль:
  • Приз «Серебряный Георгий» за лучшую режиссёрскую работу — режиссёру Андрею Прошкину.
  • Приз «Серебряный Георгий» за лучшее исполнение женской роли — Розе Хайруллиной.
  • Премия организации NETPAC, целью которой является поддержка и продвижение азиатского кино, «За восхитительную комбинацию совершенного видеоряда и концепции прощения в годы тирании».
• Номинации на Кинопремию Азиатско-Тихоокеанского региона (Asia Pacific Screen Awards) Лучший фильм и Лучшая кинооператорская работа.
• Кинофестиваль «Сахалинский экран-2012: Путешествие на край земли» на Сахалине — приз почётного президента фестиваля Аллы Суриковой с формулировкой «за веру в высокое предназначение в человека».
• Номинация на национальную премию кинокритики и кинопрессы «Белый слон» за лучший фильм.
• Национальные премии кинокритики и кинопрессы «Белый слон» за лучший сценарий — Юрию Арабову (за фильмы «Фауст» и «Орда») и за лучшую работу художника — Сергею Февралёву.
• Фильм претендовал на национальную премию «Золотой орёл» в двенадцати номинациях (получил пять): лучший фильм, лучшая режиссёрская работа (Андрей Прошкин) — победа, лучший сценарий (Юрий Арабов) — победа, лучшая женская роль в кино (Роза Хайруллина), лучшая мужская роль в кино (Максим Суханов), лучшая мужская роль второго плана (Андрей Панин), лучшая операторская работа (Юрий Райский) — победа, лучшая работа художника-постановщика (Сергей Февралёв) — победа, лучшая работа художника по костюмам (Наталья Иванова) — победа, лучшая музыка к фильму (Алексей Айги), лучший монтаж фильма (Наталья Кучеренко), лучшая работа звукорежиссера (Максим Беловолов).
• Фильм претендовал на премию «Ника» в одиннадцати номинациях (получил семь): лучший игровой фильм, лучшая режиссёрская работа (Андрей Прошкин), лучшая сценарная работа (Юрий Арабов), лучшая женская роль (Роза Хайруллина) — победа, лучшая мужская роль (Максим Суханов) — победа, лучшая музыка к фильму (Алексей Айги) — победа, лучшая операторская работа (Юрий Райский) — победа, лучшая работа звукорежиссера (Максим Беловолов) — победа, лучшая работа художника (Сергей Февралёв) — победа, лучшая работа художника по костюмам (Наталья Иванова) — победа, Открытие года (Федот Львов).
• Фестиваль русского кино в Тунисе — приз за лучшую операторскую работу — Юрию Райскому.
• Национальная премия в области индустрии моды «Золотое веретено» в номинации «Искусство костюма в кино» — Наталье Ивановой («Орда»).

Критика

Ещё до выхода в прокат фильм «Орда» был показан на нескольких закрытых просмотрах. Церковный историк, профессор, протоиерей Георгий Митрофанов высоко оценил фильм и работу актёра Максима Суханова. По его мнению, «величие митрополита Алексия в этом фильме в том, что за короткий промежуток времени он проходит путь, который проходит всё человечество: от сомнения и маловерия, через почти непереносимые страдания, — до безраздельного полагания самого себя на волю Божию».

В татарстанских средствах массовой информации, ещё до того, как картина вышла в прокат, высказывались опасения, что в фильме подтасованы исторические факты, показано мнимое духовное превосходство русских над ордынцами. Когда фильм вышел на экраны, в татарских СМИ появились возмущённые статьи о злонамеренном искажении истории и культуры Орды. Но были в Татарстане и положительные отзывы о фильме. Востоковед Азат Ахунов, отмечает неисторичность фильма, но считает, что «отсутствие православного антуража, излишней елейности и сусальности делает фильм пригодным для просмотра и мусульманами, и буддистами, поскольку говорит о вечных ценностях, цепляет духовные струны любого мыслящего и верующего человека».

Вадим Рудаков, кандидат исторических наук, консультировавший создателей фильма, отказался от сотрудничества со съёмочной группой из-за антинаучности самой картины: «„Орда“ выдержана в худших традициях старых советских фильмов о татаро-монголах и кочевниках» (из интервью Радио «Азатлык»). Историк отмечает, что хотя «работа художника достойна уважения, но к историческому Сараю этот город не имеет никакого отношения». По мнению Рудакова, в построенной декорации «нет ни одного золотоордынского здания». Впрочем, историк отметил, что с художественной точки зрения фильм должен получиться весьма удачным и понравится массовому зрителю.

Кинокритик и обозреватель «Российской газеты» Валерий Кичин считает, что режиссёр Прошкин совершил подвиг, взявшись за фильм из русской истории ХIV века при том, что исторических свидетельств и визуальных материалов почти не сохранилось. По мнению Кичина, фильм менее всего напоминает пасхальные жития святых, и решён в «стилистике авантюрного эпоса, с головокружительной работой оператора Юрия Райского, суровой фантазией художника Сергея Февралева и фантастической звуковой средой, созданной композитором Алексеем Айги».

Алексей Гусев («Сеанс») отметил в фильме присутствие «подлинного режиссёрского драйва».

А. Плахов («Коммерсантъ») согласился, что ордынская придворная интрига разыграна с «выдающимся темпераментом», однако посетовал, что «вся вторая линия сюжета, проходящая через православную Москву, выглядит несколько формальной и стереотипной, она никак не может энергетически конкурировать с Ордой». В результате, однако, это «переакцентировало [киноленту] в сторону глубокого психоанализа Орды как историко-мифологического феномена… В какой-то момент мы ловим себя на том, что изощренное коварство и страсть к власти, которые принято называть византийскими или макиавеллиевскими, на самом деле присущи именно нашим соотечественникам и современникам».

По мнению кинокритика Антона Долина «Арабов с Прошкиным рискнули ответить сразу на два (отнюдь не взаимоисключающих) вопроса: „Почему мы — Орда?“ и „Почему мы — не Орда?“».

Театровед и кинокритик Лилия Шитенбург считает, что режиссёр разборчив в средствах и умело создает иллюзию «чистой», как бы незаинтересованной созерцательности — отчего «Орда» эффектно балансирует между житием и историческим эпосом. Одно из главных достоинств фильма, по мнению критика, — отважная, тонко задуманная и исполненная параллель между Золотой Ордой и родным отечеством.

Премьера

Фильм «Орда» участвовал в конкурсной программе 34-го Московского международного кинофестиваля и был награждён двумя призами «Серебряный Георгий»: за лучшую режиссёрскую работу и лучшую женскую роль. Демонстрировался на открытии ХХ кинофестиваля «Окно в Европу» в Выборге. В российский прокат вышел 20 сентября 2012 года.

Ссылки

• [orda-film.ru/ Официальный сайт фильма]
• [static.tvkultura.ru/news.html?id=1024568&cid=9964 Режиссёр Андрей Прошкин и актриса Роза Хайруллина о своём новом фильме «Орда»] Телеканал «Культура», Магия кино, 6 июня 2012 года.
• [seance.ru/seance_guide/seance_guide_2012/orda_press/ «Орда». Пресса о фильме]. Сеанс. Проверено 21 июня 2014.
• [yurta.su/selitrennoe/84-kak-snimali-film-orda.html Как снимали фильм «Орда»] «Великая степь»

Отрывок, характеризующий Орда (фильм)

Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.