Орден Розы и Креста

Орден Розы-Креста (O.'.R.'.C.', Ordre Reaux Croix) — международный орден мартинистов, учрежденный в 2003 году на 250-ю годовщину основания Ордена Избранных Коэнов Мартинеса де Паскуалиса; продолжатель традиции, восходящей к тайному мистическому обществу розенкрейцеров, известному с XVII века. Великая Ложа ордена расположена в Норвегии, также он имеет юрисдикции в Швеции, Канаде, Аргентине, Испании, Греции и Англии.

Орден Розы-Креста особенное внимание уделяет исследованию, распространению и публикации литературы о Мартинизме, а также исторической важности Мартинизма в академических кругах. Внутри ордена Розы-Креста представлены все Три Ветви Традиции Мартинизма.

Исторические исследования O.'.R.'.C.'

Орденом R.'.C.'. уделяется внимание переводу и распространению ранее неизвестных работ русских Мартинистов, таких как печатник и государственный деятель Иван Владимирович Лопухин и филантроп Николай Новиков, представлявших век Просвещения в России. Кроме того, что они были плодотворными писателями и реформаторами позднего Царского режима, велик их вклад в литературное, академическое и социальное развитие, в учреждение печатных машин, государственных школ и больниц для бедных. Работы этих авторов пока ещё не доступны на английском языке, но уже помещены стараниями членов O.'.R.'.C.'. в общественном доступе на интернет-странице Ордена.

Взаимно влияющие Традиции Мартинизма внутри O.'.R.'.C.'

С течением времени все ветви Традиции Мартинизма слились в одно инициатическое тело, каждая ветвь в котором взаимно влияет на остальные.

Voie Cardiaque (Путь Сердца) — мистицизм Сен-Мартена, сформированный Папюсом. Voie Cardiaque — Путь Сердца — мистическая и созерцательная ветвь Ордена Розы-Креста, от чьих корней произрастают две другие ветви Ордена. Это внутренний путь, работающий над всеобщей Реинтеграцией человечества.

Учение Пути Сердца по своей природе Христианское и основано непосредственно на работах Луи Клода де Сен-Мартена, который писал под псевдонимом Неизвестного Философа.

Луи Клод де Сен-Мартен родился в благородной семье в Амбуа, Франции, 18 Января 1743 года. Он стал одним из студентов Мартинеса де Паскуалиса в Ордене Избранных Коэнов, а также его близким другом и секретарем. Сен-Мартен был Масоном и Избранным Коэном на протяжении многих лет. Однако оставил оба Ордена, а также занятия Теургией, чтобы посвятить себя Мистическому пути.

Он начал инструктировать студентов в своем собственном учении, созданном в первую очередь под влиянием Паскуалиса, но также инспирированном работами христианского мистика Якоба Беме.

Сен-Мартен умер 13 октября 1803 года, оставив после себя великое число последователей, живущих по всей Европе, передающих учение Сен-Мартена сквозь столетия.

Высшую степень своего Учения Сен-Мартен описывал как Инициацию таким образом:

«Единственная Инициация, которую я признаю и которое я ищу со всей страстью моей Души, это та Инициация, с помощью которой мы можем войти в Сердце Бога внутри нас, и таким образом заключить Нерасторжимый Брак, который сделает нас Другом, Братом и Супругом Искупителя … нет иного пути достижения этой Святой Инициации, как только все дальше и дальше погружаться вглубь нашей Души и не упустит дара до тех пор, пока не преуспели в освобождении его живого и животворящего источника».

Тропа для такого осознания проложена для кандидата в виде ряда градусов, адаптированных таким образом Папюсом в конце XIX века.

Ритуалы Ордена Розы-Креста были реформированы, в первую очередь очищены от в большей степени степени присущего им Масонского вида, а также включили в себя больше элементов христианства и более давних учений, более почерпнутых из оригинальной Доктрины Сен-Мартена, а также русского наследия, которое он оставил после себя.

Избранные Коэны

Избранные Коэны — это система Высших Градусов Мартинеса де Паскуалиса, древнейший Магический Орден в истории.

Избранные Коэны Ордена Розы-Креста — Теургическая ветвь Ордена, работающая с Магическими Церемониями и Доктринами, полученными от основателя Традиции, Мартинеса де Паскуалиса.

Цель Ордена состоит в том, чтобы исцелить раны, которые нанес себе сам Человек, когда отпал от милости Божьей. Человек вернет своё былое и правое положение в небесных иерархиях, с помощью Христа, Исправителя и Искупителя, и Теургических Операций. Дальнейшая работа состоит в том, чтобы реинтегрировать все вещи в их изначальных благодетелях и силах, к вящей славе нашего Господа Бога.

Инициированный познает множество техник и методов этой работы. Наиболее важные среди них — молитва, инвокация Бога, его посредников и Ангелов, а также экзорцизм и изгнание Противника и его посредников.

Мартинес де Паскуалис приходился сыном Месьеру де ла Тур де ла Казе, французскому Мастеру-Масону с наследованным патентом, дававшим ему право открывать новые Ложи. Патент был передал Мартинесу де Паскуалису его отцом, которому его передал Великий Мастер Ложи Стюарта, а именно Принц Эдвард Стюарт.

Мартинес де Паскуалис стал собирать членов для своей новой системы в 1754, основав Капитул Шотландских Судей в Монпелье.

В 1765 он получил благословение от Французской Великой Ложи на свою работу, после того, как уведомил их о том, что открыл 5 Лож, использовав Патент Стюарта. Благодаря этому признанию система обрела законность, и таким образом стала одной из первых систем Высших Градусов в Масонстве.

Верховное Святилище было сформировано в 1767, и, вплоть до 1774, года смерти Паскуалиса, Устав переживал свои золотые годы, можно сказать — свой рассвет, и его Ложи находились почти во всех крупнейших городах Франции.

После смерти своего основателя Устав начал медленно исчезать из области Инициатических обществ, но его активность продолжилась в малых группах. Семя или линия преемственности Ордена продолжает жить, но уже в других системах, цельная по сей день.

Избранные Коэны Ордена Розы-Креста были открыты в равноденствие спустя 250 лет после того, как Мартинес де Паскуалис начал свою работу по основанию своего Ордена. Орден Розы-Креста сохранил важнейшие части системы XVIII века неповрежденными, но принял все необходимые меры для его выживания его Инициатов сегодня, в XXI веке.

В общей сложности Избранные Коэны работают в Семи Градусах. Новые Градусы даются только тогда, когда Инициат выполнил свою работу и доказал свои умения.

Рыцарь-Благодетель Святого Града

Устав Рыцарей-Благодетелей Святого Града — является Рыцарской системой Жана-Батиста Виллермоза.

C.’.B.’.C.’.S.’. — Рыцарская ветвь Традиции Мартинизма, где соприкасаются Рыцарство и Мартинизм.

Цель C.’.B.’.C.’.S.’. — дать возможность Рыцарям Подражать Христу, и принять жизнь духовного рыцарства в качестве основания для всех духовных достижений. В дальнейшем личная работа по восстановлению утерянного состояния близости к Богу, работа Рыцарей и Дам Ордена должна заключаться в благотворительном распространении Света Мартинизма в мире, с помощью благодетельных и бескорыстных поступков.

Таким образом, C.’.B.’.C.’.S.’. — рыцарская ветвь традиции Мартинизма, бедных рыцарей Христа.

Изначальный создатель CBCS, Жан-Батист Виллермоз (1730—1824]]), был близким другом и учеником Мартинеса де Паскуалиса.

Когда Дом Мартинес умер в 1774, учение его могло быть утеряно, и Виллермоз решил использовать Масонство как проводник для внутренней и тайной Доктрины Ордена Избранных Коэнов.

Жан-Батист Виллермоз был прагматически настроенным человеком, блестящим последователем Эзотеризма, и новатором.

Его деятельность в Масонстве имеет основополагающий и ученый характер, но за прошедшие столетия была печально забыта. Но история изображает его как горячо любящего правду рыцаря, борющегося с упадком тайных обществ и недостатком искреннего желания просвещения внутри них.

Он уважаем не только за то, что он не дал пропасть Мартинизму, учредив C.’.B.’.C.’.S.’., но также и за то, что является действительным автором Градуса Розы-Креста в Масонстве, как это известно теперь в Шотландском Уставе.

Будучи энергичным архивариусом нескольких Уставов, он содержал обширную коллекцию оригинальных материалов Избранных Коэнов, которые он ценил более всех остальных. Когда Виллермозу было 92 года, своему последнему студенту, Барону Тюркхаймскому, он советовал сделать чтение «Трактата о Реинтеграции существ» Дома Мартинеса первейшим и ежедневным предметом для изучения.

Чтобы разъяснить его наставления, стоит сказать, что Виллермоз был посвящён в Высший Градус старого Ордена Паскуалиса, и таким образом он, в своем блестящем и вдохновенном стиле преобразовал их в подходящую форму Рыцарской традиции, целью которой было практическое применение Мартинизма в человеческом обществе.

C.’.B.’.C.’.S.’. изначально имел прочную связь с Германским Масонским уставом Тамплиеров, Строгим Послушанием Барона фон Хунда, в котором Жан-Батист Виллермоз получил право на реформацию градусов, чтобы заключить в него Доктрину своего Мастера. Устав был успешно реформирован после Вильгельмсбадского Конвента в 1778 году.

C. '.B. ’.C. ’.S.’. , преобразованный O.’.R.’.C.’. , независим от Масонской традиции, или каких-либо послушаний, которые используют Рыцарские степени или аффилиации.

Это обеспечивает распространение Доктрины Мартинизма в её законченном виде, и замену на неё всех других символических языков, позволяя Уставу оставаться в виде чистого Рыцарского пути Мартинизма к Реинтеграции, представленным словами и указаниями наследия Виллермоза.

Учения

Учения Ордена держатся на трех столпах: Христианский мистицизм, Каббала и Учение Мартинизма Луи Клода де Сен-Мартена, Мартинеса де Паскуалиса и Жана-Батиста Виллермоза.

Эти Учения передаются в Ордене от одного человека к другому в Часовне или в Храме, и все работы Ордена основаны на тесных отношениях между учителем и учеником.

Традиция ведет своё происхождение и включает в себя подлинные линии передачи и материалы Избранных Коэнов, C.’.B.’.C.’.S.’.,, Ordre Martiniste и русских Мартинистов и Теоретиков.

См. также

• Теургия
• Мемфис-Мицраим
• Розенкрейцеры
• Алхимия
• Пентаграмматон

Литература

• Lothar Diehl Initiatenorden und Mysterienschulen: Ein Führer für Suchende auf dem wesentlichen Erkenntnisweg, Zerling, Germany (2005)
• Henke Lasson Samtidstenkningens innbyrdes stridigheter, Høgskoleforlaget, Ås 2009
• Raffaella Faggionato A Rosicrucian Utopia in Eighteenth-Century Russia Springer, the Netherlands 1997
• Arthur Edward Waite Louis-Claude de Saint-Martin The French Mystic and the Story of Modern Martinism William Rider & Son, London, 1922
• Gérard Encausse La magie cérémonielle de Martines de Pasqually Arbre d’Or, Genève 2007
• Jean-Baptiste Willermoz L’Homme-Dieu : Traité des deux natures, suivi de «Le Mystère de la Trinité» Association Rosicrucienne, Paris 1999
• Robert Ambelain Occult and Mystical Freemasonry 1643—1943: Martinism History and Doctrine Editions Niclaus, Paris 1946

Ссылки

• [www.ordrereauxcroix.org/ Ordre Reaux Croix]
• [web.archive.org/web/20110725044339/omeganexusonline.net/rcmo/ Rose†Croix Martinist Order (Онтарио, Канада) Grand Master Mike Restivo, I::L::]
• [www.teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=386:-------iii----&catid=49:2010-01-14-20-37-47&Itemid=69 Инициатическая речь для приема в Мартинистскую Ложу]

Отрывок, характеризующий Орден Розы и Креста

Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.