Орден Святого Георгия

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Орден святого Георгия»)
Перейти к: навигация, поиск
Орден Святого Георгия

Знак ордена Святого Георгия 1-й степени. 1850-е годы
Дата учреждения 26 ноября (7 декабря) 1769
Учредитель Екатерина II
Статус высший военный орден за боевые заслуги
Девиз «За службу и храбрость»
Число степеней 4
Знаки ордена
Знак ордена золотой крест, покрытый белой эмалью
Звезда золотая четырёхлучевая ромбовидная
Лента жёлто-чёрная
Орденские одежды есть (с 1833)
Орденская лента
Соответствие табели о рангах
степень классы по табели
1
2
3
4
I—II
I—III
I—VI
I—XII
См. также
Слушать введение в статью · (инф.)
Этот звуковой файл был создан на основе введения в статью [ru.wikipedia.org/w/index.php?title=%D0%9E%D1%80%D0%B4%D0%B5%D0%BD_%D0%A1%D0%B2%D1%8F%D1%82%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%93%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B3%D0%B8%D1%8F&oldid=60836968 версии] за 28 января 2014 года и не отражает правки после этой даты.
см. также другие аудиостатьи

Импера́торский Вое́нный о́рден Свято́го Великому́ченика и Победоно́сца Гео́ргия (Орден Святого Георгия) — высшая военная награда Российской империи. В расширенном смысле — всеохватывающий комплекс отличий офицеров, нижних чинов и воинских подразделений.

Учреждён императрицей Екатериной II 26 ноября (7 декабря1769 в честь святого Георгия для отличия офицеров за заслуги на поле боя и выслугу в воинских чинах. Имел четыре степени отличия. Орденом награждено более 10 тысяч человек, первой, высшей степенью ордена — всего 23 человека, из них только четверо стали кавалерами всех 4 степеней. А также 2 возложения на себя знаков ордена 1-й степени: императрицей Екатериной II по случаю учреждения ордена и императором Александром II по случаю празднования 100-летнего юбилея ордена[1]. Второй степени ордена были удостоены 125 человек.

Первым кавалером ордена, не считая Екатерины II, стал в декабре 1769 года подполковник Фёдор Иванович Фабрициан, который был удостоен сразу 3-й степени, минуя низшую. Первым кавалером 4-й степени стал в феврале 1770 года премьер-майор Рейнгольд Людвиг фон Паткуль[2].

С 24 июня 1917 года 4-й степени ордена могли быть удостоены солдаты и матросы, исполнявшие в бою обязанности офицера. При этом орденская лента украшалась серебряной лавровой ветвью.

В Советской России орден был упразднён после Октябрьской революции 1917 года. Тем не менее во время Гражданской войны в 1918—1920 годах на Восточном фронте и в Северной армии белых практиковалось награждение орденом (за исключением высших, 1-й и 2-й, степеней).

В 2000 году орден Святого Георгия восстановлен в качестве военной награды Российской Федерации[3].

Орденские знаки не нумеровались, но велись списки награждённых.

Орден Святого Георгия выделялся своим статутом среди других российских орденов как награда за личную доблесть в бою, и заслуги, за которые офицер мог быть удостоен награды, строго регламентировались статутом ордена.

Ни высокая порода[4], ни полученные пред неприятелем раны, не дают право быть пожалованным сим орденом: но дается оный тем, кои не только должность свою исправляли во всем по присяге, чести и долгу своему, но сверх того отличили еще себя особливым каким мужественным поступком, или подали мудрые, и для Нашей воинской службы полезные советы… Сей орден никогда не снимать: ибо заслугами оный приобретается.

(Из статута ордена 1769 года[5])




История

Орден Св. Георгия был учреждён императрицей Екатериной II 26 ноября (7 декабря1769, спустя год после начала русско-турецкой войны 1768—1774 гг[6]. Впервые в России орден был разделён на 4 степени, и предназначался для награждения сугубо за отличие в военных подвигах. Предусматривалась и другая возможность: поскольку «не всегда всякому верному сыну отечества такие открываются случаи, где его ревность и храбрость блистать может», претендовать на получение ордена 4-й степени могли и те, «кои в полевой службе 25 лет от обер-офицера, а в морской 18 кампаний офицерами служили»[5].

В 1807 году учреждён «Знак отличия военного ордена» для нижних чинов, причисленных к ордену святого Георгия. Знак отличия (серебряный крест) позднее приобретёт неофициальное название «солдатского Георгия». Не ограничивалось количество награждений одного человека знаком отличия. Офицеры не награждались, но могли носить этот знак, если получили его до производства в офицерский чин.

Награждение золотым холодным оружием с надписью «За храбрость» и темляком из Георгиевской ленты официально приравнивается к орденскому, а награждённые золотым оружием вносятся в общий орденский список.

В 1833 году статут ордена был расписан подробно, с детальным описанием воинских доблестей по каждому роду войск, за которые имели право на награждение. Более детально был расписан срок службы, требуемый для награждения за выслугу лет, а также прибавилось требование участия хотя бы в одном сражении для получения Георгия 4-й степени за выслугу лет. Установился строго последовательный от 4-й к 3-й степени порядок награждения (однако затем из этого правила были исключения. Так, генералу М. Г. Черняеву за среднеазиатские походы была сразу вручена 3-я степень ордена, минуя 4-ю, а адмиралу П. С. Нахимову за победу в Синопской битве — 2-я степень после 4-й, минуя 3-ю.) В статут включили статьи для солдатского «Знака отличия военного ордена».

Так как Св. Георгий — христианский святой, то для иноверцев был предусмотрен вариант ордена, в котором вместо Св. Георгия был изображён герб России, двуглавый орёл. Образец ордена с орлом был утверждён Николаем I 29 августа 1844 года в ходе Кавказской войны, и первым удостоился нового знака майор Джамов-бек Кайтагский. В связи с этим в мемуарах и художественной литературе встречаются моменты, когда офицеры, выходцы с Кавказа, недоумевают: «а почему мне дали крест с птицей, а не с джигитом?»[7]

С 1845 года награждённые только орденами Св. Владимира и Св. Георгия любых степеней получали права потомственного дворянства, в то время как для других орденов требовалось награждение высшей 1-й степенью. До того право на потомственное дворянство давал любой орден (за исключением польско-российского ордена Virtuti Militari).

С 1849 по 1885 год имена георгиевских кавалеров отмечались на мраморных досках в Георгиевском зале Большого Кремлёвского дворца в Москве[8].

В феврале 1855 года вышел указ, по которому кавалеры ордена 4-й степени за выслугу, отличившиеся в бою и достойные награждения крестом 4-й степени, имели право добавить к уже полученному ранее за выслугу лет Знаку ордена Св. Георгия 4-й степени бант из Георгиевской ленты, который бы свидетельствовал, что носящий эту награду отмечен дважды: за выслугу лет и за воинский подвиг. Повелено именовать таких кавалеров «Кавалерами Военного Ордена Святого Георгия 4 степени за 25 лет (или 18 и 20 морских кампаний) с бантом».

15 мая 1855 года указом отменено награждение орденом 4-й степени за выслугу лет с заменой его на орден Св. Владимира 4-й степени с соответствующей надписью. Теперь Георгия давали только за боевые заслуги.

В 1856 году ввели 4 степени для «знака отличия военного ордена» (солдатского Георгия).

В 1913 году статут ордена поменялся вновь, в основном в него включили дополнительные статьи и расширили описание военных подвигов по родам войск. «Знак отличия военного ордена» приобрёл официальное название Георгиевского креста. Кавалерам 4-й ст. сокращается до минимума срок выслуги для производства в следующий чин, от одного года в младших офицерских чинах до 4-х лет из генерал-майоров в генерал-лейтенанты. Расширены льготы для Георгиевских кавалеров: льготный проезд «по путям сообщения», ежегодный 2-х месячный отпуск с содержанием и пр.

C 29 июня 1917 года орден Св. Георгия 4-й степени стал единственным орденом России, которым могли награждаться солдаты (в том случае, если они исполняли офицерские обязанности в бою). Лента такого ордена украшалась серебряной лавровой ветвью. Известно о двух обладателях такой награды.

Во время Гражданской войны продолжал вручаться в войсках Восточного фронта Русской армии и Северной армии, а на территории, контролировавшейся Совнаркомом, был упразднён в 1917 году после Октябрьской революции.

Восстановлен Указом Президента России № 1463 от 8 августа 2000 года в качестве воинской награды России с сохранением внешних признаков и изменениями в статуте (см. статью «Орден Святого Георгия Российской Федерации»).

Степени ордена и правила ношения

Орден имел четыре степени:

1-я степень: звезда на левой стороне груди и большой крест на ленте через правое плечо, 700 руб. ежегодной пенсии.
2-я степень: звезда на левой стороне груди и большой крест на шейной ленте, 400 руб. ежегодной пенсии.
3-я степень: малый крест на шейной ленте, 200 руб. ежегодной пенсии.
4-я степень: малый крест в петлице или на колодке, 100 руб. ежегодной пенсии.

Статут ордена предписывал при награждении старшей степенью ордена младшие степени уже не носить и отсылать обратно, изначально в Военную коллегию, в дальнейшем — в Капитул орденов. Знак отличия военного ордена разрешалось носить и при получении офицерского чина, но при награждении орденом Св. Георгия — знак отличия снимать. В 1855 году император Александр II повелел: орден Св. Георгия 4-й степени, полученный за боевые отличия, а также и 4-ю степень с бантом, носить всегда, не снимая их при получении старших степеней ордена. Знак отличия военного ордена также повелено не снимать при получении ордена Св. Георгия любой степени[9].

3-ю и 2-ю степени ордена Св. Георгия повелено носить и после получения старшей степени в 1870 году[10]. В следующем, 1871 году, такое же повеление вышло в отношении ордена Св. Георгия 4-й степени, полученного за выслугу лет или совершение морских кампаний[11].

Лента ордена 1-й степени до 1909 года носилась под мундиром. После введения при Александре II длинных мундиров (полукафтанов) концы ленты с крестом выпускались наружу через разрез на левом боку мундира ниже талии. Поверх мундира лента ордена 1-й степени носилась в день кавалерственного праздника ордена Св. Георгия 26 ноября или при цепи ордена Св. Андрея Первозванного на выходах при Высочайшем Дворе[12]. В 1909 году повелено ленту ордена 1-й степени, когда полагается быть в орденах с лентами, носить всегда поверх мундира, а под мундиром — только когда полагается быть в орденах без лент или в дни орденских праздников других орденов, когда поверх мундира надевается лента празднуемого ордена[13].

При повседневной форме (сюртуке или одежде, его заменяющей) знаки ордена Св. Георгия разрешено носить в 1851 году. При этом 4-ю степень полагалось носить во второй сверху петле левого борта, 2-ю и 3-ю степень — только крест на шее (при этом 3-ю степень при наличии 2-й — не носить), а 1-ю степень — только звезду на левой стороне груди[14].

Для кавалеров ордена было предусмотрено «особое кавалерственное одеяние, состоящее в оранжевом бархатном супервесте, с чёрными широкими напереди и назади бархатными же крестами; супервест обшит кругом золотою с канителью бахромою»[15].

Статут ордена

Статут ордена Святого Георгия от Екатерины II не предусматривал строго последовательного, от низшей степени к высшей, награждения. Часто за особые заслуги высшими степенями награждали, минуя низшие. Орден давался только за особые отличия в сражениях, а также за выслугу в офицерских чинах — 25 лет в полевой службе или 18 кампаний — в морской (с 1833 года — при условии участия хотя бы в одном сражении[15]).

Для награждения 3-й и 4-й степенью Военная Коллегия должна была подробно описать подвиг и собрать доказательства, прежде чем подносить на утверждении монарху. Высшими степенями — 1-й и 2-й — награждал лично монарх по своему усмотрению. Практика награждений в XIX веке приблизительно выработала критерии, по которым генерал мог быть удостоен высших степеней. Чтобы заслужить Св. Георгия 1-й степени, требовалось выиграть войну, для награждения 2-й степенью надо было выиграть важное сражение.

Согласно статуту, количество кавалеров ордена не ограничивалось, награждён мог быть любой офицер, то есть начиная с чина прапорщика (соответствовал XIV классу по Табели о рангах при Екатерине II). После реформы 1884 года низшим офицерским чином стал подпоручик, соответствующий XII классу по Табели о рангах. Чин прапорщика сохранялся для военного времени, в основном в него производили унтер-офицеров при некомплекте офицеров. Если прапорщик удостаивался Св. Георгия 4-й степени, то его производили в подпоручики (положение закреплено в Статуте 1913 года).

Статут Екатерины II не определял, каким чинам положено давать высшие степени ордена, это определялось практикой. Если при Екатерине орденом Св. Георгия 3-й степени (№ 22) был награждён капитан артиллерии И. И. Бишев, то при её преемниках в основном награждались генерал-майоры, генерал-лейтенанты и лишь изредка полковники. Статут 1833 года установил 3-ю степень для штаб-офицеров и генералитета, теперь формально награждать ей могли офицеров в чине от майора и выше, но с этого времени не было награждений чинов младше полковника. Только в 1916 году 3-й степенью был посмертно награждён капитан Степан Георгиевич Леонтьев, одновременно посмертно произведенный в подполковники.

Екатерина II дала очень короткое и примерное наставление, за что следует награждать орденом Св. Георгия:

4. В числе могущих получить сей орден суть все те, кои в сухопутных и морских войсках Наших добропорядочно и действительно Штаб- и Обер-Офицерами службу отправляют; а из Генералитета те, кои в войске действительно служа, противу неприятеля отменную храбрость, или военное отличное искусство показали.

7. Знаки сего военного ордена следующие:

Звезда четвероугольная золотая, посреди которой в чёрном обруче жёлтое или золотое поле, а на оном изображено вензелом имя Святого Георгия, а в чёрном обруче золотыми литерами надпись: За службу и храбрость.

Крест большой золотой с белою с обе стороны финифтью по краям с золотою каймою, в середине которого изображён Царства Московского герб на финифти же, то есть, в красном поле Святый Георгий, серебряными латами вооружённый, с золотою сверх оных висящею епанчею, имеющий на главе золотую диадему, сидящий на коне серебряном, на котором седло и вся збруя золотая, чёрного змия в подошве излита золотым копьём поражающий, на задней стороне в середине в белом поле вензловое сего Святого Георгия имя.

Крест для Кавалеров третьего и четвёртого классов во всем подобен большому, кроме того, что несколько меньше.

Лента шёлковая о трёх чёрных и двух жёлтых полосах.

11. Хотя и неудобно вступать в подробное описание многочисленных воинских подвигов, при разных в войне случаях и различными образы бываемых: однако не меньше нужно положить некоторые правила, по коим бы отменные действия от обыкновенных отличены были; чего для Мы Военным Нашим Коллегиям некоторые примерные подвиги здесь предписать заблагорассудили, дабы они на сем основании разсуждения свои постановляли.

Достоин быть написан в подносимой Нам росписи Офицер тот, который ободрив своим примером подчинённых своих, и предводительствуя ими, возмёт наконец корабль, батарею, или другое какое занятое неприятелем место.

Ежели кто в укреплённом месте выдержал осаду и не здался, или с отменною храбростию защищал и вылазки делал, храбро и разумно предводительствовал, и чрез то победу одержал, или способы подавал к приобретению оной.

Ежели кто себя представит и возмётся за опасное предприятие, которое ему совершить удастся.

Ежели кто был первый на приступе, или на неприятельской земле, при высаживании людей из судов.

— Статут военного ордена Св. Георгия 1769 года [5]

Количество выдаваемых пенсий ограничивалось фиксированным фондом; получали на протяжении всей жизни только те, кто был награждён первым. Первоначально фонд выплачивал пенсии 12 кавалерам 1-й ст. по 700 руб., 25 кавалерам 2-й ст. по 400 руб., 50 кавалерам 3-й ст. по 200 руб. и 100 кавалерам 4-й ст. по 100 рублей.

С 1843 года порядок изменился, число кавалеров 1-й ст. сократилось до 6 человек, но пенсия им поднялась до 1000 рублей. Уменьшилось число кавалеров 2-й ст. на пенсии с 25 до 15 человек, пенсия не изменилась. Ничего не изменилось для кавалеров 3-й степени. Зато число кавалеров 4-й степени на пенсии возросло до 325 человек, пенсия их возросла до 150 рублей.

Награждённые несколькими степенями имели право на пенсию только к высшей степени. После смерти кавалера его вдова получала за него пенсию ещё год.

Ордена после смерти владельца сдавались в Военную Коллегию (до 1856 года). Запрещалось украшать орденские знаки драгоценными камнями.

Орден давал также привилегию на право входа на публичные мероприятия вместе с полковниками для Георгиевских кавалеров 3-го и 4-го классов, даже если их чин был младше.

Награждения орденом

Награждения орденом 1-й степени

Всего удостоено 25 человек. Первым кавалером после Екатерины II стал в 1770 году граф П. А. Румянцев-Задунайский «за одержанную над неприятелем 21 июля 1770 года под Кагулом победу». Последним кавалером стал в 1877 году великий князь Николай Николаевич Старший «за овладение 28-го Ноября 1877 года, твердынями Плевны и пленение армии Османа-Паши».

Поскольку при вручении ордена высшей степени низшей степенью уже не награждали, то из 25 кавалеров 1-й степени только четыре человека стали полными кавалерами ордена Св. Георгия (награждёнными всеми 4-мя степенями):

Три человека были награждены орденом Св. Георгия с 3-ей по 1-ю степень:

Среди награждённых 1-й степенью ордена Святого Георгия было несколько иностранцев. В 1813 году орденом 1-й степени награждён шведский король Карл XIV Юхан — бывший наполеоновский маршал Жан-Батист Бернадот — за битву при Денневице. За «Битву народов» под Лейпцигом высшей степени ордена Святого Георгия удостаиваются прусский маршал Блюхер и австрийский генералиссимус Шварценберг. За кампанию 1814 года награждён британский фельдмаршал Веллингтон. В 1823 году орден получил французский принц Луи Ангулемский «за окончание войны в Испании». В 1848 году российский император Николай I направил орден Святого Георгия 1-й степени австрийскому фельдмаршалу Йозефу Радецкому — усмирителю итальянской революции — «за взятие Милана». В 1869 году, к столетнему юбилею учреждения ордена Святого Георгия, знаки ордена 1-й степени были пожалованы германскому императору Вильгельму I, «как ранее награждённому 4-й степенью ордена». «За участие в войне против французов» в 1870 году высшим военным орденом России был награждён австрийский эрцгерцог Альбрехт.

Хотя формально по старшинству орден Св. Георгия 1-й степени стоял ниже высшего ордена Андрея Первозванного, полководцы ценили его выше всякой другой награды.

Из письма великого полководца А. В. Суворова дочери от 8 ноября 1789 года:

[Получил] знаки Св. Андрея тысяч в пятьдесят, да выше всего, голубушка, Первый класс Св. Георгия. Вот каков твой папенька. За доброе сердце, чуть, право, от радости не умер.

Награждения орденом 2-й степени

Всего удостоено 125 человек. Первым кавалером в 1770 году стал генерал-поручик П. Г. Племянников «за оказанный пример мужества, служивший подчинённым его по преодолению трудов неустрашимости и к одержанию над неприятелем победы 21-го июля 1770 года под Кагулом». Последним кавалером в 1916 году стал французский генерал Фердинанд Фош «за успешное завершение Верденской операции 21 декабря 1916 года».

В Первую мировую войну орден Св. Георгия 1-й степени не выдавался, а 2-ю степень награды заслужили четверо российских подданных: командующие фронтами генералы Н. Юденич, Н. Иванов, Н. Рузский и великий князь Николай Николаевич Младший (до 1915 года бывший Верховным Главнокомандующим русской армии).

Из иностранных подданных 2-ю степень ордена Св. Георгия в Первую мировую войну заслужили двое: главнокомандующий французскими вооружёнными силами генерал Жозеф Жоффр за разгром германских войск в Марнском сражении 1914 года и упомянутый ранее Ф. Фош.

Награждения орденом 3-й степени

Всего удостоено около 650 человек. Первым кавалером в 1769 году стал подполковник Ф. И. Фабрициан «за разбитие с вверенным ему деташементом в 1600 человек под городом Галацом, 15-го ноября 1769 года весьма многолюднаго против онаго числа неприятельскаго войска».

За Первую мировую войну 3-ю степень ордена Святого Георгия получили чуть более 60 человек, в числе которых были известные генералы А. А. Брусилов, Ф. А. Келлер, Л. Г. Корнилов, А. М. Каледин, Н. Н. Духонин, Н. Н. Юденич, А. И. Деникин[16]. В 1916 г., после многолетнего перерыва, 3-й степени был удостоен (посмертно) офицер в небольшом чине — капитан С. Г. Леонтьев (1878—1915), одновременно посмертно произведенный в подполковники.

Награждения орденом 4-й степени

Первым кавалером в феврале 1770 года стал премьер-майор Рейнгольд Людвиг фон Паткуль «за разбитии 12 января 1770 года при м. Добре польских мятежников».

До апреля 1813 года удостоено 1195 человек, после точная статистика отсутствует. По некоторым сведениям, всего награждено более 10500 человек, из них до 8 тысяч награждено за выслугу лет, а остальные за боевые заслуги[17]. По другим сведениям, орден 4-го класса получили более 15 тысяч офицеров, в основном за установленный статутом безупречный срок службы и участие (с 1833 г.) хотя бы в одном сражении. Кресты за выслугу лет с 1816 года отмечались соответствующей надписью на знаке. С 1855 года награждение орденом Св. Георгия за безупречную службу было отменено.

После отмены в 1855 году награждения орденом Святого Георгия за выслугу лет и совершение морских кампаний, за лицами, выслужившими право на получение такового ордена до выхода этого указа, было оставлено право ходатайствовать о получении ордена Святого Георгия, а не ордена Святого Владимира[18]. В связи с этим награждение орденом Святого Георгия 4-й степени за выслугу лет продолжалось ещё в течение нескольких лет после выхода указа. Последним (из выявленных) кавалером 4-й степени за выслугу стал генерал-майор Фёдор Григорьевич Крижановский, награждённый в 1870 году[19].

Известны 4 офицера, заслужившие бант к ордену Святого Георгия 4-й степени за выслугу. Один из них — генерал-майор Иван Егорович Тихоцкий. В 1849 году подполковник И. Е. Тихоцкий, выслуживший 25 лет в офицерских чинах, получил орден Св. Георгия 4-й степени с соответствующей надписью. В апреле 1855 года, во время Крымской войны, И. Е. Тихоцкий, имевший уже чин полковника, снова заслужил Георгиевскую награду, теперь уже за отличие в боевой обстановке, и получил право прикрепить бант к кресту[20]. Последнее награждение бантом произошло в феврале 1860 года.

В годы Первой мировой войны произошёл уникальный случай награждения орденом Георгия 4-й степени дважды[21]. Штабс-капитан 73-го пехотного Крымского полка Сергей Павлович Авдеев заслужил первый орден Св. Георгия 4-й ст. 20 февраля 1916 года за захват вражеских пулемётов. В то время он был прапорщиком и тут же по статуту ордена произведён в подпоручики. Затем 5 апреля 1916 года был удостоен второго ордена Св. Георгия 4-й степени. Скорее всего, произошла ошибка, так как ко второму ордену Авдеев был представлен во время временной командировки из своей 9-й армии в 3-ю армию. Орден ему вручили в 3-й армии, затем награждение, согласно служебному формуляру, было утверждено специальным приказом вышестоящего командования 4 марта 1917 года, незадолго до гибели Авдеева.

Известно о награждении орденом Георгия двух женщин (после Екатерины II). Ордена 4-й степени были удостоены:

  • Мария София Амалия, королева Королевства Обеих Сицилий (1841—1925) — 21 февраля 1861, «За мужество, проявленное во время осады крепости Гаэта с 12-го ноября 1860 г. по 13-е февраля 1861 г.»;
  • Римма Михайловна Иванова (посмертно), сестра милосердия (1894—1915) — 17 сентября 1915, «За мужество и самоотвержение, оказанное в бою, когда после гибели всех командиров приняла командование ротой на себя; после боя скончалась от ран». Погибшая медсестра удостоилась ордена указом Николая II, нарушившего статут ордена в виде исключения.

4-й степенью Ордена Святого Георгия награждались также представители военного духовенства Российской империи. Первым кавалером из священников в 1813 году стал отец Василий (Васильковский), удостоенный ордена за мужество во время сражений под Витебском и Малоярославцем. Затем в течение XIX века орден был вручен ещё трём священнослужителям. Первое награждение в ХХ веке состоялось в 1905 году — полковой священник отец Стефан Щербаковский; затем орден был вручен военным священникам ещё 13 раз. Последнее награждение состоялось в 1916 году.

Орден Св. Георгия 4-й степени с лавровой ветвью

Учреждён 24 июня 1917 года одновременно с учреждением Георгиевского креста с лавровой ветвью. Предназначался для награждения солдат и матросов, выполнявших в бою офицерские обязанности. Солдат, награждённый таким орденом, производился в чин подпоручика/корнета/хорунжего. Таким образом, именно этот орден стал первой «демократической» наградой в истории России — орденом, который мог быть вручен и офицерам, и солдатам.

Внешне отличался от ордена Св. Георгия 4-й степени наличием серебряной лавровой ветви на орденской ленте.

Известны два случая награждения орденом. Его кавалерами стали кавалеры двух Георгиевских крестов подпрапорщик 71-й артиллерийской бригады Иосиф Фирсов и подпрапорщик Осетинского конного полка Константин Сокаев, причем Сокаев был награждён орденом 22 декабря 1917 года — через 6 дней после его формального упразднения.


Российские императоры - кавалеры ордена Святого Георгия

Первым кавалером ордена Святого Георгия вообще и первым кавалером 1-й степени в частности стала учредительница ордена Екатерина II, возложившая на себя знаки 26 ноября 1769 г. по праву основательницы ордена.

При Павле I награждения орденом в России были приостановлены, и сам император не являлся его кавалером.

Александр I был награжден 4-й степенью ордена 13 декабря 1805 г. за храбрость, проявленную в Аустерлицком сражении. Когда в 1801 г. императору предлагали возложить на себя знаки 1-й степени ордена, он отказался.

Николай I был награжден 4-й степенью ордена 1 декабря 1838 г. по выслуге лет, в связи с 25-летием состояния в офицерском чине.

Александр II (в то время еще великий князь Александр Николаевич) был награжден 4-й степенью ордена 10 ноября 1850 г. за личное мужество, проявленное во время схватки с кавказскими горцами. Этот орден в 1855 г. он послал в качестве подарка прапорщику А.В.Щёголеву, отличившемуся во время обороны Одессы от английского десанта. В 1869 г., в год столетия ордена, император также возложил на себя знаки 1-й степени ордена, таким образом оставшись в истории единственным императором России, одновременно имевшим 4-ю и 1-ю степени. Кроме того, 28 ноября 1877 г. Александр II получил также Золотое оружие "За храбрость".

Александр III (в то время еще великий князь Александр Александрович) был награжден 2-й степенью ордена 30 ноября 1877 г. с формулировкой "За блистательное выполнение трудной задачи удержания, в течение 5-ти месяцев, превосходящих сил неприятеля от прорыва избранных нами на реке Ловче позиций и за отбитие, 30-го Ноября 1877 года, атаки на Мечку».

Николай II был награжден 4-й степенью ордена 25 октября 1915 г. за пребывание в зоне действенного артиллерийского огня.

Награждения после Февральской революции

24 июня (7 июля1917 года Временное правительство разрешило награждать офицеров солдатскими Георгиевскими крестами, а солдат – орденом Св. Георгия. 28 июня (11 июля1917 года это постановление было объявлено приказом № 534 Верховного главнокомандующего генерала от кавалерии А.А. Брусилова. 3 (16) июля 1917 года вышел аналогичный приказ армии и флоту № 26 военного министра А.Ф. Керенского[22].

Награждения в годы Гражданской войны

Фактическое отсутствие единого командования и территориальная разобщённость белых армий привели к тому, что общей наградной системы не было создано. Не было выработано и единого подхода к вопросу о допустимости награждения офицеров дореволюционными орденами.

В декабре 1918 года А. В. Колчак возобновил награждения орденом Св. Георгия. Первым среди награждённых, согласно приказу № 65 от 3 декабря 1918 года, был командир 7-го чехословацкого стрелкового полка полковник Э. Кадлец[22]. Приказом № 30 от 9 февраля 1919 года, отменялось награждение офицеров и ношение офицерами георгиевских крестов с лавровыми ветками, а также награждение солдат и ношение солдатами орденом Св. Георгия, полученных согласно постановлению Временного правительства.

Всего на Восточном фронте георгиевские награды получили 124 офицера, из них 26 награждены Георгиевским оружием, 88 — орденом 4-й степени и 10 офицеров получили орден 3-й степени в том числе, орденом Святого Георгия 3-й степени был награждён и сам Колчак[23].

Кроме того, возглавивший Восточный фронт после ареста и расстрела Колчака, атаман Семёнов наградил Георгиевским оружием 15 человек и 14 орденом Св. Георгия 4-й степени[23]

Генерал-губернатор Северной области Миллер ещё летом 1918 года восстановил старые ордена, в том числе орден Святого Георгия и Георгиевское оружие. Всего, приказами генерал-губернатора Северной области 35 человек награждено Георгиевским оружием, 29 – орденом Св. Георгия 4-й степени, в том числе пять наград были пожалованы английским офицерам из числа интервентов[23].

В Северо-Западной армии, возглавляемой с июня 1919 года генералом от инфантерии Н.Н. Юденичем, известно о двух награждениях орденом Св. Георгия 4-й степени и одном награждении Георгиевским оружием[23].

На юге России, на территории Всевеликого войска Донского с конца мая 1918 года широко практиковалось награждение старыми орденами, как за военные, так и за гражданские заслуги[24], однако случаев награждения орденом Св. Георгия, либо Георгиевским оружием в Донской армии выявить не удалось[25].

Что касается солдатских Георгиевских крестов и медалей, то награждение ими рядовых солдат и казаков, вольноопределяющихся, унтер-офицеров, юнкеров, добровольцев и сестёр милосердия происходило на всех территориях, занятых Белыми армиями[24].

Солдатский Георгиевский Крест

В 1807 году был введён Знак Отличия Военного ордена Святого Георгия для нижних чинов, который носился на ленте тех же цветов, что и орден. Вручался за выдающуюся храбрость, проявленную в бою против неприятеля.

Знак Отличия Военного ордена, кроме официального, получил и другие наименования: Георгиевский Крест 5-й степени, солдатский Георгиевский Крест, солдатский Георгий («Егорий») и др.

С 1856 года введены четыре степени, награждение которыми производилось строго последовательно от низшей, 4-й степени, к высшей.

В 1913 году был утверждён новый статут Знака Отличия Военного ордена. Он стал официально называться Георгиевским Крестом, и нумерация знаков с этого времени началась заново.

Носился на груди правее всех остальных наград и левее нагрудных знаков орденов.


Георгиевское Оружие

В знак особых отличий, за проявленную личную храбрость и самоотверженность производилось награждение Золотым оружием — шпагой, кортиком, позднее саблей.

Одно из первых достоверно известных награждений холодным оружием относится к Петровской эпохе. 27 июня 1720 года князю Голицыну за разгром шведской эскадры при острове Гренгам «в знак воинского его труда послана шпага золотая с богатыми украшениями алмазами».

В дальнейшем известно множество награждений золотым оружием с бриллиантами для генералов и без бриллиантов для офицеров с различными почётными надписями («За храбрость», «За мужество», а также некоторые с указанием конкретных заслуг награждённого).

28 сентября 1807 года подписан указ о причислении офицеров и генералов, награждённых золотым оружием «За храбрость», к статусу кавалера российского ордена.

С 1855 года к Золотому оружию полагался темляк Георгиевских цветов.

В 1869 году награждённые Золотым оружием получили общественный статус Георгиевского кавалера, но само оружие считалось отдельной самостоятельной наградой. С 1878 года генерал, награждённый Золотым оружием с алмазами, за свой счёт должен был изготовить простое Золотое оружие с Георгиевским темляком для ношения в строю вне парадов, на эфесе оружия крепился крест ордена Св. Георгия. К Золотому оружию «За храбрость» крест ордена не полагался, только темляк.

В новом Статуте ордена Св. Георгия 1913 года Золотое оружие причислялось к ордену Св. Георгия как одно из его отличий с официальным названием: Георгиевское Оружие и Георгиевское Оружие, украшенное бриллиантами. Маленький эмалевый крест ордена Св. Георгия стал помещаться на эфесе всех видов этого оружия.

Георгиевская медаль

Георгиевская медаль была учреждена 10 августа 1913 года вместо медали «За храбрость», учреждённой в 1878 году, и причислена к Ордену Св. Георгия. Медаль вручалась нижним чинам за проявленное в военное или мирное время мужество и храбрость.

В отличие от Георгиевского Креста, медаль могла выдаваться и гражданским лицам, которые совершили подвиги в бою против неприятеля, точно предусмотренные статутом Георгиевского Креста.

Медаль, как и Георгиевский Крест, имела четыре степени, носилась на таких же колодках с Георгиевской ленточкой, что и Георгиевский Крест. Степени медали отличались так же, как степени Георгиевского Креста: старшие 2 степени из золота; младшие 2 степени из серебра; 1-я и 3-я степени с бантом.

Носились Георгиевские медали на груди правее остальных медалей и левее Георгиевских Крестов и нагрудных знаков орденов.

Другие Георгиевские награды

Кроме наград, предусмотренных статутом ордена, в честь различных знаменательных событий и побед учреждались памятные награды с атрибутикой Ордена Св. Георгия, как правило — Георгиевской лентой.

Кресты за сражения

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Своеобразным «продолжением» ордена являются пять боевых офицерских золотых крестов на георгиевских лентах, учреждённые в 17891810. Они предназначены для офицеров, участвовавших в знаменательных сражениях, но не получивших орден Георгия или Владимира.

  1. Крест «За взятие Очакова» — с сильно закруглёнными концами; надписи: «За службу и храбрость» на лицевой стороне и «Очаков взят 6 декабря 1788» на обратной.
  2. Крест «За взятие Измаила» — напоминает по своей форме Очаковский; надписи: «За отменную храбрость» на лицевой стороне и «Измаил взят декабря 11 1790» на обратной.
  3. Крест «За взятие Праги», пригорода Варшавы — со слегка закруглёнными концами; надписи: «За труды и храбрость» на лицевой стороне и «Прага взята октября 24 1794 г» на обратной.
  4. Крест «За победу при Прейсиш-Эйлау»  — точно повторяет форму орденского креста Св. Георгия; надписи: «За труды и храбрость» на лицевой стороне и «Победа при Прейсиш-Эйлау 27 ген. 1807 г.» на обратной.
  5. Крест «За взятие Базарджика» — имеет форму мальтийского креста; надписи: «За отличную храбрость» на лицевой стороне и «При взятии приступом Базарджика 22 мая 1810 г.»
Крест за Очаков Крест за Измаил Крест за Прагу Крест за Прейсиш-Эйлау Крест за Базарджик

Коллективные награды

С именем Святого Георгия связаны некоторые коллективные награды, вручавшиеся за боевые отличия частям и подразделениям Русской Императорской армии и флота: Георгиевские знамёна, штандарты и флаги, Георгиевский серебряные трубы и рожки, Георгиевские петлицы на мундиры нижних чинов, Георгиевские ленты на бескозырки нижних чинов флота. Знак ордена Святого Георгия и (или) Георгиевская лента являлись отличительными признаками этих знаков отличия.

В 1806 году в Русской армии были введены наградные Георгиевские знамёна. В навершии знамени помещался Георгиевский крест, под навершием повязывалась чёрно-оранжевая Георгиевская лента со знамёнными кистями шириной в 1 вершок (4,44 см). Первые Георгиевские знамёна были выданы Киевскому гренадерскому, Черниговскому драгунскому, Павлоградскому гусарскому и двум донским казачьим полкам за отличие в кампании 1805 года с надписью: «За подвиги при Шенграбене 4 ноября 1805 года в сражении 5 тыс. корпуса с неприятелем, состоящим из 30 тыс.»

В 1819 году был учреждён морской Георгиевский кормовой флаг. Первый такой флаг получил линейный корабль «Азов» под командой капитана 1 ранга М. П. Лазарева, отличившийся в Наваринском сражении 1827 года.

25 августа 1864 года государь-император, «в воздаяние долговременной и славной боевой службы Нижегородского драгунского полка на Кавказе, постоянно сопровождавшейся блистательными подвигами», пожаловал «на мундиры нижних чинов особое наружное отличие, в виде петлиц из шерстяного басона, по образцу ленты ордена св. Георгия».

11 апреля 1878 года был установлен новый знак отличия — Широкие Георгиевские ленты на знамёна и штандарты с надписями отличий, за которые ленты пожалованы. Новая награды стала высшей в ряду коллективных наград. Эти ленты получили Нижегородский и Северский драгунские полки, ранее уже имевшие все Георгиевские знаки отличия. До конца существования Русской Императорской армии это награждение Широкими Георгиевскими лентами оставалось единственным.

В 1805 году появилась ещё одна коллективная награда — георгиевские трубы. Они изготавливались из серебра, но в отличие от серебряных труб, уже ранее бывших наградой в российской армии, на корпус трубы наносился георгиевский крест, что повышало их ранг как награды. На корпусе трубы часто наносилась надпись, рассказывающая, за какую битву и в каком году полк завоевал награду. На трубу крепились офицерский георгиевский крест и темляк из ленты орденских цветов с серебряными кистями. К 1816 году были окончательно установлены две разновидности георгиевских труб — пехотная, выгнутая несколько раз, и прямая кавалерийская. Пехотный полк обычно получал в награду две трубы, кавалерийский — по три для каждого эскадрона, и специальную трубу полковому штаб-трубачу. Первым в истории Российской империи георгиевских труб удостоился 6-й егерский полк за сражение при Шенграбене. Корпус каждой трубы опоясывала надпись «За подвиг при Шенграбене 4 ноября 1805 года в сражении 5 т. корпуса с неприятелем, состоявшим из 30 т.»[26]

День Георгиевских кавалеров

Со дня учреждения Ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия 26 ноября 1769 года императрицей Екатериной Великой этот день стал считаться праздничным Днём Георгиевских кавалеров, который должен был ежегодно праздноваться как при Высочайшем Дворе, так и «во всех тех местах, где случится кавалер большого креста». Местом проведения главных торжественных церемоний, связанных с орденом, со времени Екатерины II стал Зимний дворец. Заседания Думы ордена Святого Георгия собирались в Георгиевском зале. Ежегодно проходили торжественные приёмы по случаю орденского праздника, для торжественных обедов использовали Георгиевский фарфоровый сервиз, созданный по заказу Екатерины II (завод Гарднера, 17771778 годы).

Последний раз в Российской империи георгиевские кавалеры отмечали свой орденский праздник 26 ноября 1916 года.

30 ноября 1918 года Верховный Правитель и Верховный Главнокомандующий адмирал А. В. Колчак издал приказ не только о «восстановлении дня празднования святого великомученика и победоносца Георгия 26 ноября (старого стиля)», но и расширении его значения, повелев[27]:
Считать этот день праздником всей Русской Армии, доблестные представители которой высокими подвигами, храбростью и мужеством запечатлели свою любовь и преданность нашей Великой Родине на полях брани.

День сей торжественно праздновать ежегодно во всех воинских частях и командах.

С 2007 года этот день празднуется как День Героев Отечества.

Кроме Георгиевского зала в Зимнем, существует Георгиевский зал Большого Кремлёвского дворца, строительство начато в 1838 году в Московском Кремле по проекту архитектора К. А. Тона. 11 апреля 1849 года было принято решение об увековечивании имён георгиевских кавалеров и воинских частей на мраморных досках между витых колонн зала. Сегодня на них размещено свыше 11 тысяч фамилий офицеров, награждённых разными степенями ордена с 1769 по 1885 годы.

Восстановление ордена в Российской Федерации

Орден Святого Георгия был восстановлен в Российской Федерации в 1992 году. Указом Президиума Верховного Совета Российской Федерации от 2 марта 1992 года № 2424—I «О государственных наградах Российской Федерации»[28] было установлено:

…восстановить российский военный орден Святого Георгия и знак «Георгиевский Крест»[28].

Указ Президиума Верховного Совета № 2424—I утвержден Постановлением Верховного Совета Российской Федерации от 20 марта 1992 года № 2557-I «Об утверждении Указа Президиума Верховного Совета Российской Федерации „О государственных наградах Российской Федерации“»[29]. Статут восстановленного ордена появился в 2000 году, а первые награждения произошли лишь в 2008.

Влияние на другие награды

Орден Св. Георгия и Георгиевский крест благодаря своему высокому авторитету и широкой популярности оказал воздействие на возникновение, внешний облик и статус целого ряда иных наград, возникших после падения Российской империи.

См. также

Напишите отзыв о статье "Орден Святого Георгия"

Примечания

  1. В 1969 году князь Владимир Кириллович возложил на себя знаки ордена Святого Георгия 1-й степени в связи с 200-летием его учреждения, став 26-м и последним на сегодняшний день его кавалером; однако легитимность этого самовозложения оспаривается, а сам Владимир Кириллович в списки кавалеров ордена 1-й степени обычно не вносится.
  2. В. Н. Балязин. Фельдмаршал М. Б. Барклай-де-Толли. Жизнь и полководческая деятельность. — М.: Воениздат, 1990. — ISBN 5-203-00698-9
  3. Орден восстановлен Указом Президиума Верховного Совета Российской Федерации «О государственных наградах Российской Федерации» от 2 марта 1992 года № 2424-1; но только Указом Президента Российской Федерации от 8 августа 2000 года № 1463 утверждены статут и описание нового ордена.
  4. Высокая порода — подразумевается знатное происхождение или высокий чин. Т. е. орден может быть вручён любому офицеру, независимо от его титула и социального статуса (происхождения). Предшествующие российские ордена вручались исключительно генералам и часто благодаря их положению при дворе или родственным связям.
  5. 1 2 3 [george-orden.narod.ru/statut1769.html Статут военного ордена Св. Георгия 1769 года]
  6. Георгия святого орден // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  7. Опрышко О. Л. Кавказская конная дивизия. 1914—1917: Возвращение из забвения. — Нальчик: Эль-Фа, 2007. — 512 с. — ISBN 978-5-88195-873-2
  8. Последним был отмечен Максуд Алиханов-Аварский, награждённый орденом Св. Георгия 4-й степени 7 декабря 1885 года. Традиция занесения имён георгиевских кавалеров на мраморные доски возрождена в 2008 году. См. [www.kvoku.org/images/kvoku/pages/urasov/urasov-09.jpg фото мраморной доски № 35 из Большого Кремлёвского дворца]. Проверено 6 августа 2013. [www.webcitation.org/6IqSVrvwJ Архивировано из первоисточника 13 августа 2013].
  9. Полное собрание законов Российской империи. [www.nlr.ru/e-res/law_r/coll.php?part=263 Собрание Второе. 1825—1881 гг. (в 55-и томах + тома дополнений и указателей) — СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830—1885]. — Т. XXX. — Ч. 1. — С. 210—211. — № 29146.
  10. Полное собрание законов Российской империи. [www.nlr.ru/e-res/law_r/coll.php?part=263 Собрание Второе. 1825—1881 гг. (в 55-и томах + тома дополнений и указателей) — СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830—1885]. — Т. XLV. — Ч. 2. — С. 550—551. — № 48973.
  11. Полное собрание законов Российской империи. [www.nlr.ru/e-res/law_r/coll.php?part=263 Собрание Второе. 1825—1881 гг. (в 55-и томах + тома дополнений и указателей) — СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830—1885]. — Т. XLVI. — Ч. 2. — С. 775. — № 50319.
  12. [george-orden.narod.ru/ordpravila2.html#02 Правила ношения орденов и других знаков отличия] // Приказ по военному ведомству № 303 от 21 декабря 1889 года.
  13. [george-orden.narod.ru/ordpravila5.html Высочайшее повеление от 15 августа 1909 года.]
  14. Полное собрание законов Российской империи. [www.nlr.ru/e-res/law_r/coll.php?part=263 Собрание Второе. 1825—1881 гг. (в 55-и томах + тома дополнений и указателей) — СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830—1885]. — Т. XXVI. — Ч. 1. — С. 22. — № 24798.
  15. 1 2 [george-orden.narod.ru/statut1892s05.html Статут Императорского Военного ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия 1892 г.]
  16. С. В. Фомин Золотой клинок Империи // Граф Келлер М.: НП «Посев», 2007 ISBN 5-85824-170-0, стр. 382
  17. [www.rusawards.ru/russia/005%20stgeorgy/stgeorgy.htm С. Шишков, «Награды России. 1698—1917 гг.», Т. 2]
  18. Высочайший указ от 18 июля 1855 года (Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е, том 30, № 29522).
  19. Список генералам по старшинству. Исправлено по 1-е августа 1872 года. — СПб.: Военная типография, 1872. — С. 673.
  20. Дуров В. А. Ордена России. — М.: «Воскресенье», 1993. — 160 с ISBN 5-88528-019-3
  21. [medalirus.ru/fotografii/orden-svyatogo-georgiya-4-stepeni-07.php/ Дважды кавалер ордена Св. Георгия 4 степени Сергей Павлович Авдеев], подборка документов
  22. 1 2 Шабанов В.М. Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769–1920. Биобиблиографический справочник. — М., 2004. — 992 с.
  23. 1 2 3 4 Рудиченко А.И. Награды императорской России в период Гражданской войны: законодательство, практика награждения, типы и разновидности. — Любимая книга. — М., 2007. — 422 с.
  24. 1 2 Кручинин А. Георгиевские награды в Вооружённых Силах Юга России (1919–1920). — Военная быль. — 1993.
  25. Мазяркин Г., Селиванов М. Георгиевские награды Всевеликого войска Донского. — Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования. — 2005.
  26. [genstab.ru/nagr1812_trompet.htm Русские боевые награды 1812 года | Война — это не покер] // Генштаб.Ру
  27. Кручинин А. С. Адмирал Колчак: жизнь, подвиг, память / Андрей Кручинин. — М.: АСТ: Астрель: Полиграфиздат, 2010. — 538, [6]с.: ил. ISBN 978-5-17-063753-9 (АСТ), ISBN 978-5-271-26057-5 (Астрель), ISBN 978-5-421-50191-6 (Полиграфиздат), стр. 304
  28. 1 2 [www.rusorden.ru/?nr=law&nt=2424-1 Указ Президиума Верховного Совета Российской Федерации от 2 марта 1992 года № 2424—I «О государственных наградах Российской Федерации»]
  29. [award.adm.gov.ru/doc/p2557.htm Постановление Верховного Совета Российской Федерации от 20 марта 1992 года № 2557-I «Об утверждении Указа Президиума Верховного Совета Российской Федерации „О государственных наградах Российской Федерации“»]

Литература

  1. [elib.shpl.ru/ru/nodes/18936#page/1/mode/grid/zoom/1 Статут императорского военного ордена святого великомученика и победоносца Георгия: издание дополненное по 15 июля 1915 г. — 4-е изд., доп. — Пг.: Тип. Б. Д. Брумера, 1915. — 110, (2) с.]
  2. Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769—1920. Биобиблиографический справочник. Отв.сост. В. М. Шабанов. М., «Русскій міръ», 2004. 928 c., илл. ISBN 5-89577-059-2
  3. Дуров В. А. Русские награды XVIII — начала XX в. — М.: Просвещение, 1997. — 160 с ISBN 5-09-006711-2
  4. Дуров В. А. Ордена России. — М.: «Воскресенье», 1993. — 160 с ISBN 5-88528-019-3
  5. Зайцов А. А. [www.archive.org/details/OrdenSviatogoGeorgiia Орден святого великомученика и победоносца Георгия : исторический очерк]
  6. Спасский И. Г. Иностранные и русские ордена до 1917 года. — СПб.: Дорваль, 1993. — 196 с ISBN 5-8308-0042-X
  7. Шепелев Л. Е. Титулы, мундиры, ордена в Российской империи. — Л.: «Наука», Ленинградское отделение, 1991. — 224 с ISBN 5-02-027196-9
  8. Мурашев Г. А. Титулы, чины, награды. — СПб.: Полигон, 2001
  9. [runivers.ru/lib/book4603/ Аренс Е. И. Список нижних чинов — Георгиевских кавалеров Гвардейского экипажа со времени его формирования в 1810 году. — СПб.: Тип. М. Д. Ломковского, 1891.— 31 с.]
  10. Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров. 1788—1913. — М.: Старая Басманная, 2007. — 544 с.: ISBN 978-5-903473-05-2

Ссылки

  • [medalirus.ru/rus-ordena/orden-svyatogo-georgiya.php Орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия], сайт «Награды Императорской России 1702—1917 гг.»
    • [medalirus.ru/fotografii/#sg3 Фотографии кавалеров с орденами Святого Георгия 3-й и 4-й степени]
  • [george-orden.narod.ru/index.html Георгиевская страница]
    • [george-orden.narod.ru/ordgrg.html Военный Орден Св. Великомученика и Победоносца Георгия]
    • [george-orden.narod.ru/statut1913s0.html Статут Военного Ордена Св. Георгия 1913 года]
  • [award.armor.kiev.ua/georg/index.html Орден св. Георгия], статья на сайте За Веру и Верность
  • [www.museum.ru/1812/Library/Gololobov/index.html Гололобов Михаил Алексеевич. Под знаком Святого Георгия]
  • [www.genstab.ru/nagr1812_oruzh.htm Валерий Дуров. Русские боевые награды эпохи Отечественной войны 1812 года. Золотое оружие «За храбрость»]
  • [rusorden.ru/?nr=add&nt=2 «Орден Святого Георгия» (Евгений Лозовский)]
  • [award.adm.gov.ru/orden/orden_13.htm Современный статут и описание ордена]
  • [elib.shpl.ru/ru/nodes/14262-albom-kavalerov-ordena-sv-velikomuchenika-i-pobedonostsa-georgiya-i-georgievskogo-oruzhiya-belgrad-1935#page/1/mode/grid/zoom/1 Альбом кавалеров ордена св. великомученика и победоносца Георгия и георгиевского оружия. — Белград, 1935. — 198 с.: портр.]


Отрывок, характеризующий Орден Святого Георгия

– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.