Перещепино
Поделись знанием:
К:Населённые пункты, основанные в 1764 году
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
(перенаправлено с «Орельская паланка»)
Город
|
Перещепино (укр. Перещепине) — город, Перещепинский городской совет, Новомосковский район, Днепропетровская область, Украина.
Код КОАТУУ — 1223210500. Население по переписи 2001 года составляло 10150 человек[1].
Является административным центром Перещепинского городского совета, в который, кроме того, входят сёла Козырщина, Малокозырщина, Александрия, Свечановка и посёлок Вишневое.
Содержание
Географическое положение
Город Перещепино находится на левом берегу реки Орель (или на правом берегу канала Днепр — Донбасс), ниже по течению на расстоянии в 1 км расположены село Козырщина и посёлок Вишневое (Новомосковский район), на противоположном берегу — сёла Старое Пекельное (Зачепиловский район) и Зеньковщина (Зачепиловский район). Река в этом месте извилистая, образует лиманы, старицы и заболоченные озёра. Через город проходят автомобильные дороги М-18 (E 105) и Т-0412. Рядом проходит железная дорога, станция Перещепино в 2-х км.
История
- Датой основания Перещепино считается 1764 год.
- Первое письменное упоминание о Перещепино относится к 1764 году. Оно входило тогда в Орельскую паланку Новой Сечи. В «Устном повествовании бывшего запорожца … Н. Л. Коржа» Перещепино названо в числе 17 древнейших на Екатеринославщине казацких поселений[2].
- В 1768 году войска крымского хана, прорвавшись на левобережье Днепра, совершили набеги на казацкие поселения вдоль рек Орели и Самары, в том числе и Перещепино[3]. В течение 1769—1771 гг. татары сожгли в Перещепино 25 дворов, увели в рабство 16 человек, забрали 1030 голов рогатого скота, 5050 овец, 20 лошадей[4]. Селение было разрушено и опустело.
- После успешного окончания русско-турецкой войны 1768—1774 гг. Перещепино вновь стало отстраиваться и заселяться. В 1776 году оно вошло в Лычковский уезд Азовской губернии (с 1778 года — Екатеринославский уезд той же губернии, с 1784 года — в Новомосковский уезд Екатеринославского наместничества, с 1797 года — Новороссийской, с 1802 года — Екатеринославской губернии). В это время Перещепино было селом казенного ведомства[5][6]. В нём насчитывалось 860 человек, занимавшихся в основном земледелием[7]. В документах 1790 года Перещепино значится воинской слободой[8]. В 1797 году в нём одних только воинских поселян проживало 747 человек. Они платили государственные подати, а также на собственные средства содержали сельскую администрацию, волостное управление, исполняли подводную, дорожную и другие повинности, поставляли определенное количество солдат в армию.
- Выгодное географическое положение села на реке Орели и дорогах, ведущих с Левобережной Украины в Крым, Бердянск, Мариуполь, Одессу[9], способствовало развитию торговли, росту населения. В 1806 году Перещепино стало волостным центром. В 1830 году в нём, по «Статистическим сведениям о казенных поселениях, в оброчном окладе состоящих», проживали 1154 ревизские души[10]. Ежегодно здесь собирались три—четыре ярмарки, на которые съезжались купцы из многих городов. Местное население продавало хлеб, сено, скот, а приезжие купцы — шелк, сукно, галантерейные товары. Торговый оборот ярмарок достигал 25—40 тыс. рублей[11].
- С развитием капитализма происходил процесс классовой дифференциации села. В военно-статистическом обозрении Екатеринославской губернии за 1850 год отмечалось, что в Перещепино «есть из государственных… крестьян зажиточные хозяева, но численность их значительно меньшая, чем бедноты…»[12].
- После реформы развитие капиталистических отношений в крестьянском хозяйстве заметно ускорилось. В 1866 году в селе проживал 2781 человек. Согласно указам о поземельном устройстве государственных крестьян 1396 ревизских душ наделили 11 130 десятинами земли. Часть зажиточных крестьян Перещепино, имеющая уже опыт ведения товарного хозяйства, расширяла своё землепользование за счет покупки и аренды помещичьих земель, налаживала торговое зерновое хозяйство, применяла наемный труд. Она представляла собой растущую крестьянскую буржуазию. У большинства крестьян не было тягловой силы и сельскохозяйственного инвентаря, поэтому они не могли как следует обрабатывать свои участки и получали очень низкие урожаи. Во всей Екатеринославской губернии неурожаи повторялись каждые 2—3 года. Чтобы не умереть с голоду, бедняки вынуждены были наниматься к зажиточным крестьянам. За тяжелый поденный труд в страду на уборке хлеба и сена батраки получали мизерную плату — по 45—60 коп. Свои участки они продавали за бесценок или отдавали за долги богачам, а сами пополняли ряды сельского пролетариата. В 1886 году в Перещепино проживало уже 3760 человек[13]. Классовое расслоение села, как и на всем юге Украины, к тому времени было весьма глубоким. Бесправное положение, нищенское существование вызывали протест бедноты. 15 августа 1883 года губернский предводитель екатеринославского дворянства в донесении министру внутренних дел сообщал, что возмущенные притеснениями крестьяне Перещепино побили полицейского урядника и станового пристава[14].
- В конце XIX века село Новомосковского уезда Екатеринославской губернии. Бывшее запорожское поселение (Орельская паланка). Имелось дворов — 349, жителей — 3 965; еврейский молитвенный дом, земская и церковно-приходская школы, 4 ярмарки, лавки, ежедневные базары, сберегательная касса.
- В начале XX века процесс дальнейшего обнищания основной массы крестьянства продолжался. Размеры многочисленных податей увеличивались. На их оплату уходило 30—32 % крестьянских доходов[15]. Цены на землю росли: за период с 1860 по 1907 год они увеличились более чем в 13 раз. Урожаи вследствие применения ручного труда и отсутствия удобрений были низкие и составляли 47—48 пудов яровой пшеницы и озимой ржи с десятины[16]. Нехватка земли, неурожаи, высокие налоги и выкупные платежи разоряли сельскую бедноту, вынуждали её идти к помещикам и кулакам, которые все активнее прибегали к наемному труду в своих хозяйствах.
- Во второй половине XIX века Перещепино стало рынком найма рабочей силы для капиталистических хозяйств всей Екатеринославской губернии, конечным пунктом следования сельскохозяйственных рабочих из Орловской, Курской, Могилевской, Киевской, Черниговской и других губерний страны[17]. Наем рабочих происходил во время ярмарки, куда съезжались и наниматели, и рабочие. В 1899 году здесь был открыт земством лечебно-продовольственный пункт, который преследовал санитарные цели и вел регистрацию приходящих рабочих, однако он был не способен хоть сколько-нибудь облегчить их положение. Экономический кризис 1900—1903 гг., неурожай 1901 года привели в Перещепино огромную армию безработных. В 1902 году на Перещепинском пункте на ночлег под открытым небом оставалось более 7,6 тыс. безработных, так как барак, рассчитанный на 180 человек, был переполнен[18]. Столовая не работала, воду брали из речки, бытовые отходы сбрасывали в ближайшую лощину. Не удивительно, что Перещепинский пункт по заболеваемости занимал одно из первых мест в Екатеринославской губернии. На рынке найма перещепинцы знакомились не только с сельскохозяйственными, но и с фабрично-заводскими рабочими Екатеринослава, шахтерами Донбасса, которые в поисках работы приезжали в Перещепино. Общение с рабочим классом способствовало пробуждению классового сознания у представителей передовой части крестьянства.
- Во время первой русской буржуазно-демократической революции в селе происходили волнения. Новомосковский уездный исправник доносил екатеринославскому губернатору, что 24 января 1905 года на базарной площади Перещепина около 100 крестьян-бедняков «ругали чинов полиции и противодействовали аресту крестьянина Вовка»[19], больше других выражавшего недовольство. Во второй половине июня 1905 года на Перещепинском пункте найма рабочей силы сельскохозяйственные рабочие пытались добиться установления твердой оплаты своего труда и стремились наниматься только партиями. По мнению станового пристава Константиноградского уезда Полтавской губернии, который был проездом в Перещепино, это стало следствием агитационной работы «земской фельдшерицы-акушерки Т. Д. Воронкиной» (по документам Т. Д. Воронина). Крестьян поддерживали студенты, приглашенные для проведения прививок. «Центром всякой смуты является Перещепино, где открыто пропагандируются вредные идеи»,— заключал пристав[20]. Летом 1905 года в Перещепино были обнаружены листовки РСДРП, призывавшие крестьян к борьбе[21]. Крестьяне отказывались от уплаты налогов, начинали делить земли соседних помещиков[22]. Новомосковский уездный исправник, прибыв в Перещепино в августе 1905 года, пытался запугать крестьян, напоминая об ответственности за самовольные потравы посевов, порубки леса, выпасы скота. Однако это не дало никаких результатов. Уже в начале декабря 1905 года он же доносил екатеринославскому губернатору: «Настроение крестьян всего уезда весьма тревожно, и под влиянием подпольной агитации возможно ожидать начала крестьянского движения»[23]. Для наведения «порядка» он просил прислать казаков.
- После поражения революции 1905—1907 гг. многие активные её участники были арестованы и брошены в тюрьмы. Перещепинскому крестьянину Е. И. Козаченко и школьному учителю Н. П. Андрееву за пропаганду демократических идей и участие в легальном литературно-политическом кружке запретили проживание в Новомосковском, Павлоградском и Александровском уездах[24].
- Царское самодержавие с целью создания прочной социальной опоры в деревне в лице кулачества провело аграрную реформу. Крестьянам разрешили закреплять свои наделы в личную собственность и выделяться из общины на хутора или отруба. Крестьянская беднота, не имея рабочего скота, инвентаря и денежных средств, не могла обработать свои участки земли и вынуждена была либо отдавать их кулакам за часть урожая, либо продавать за бесценок. Так, бедняк Я. Прус продал землю зажиточному крестьянину Я. Сидоренко, который в течение 1910—1917 гг. увеличил свою земельную площадь более чем в 10 раз. Попав в безвыходное положение, часть жителей Перещепина в поисках лучшей жизни переселилась в Акмолинскую губернию.
- Столыпинская аграрная реформа ускорила развитие на селе капиталистических отношений, усилила расслоение крестьянства. С одной стороны, увеличилась численность малоземельных и безземельных, с другой — количество кулацких хозяйств. Кулаки Перещепино стали основывать промышленные предприятия. В январе 1914 года здесь действовали кирпичный завод, 2 паровые мельницы, 2 маслобойни, 2 склада сельскохозяйственных орудий и материалов[25].
- Накануне первой мировой войны в селе проживало 7,7 тыс. человек. В 1885 году земство на свои средства основало в Перещепино медицинский пункт[26]. Он находился в ветхом помещении, которое в любую минуту могло разрушиться. Поэтому в 1897 году был построен деревянный дом для больницы на 8 коек. Она обслуживала население 5 волостей. Врач, четыре фельдшера и акушерка, работавшие здесь в начале 900-х годов, не имели возможности оказать медицинскую помощь всем нуждавшимся в ней. За лекарствами приходилось ездить в Новомосковск. Только в 1913—1914 гг. в Перещепино открылась аптека. О перещепинской школе упоминается впервые в документах, относящихся к 1823 году. В ней было 20 учеников. В 1887 году начало действовать одноклассное сельское народное училище на 80—90 мест. Содержалось оно на средства сельской общины и земства. Перед первой мировой войной в селе уже было 5 небольших учебных заведений — земские одноклассное и двухклассное училища, две церковно-приходские школы, Перещепинская учительская второклассная школа духовного ведомства[27] с тремя отделениями. Однако они не могли охватить всех желающих учиться. Так, в 1911 году в земское училище хотели поступить 180 человек, а были приняты из-за отсутствия мест только 60. В одну церковно-приходскую школу было зачислено 10 детей из 40 подавших заявления. Более 80 % местного населения в дореволюционное время оставалось неграмотным. Невзирая на трудности, передовые представители сельской интеллигенции пытались удовлетворить стремление народа к знаниям, проводили культурно-просветительную работу среди крестьян. В ноябре 1905 года был открыт Перещепинский легальный литературно-политический кружок[28]. Им руководил ветврач третьего участка П. Егорский. В январе 1912 года начали работать двухнедельные курсы, на которых крестьяне изучали основы земледелия, животноводства, огородничества, садоводства, организации хозяйства[29]. В школах по воскресеньям организовывались чтения на естественно-исторические темы. Об этих чтениях в Перещепино так рассказывалось в журнале «Дніпрові хвилі» (№ 5—6) за 1911 год: «Полезное дело было бы, и крестьяне интересуются, да … на украинском языке не читают лекторы, ибо говорят, что нельзя».
- С началом империалистической войны 1914—1918 гг. большинство работоспособных мужчин были мобилизованы в армию. Многие хозяйства остались без рабочих рук, а семьи — без кормильцев. У крестьян реквизировали лошадей, рогатый скот, сбрую. Бедняцкие хозяйства разорялись, попадали во все большую зависимость от кулаков, которые богатели. Среди тружеников села росло недовольство существующим строем. Все это приводило к ещё большему обострению классовой борьбы.
- Когда весть о Февральской буржуазно-демократической революции 1917 года докатилась до Перещепино, в селе состоялся многолюдный митинг, в котором приняли участие и крестьяне окрестных сел. Выступавшие на митинге приветствовали свержение царизма. 14 марта в Перещепино был избран исполком т. н. комитета общественных организаций из 12 человек. В него вошли эсеры, представители местной интеллигенции, кулаки. Комитет призывал местное население подчиняться распоряжениям Временного правительства, «сохранять порядок»[30]. Действия комитета поддерживали перещепинские священники. С амвонов Никольской и Троицкой церквей, находившихся в Перещепино, они призывали сплотиться вокруг нового правительства, довести войну до победного конца, а затем избрать Учредительное собрание, которое решит вопрос о земле[31].
- В конце декабря 1917 года в Перещепино установлена Советская власть, создан ревком. В помещении волостной управы состоялся сельский сход, на котором крестьяне ознакомились с первыми декретами рабоче-крестьянского правительства. Уже в январе 1918 года были избраны волисполком и сельский Совет крестьянских депутатов. В состав сельского Совета вошли бедняки Ф. Варава, Я. Коваль, А. Кравец и другие. Исполком Совета брал на учёт имущество соседних помещичьих экономий, распределил между крестьянами сельскохозяйственные машины и запасы хлеба. В феврале — марте под руководством большевиков Совет приступил к разделу земли[32]. Но закончить эту работу не удалось. В апреле 1918 года австро-германские войска захватили весь Новомосковский уезд[33]. Оккупанты возобновили царские порядки, заставили крестьян вернуть бывшим собственникам землю, зерно, инвентарь. Карательные отряды жестоко расправлялись с непокорными. От рук карателей погибли руководители перещепинских большевиков И. Ф. Хорошун и Кусенко, оставшиеся в селе для подпольной работы[34]. Многие жители Перещепино, среди них Т. Алексеенко, А. И. Кравец, ушли в партизанский отряд под командованием М. Е. Козырева[35], действовавший в соседнем Константиноградском уезде. В ноябре 1918 года оккупанты и гетманцы вынуждены были покинуть Перещепино. Власть снова перешла в руки трудового народа. Однако в декабре село захватили петлюровцы. Они пытались создать в Перещепино свои отряды, но безуспешно — крестьяне отказывались вступать в них[36].
- В январе 1919 года части 2-й Украинской советской дивизии изгнали из села петлюровцев. Временным органом власти в Перещепино стал революционный комитет. Его главными задачами были наведение революционного порядка, мобилизация населения на борьбу с контрреволюцией, оказание помощи Красной Армии. В феврале 1919 года в селе состоялись выборы в Совет, который послал своих представителей на волостной съезд Советов Новомосковского уезда. Все делегаты съезда были коммунистами[37]. Местные органы Советской власти осуществляли раздел земель, принимали меры для организации снабжения крестьян посевным материалом, сельскохозяйственными машинами и инвентарем, заботились о распространении агрономических знаний.
- В апреле 1919 года значительная часть крестьянской бедноты создала в Перещепино коммуну под названием «Пионер».
- В 1938 году Перещепино присвоен статус посёлок городского типа.
- После изгнания гитлеровцев село лежало в развалинах. Были разгромлены колхозы, разрушены 826 жилых домов, четыре школы, больница и пр. Материальный ущерб, причиненный оккупантами колхозам села, составил 63,8 млн руб.[38]. В колхозе «Зоря» осталось всего 19 лошадей, 4 вола. Не хватало рабочих рук. В артели «Зоря» насчитывалось 9 работоспособных мужчин[39], в артели им. XVII партсъезда — 52 человека[40]. В первые же дни после освобождения населенного пункта возобновили свою работу Перещепинский райком партии, райисполком, сельский Совет. Территориальная парторганизация объединила коммунистов трех колхозов («Зоря», «Шлях Леніна», им. XVII партсъезда) и местных школ. Под их руководством решались труднейшие задачи восстановления разрушенного войной хозяйства. Был проведен осенний сев. В конце 1943 года начал выпускать продукцию восстановленный пенькозавод. Возобновились занятия в средней школе. Самоотверженно трудясь на восстановлении хозяйства, перещепинцы приняли участие в сборе средств на постройку танковой колонны. Житель села Василевки Перещепинского района С. М. Гетьман в феврале 1944 года внес на сооружение танковой колонны «Советская Украина» 100 тыс. рублей[41]. Большую помощь труженикам села в это тяжелое время оказали Советское государство, трудящиеся РСФСР. В 1945—1946 гг. колхозы Перещепино получили скот из Костромской области, государство выделило им семенной фонд, предоставило денежные средства. С 1946 по 1950 гг. только колхоз им. XVII партсъезда получил 370 тыс. руб. ссуды. В результате большой организаторской работы коммунистов, с помощью государства в 1944 году были отстроены школы, больница, в 1945 году — железнодорожный вокзал, большинство жилых домов.
- К 1950 году в Перещепино работали больница на 30 коек, в которой насчитывалось 20 человек медперсонала, в том числе 2 врача; три школы (средняя и две начальные), где 48 учителей обучали 865 учащихся; клуб с залом на 250 мест.
- В 1951 году в результате укрупнения из пяти колхозов образовалось два: «Зоря» и им. Дзержинского.
- До 1963 года Перещепино было районным центром Перещепинского района.
- 1971—1975 г.г. в девятой пятилетке рабочие Перещепинского строительно-монтажного управления построили восьмилетнюю школу № 1 на 320 мест, 4 жилых дома на 14 квартир, дом для престарелых, а также 18 коровников, 2 телятника, 11 свинарников, 5 силосохранилищ, зернохранилище. Высоких производственных показателей добилось расположенное в Перещепине Новомосковское межколхозное дорожно-строительное управление. Этим коллективом были сооружены асфальтобетонный завод, 8 жилых домов на 16 квартир, проложено 62,6 км дорог с твердым покрытием. за данній период были построены 3 дома для врачей и учителей, 3 дома на 40 квартир для рабочих и служащих, комбинат бытового обслуживания, два детских комбината. В поселке вырос микрорайон, в котором насчитывается 15 пятиэтажных домов на 1200 квартир, новая школа на 1360 мест, детский комбинат и магазин. Колхозом им. Дзержинского возведены 67 индивидуальных жилых домов для колхозников. К домам подведен водопровод, проложены тротуары.
- В 1977 году среднемесячная заработная плата колхозника составила 127 руб. В личном пользовании перещепинцев — 175 легковых автомобилей, 473 мотоцикла. В поселке функционировала районная больница № 2 на 100 коек, 2 фельдшерско-акушерских пункта, санэпидстанция, грязелечебница, аптека. Во всех этих учреждениях работало 16 врачей и 61 человек со средним специальным образованием. В шести детских комбинатах воспитывалось 818 детей.
- Если в 1914 году в Перещепине из 13 человек местной интеллигенции лишь двое имели высшее образование, то в 1977 году здесь насчитывалось 123 специалиста с высшим образованием, из них 79 учителей, 16 врачей, 28 специалистов народного хозяйства. За годы Советской власти 137 местных жителей получили высшее образование
- С 1971 по 1981 г.г. значительно возросло количество вкладчиков в Перещепинской сберегательной кассе, увеличилась сумма их вкладов. Если 1 января 1971 года на личных счетах 3126 человек числилось 2,1 млн руб., то к 1 января 1977 года число вкладчиков увеличилось до 4880 человек, а сумма вкладов превысила 4,9 млн рублей.
- В 2000 году присвоен статус города.
Экономика
- Перещепинский опытно-экспериментальный завод насосно-силового оборудования.
- ЗАО «Перещепинский комбинат „Промстройматериалы“».
- Перещепинский нефтегазовый промысел.
- Перещепинская нефтеперекачевальная станция.
Объекты социальной сферы
- Школа № 1.
- Школа № 2.
- Перещепинский профессиональный лицей.
- Школа искусств.
- Детские сады.
- Больница № 2.
- Дом культуры.
- Дом школьника.
Галерея
- Ambulatory, Pereshchepyne (1).JPG
Амбулатория общей практики семейной медицины
- Bus Station, Pereshchepyne.jpeg
Автостанция
- District Library for children, Pereshchepyne (1).JPG
Детская библиотека
- Peresechenskyi vocational school (1).JPG
Профессиональный лицей
- Saviour's Transfiguration church, Pereshchepyne.JPG
Спасо-Преображенский храм
- Shevchenko T.H. Park, Pereshchepyne (4).JPG
Парк Шевченко
Напишите отзыв о статье "Перещепино"
Примечания
- ↑ [gska2.rada.gov.ua/pls/z7502/A005?rdat1=09.06.2009&rf7571=5833 Сайт Верховной Рады Украины.]
- ↑ Устное повествование бывшего запорожца, жителя Екатеринославской губернии и уезда, селения Михаиловки Никиты Леонтьевича Коржа. Одесса, 1842, с. 93.
- ↑ А. Скальковский. История Новой Сечи или последнего Коша Запорожского. Одесса, 1841, с. 297, 298.
- ↑ ЦГИА УССР в Киеве, ф. 229, оп. 1, д. 250, л. 9.
- ↑ ЦГИА СССР, ф. 1350, оп. 312, д. 22, л. 42
- ↑ Кабузан В. М., Заселение Новороссии (Екатеринославской и Херсонской губерний) в XVIII — первой половине XIX века (1719—1858 гг.), с. 55, 58—60, 63, 64.
- ↑ К истории управления Новороссии князем Г. А. Потемкиным. Ордера 1775 и 1776 годов, вып. 2, с. 129.
- ↑ Россия. Полное географическое описание нашего отечества, т. 14, с. 566.
- ↑ Военно-статистическое обозрение Российской империи, т. 11, ч. 4. Екатеринославская губерния, с. 84.
- ↑ ЦГИА СССР, ф. 379, оп. 2, д. 442, л. 12.
- ↑ Словарь Российской империи, т. 4. СПб., 1865, с. 50.
- ↑ Военно-статистическое обозрение Российськой империи, т. 11, ч. 4. Екатеринославская губерния, с. 98, 110.
- ↑ Волости и важнейшие селения Европейской России, вып. 8, с. 34.
- ↑ ЦГАОР СССР, ф. 102, оп. 2, д. 312, л. 10.
- ↑ К. И. Лядский. Крестьянское землевладение и размеры его обложения в Новомосковском уезде Екатеринославской губернии. Новомосковск, 1903, с. 19.
- ↑ Материалы для оценки земель Екатеринославской губернии, т. 6, ч. 1. Новомосковский уезд, с. 251, 290.
- ↑ О. І. Лугова. Сільськогосподарський пролетаріат півдня України в період капіталізму, с. 108, 137.
- ↑ Отчет Екатеринославской губернской земской управы по санитарному отделению за 1902 г. Екатеринослав, 1903, с. 46, 47.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, ф. 11, оп. 1, д. 434, лл. 58, 59.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, д. 475, лл. 26, 29.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, д. 373, л. 39; д. 466, л. 235.
- ↑ ЦГАОР СССР, ф. 102, оп. 1, д. 2550, лл. 15, 16.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, ф. 11, оп. 1, д. 473, л. 47.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, ф. 11, оп. 1, д. 610, л. 2.
- ↑ Вся Екатеринославская губерния. Новомосковский уезд. Екатеринослав, 1914, с. 247.
- ↑ Краткий отчет Новомосковской уездной земской управы XXII Новомосковскому очередному уездному земскому собранию. Екатеринослав, 1887, с. 84.
- ↑ Списки учебных заведений Екатеринославской губернии. 1912—1913 учебный год, с. 94, 95, 98, 100.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, ф. 11, оп. 1, д. 473, л. 41.
- ↑ Вся Екатеринославская губерния. Екатеринослав, 1914, с. 247.
- ↑ Борьба за Советы на Екатеринославщине, с. 61.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, ф. Р-4540, оп. 1, д. 1010, лл. 2, 3.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, ф. Р-4540, оп. 1, д. 1010, л. 7.
- ↑ ЦГАСА, ф. 14, оп. 1, д. 151, л. 18.
- ↑ «Комуніст» (Київ), 25 ноября 1927 г.
- ↑ ЦГАСА, ф. 174, оп. 1, д. 3, л. 3.
- ↑ «Літопис революції», 1929, № 5, с. 208, 209.
- ↑ ЦГАОР УССР, ф. 1738, оп. 1, д. 2, л. 275.
- ↑ Днепропетровский облпартархив, ф. 19, оп. 4, д. 441, л. 20.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, ф. Р-4492, оп. 1, д. 363, л. 233.
- ↑ Днепропетровский облгосархив, ф. Р-2427, оп. 1, д. 142, л. 189.
- ↑ Днепропетровская область в годы Великой Отечественной войны Советского Союза, с. 266.
Ссылки
- Перещепино // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [gska2.rada.gov.ua/pls/z7502/A005?rdat1=16.03.2008&rf7571=5833 Учетная карточка на сайте Верховной рады Украины]
- [korrespondent.net/strange/613765 Новостное сообщение об инциденте в Днепропетровске на сайте Корреспондент.нет]
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Перещепино
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
