Орехово (Москва)

Населённый пункт, вошедший в состав Москвы

Орехово
Деревня Орехово (Орешки) на карте 1818 года
История
Первое упоминание	XVI век
В составе Москвы с	17 августа 1960
Статус на момент включения	деревня
Другие названия	Орешки, Ореховка, Орешково, Арехова
Расположение
Округа	ЮАО
Районы	Орехово-Борисово Северное, Орехово-Борисово Южное
Станции метро	Домодедовская, Орехово
Координаты	55°36′32″ с. ш. 37°42′20″ в. д.55.60889° с. ш. 37.70556° в. д. / 55.60889; 37.70556

Оре́хово — бывшая деревня, вошедшая в состав Москвы при её расширении в 1960 году. Находилась возле речки Язвенки, в районе современного Шипиловского проезда, Орехового бульвара, Домодедовской улицы.

Происхождение названия

Происхождение названия деревни точно не установлено, однако его связывают с зарослями орешника, которые упоминаются в её окрестностях как в XVII веке, так и в XX веке.

История

Первое упоминание

Земли, на которых располагалась деревня Орехово, обжиты с давних времен. В 1989 году археологи обнаружили поселение вятичей XI—XII веков в долине Язвенки.

Сами поселения (маленькие деревни до пяти дворов) располагались в местах впадения в речку небольших ручьев. Расстояния между поселениями приблизительно одинаковы — 150—300 м. Возможно, что это отражает древнюю систему наделов.

На несколько сотен метров от поселений вверх по водоразделу располагаются сохранившиеся курганные могильники, раскопки которых и позволили связать эти поселения с вятичами. Под насыпями курганов сохранились остатки пашен XII—XIII веков.

Первое письменное упоминание об этих землях относится к концу XVI века. В писцовых книгах указано, что к землям дворцового села Коломенское относилась:

…пустошь, что была деревня Арехово Алмазниково, пашни паханные наезду худые земли десятина, да перелогу семь десятин с пол десятиной, да кустарем поросло десять десятин, да у села у Борисовского полчетверты десятины в поле, а в дву потому же, сена десятина бес трети десятины.

Орехово в XVII—XVIII веках

В 1633 году эти земли в числе других близлежащих поступили во владение рода Стрешневых: «…января в 26 день по государеву … именному приказу продано вотчину околничему Лукьяну Степановичу Стрешневу в Московском уезде села Коломенского … пустошь Арехово …». После смерти Л. С. Стрешнева (тестя царя Михаила Фёдоровича) вотчиной с 1650 года владеет его сын Семён Лукьянович Стрешнев. С. Л. Стрешнев умирает в 1666 году и наследницей владений становится его жена Мария Алексеевна Стрешнева. В описи отказанного ей говорится:

Отказано боярине вдове Марье Алексеевне после мужа ея … вотчина в Московском уезде села Коломенского … деревня, что была пустошь Арехова, на речке на Язве, а в ней липовского полону пять дворов крестьянских, людей в них мужеска полу дватцать адин человек, а к той же деревне Арехове пустошь Ларкина, а Кондырева тож, по обе стороны Язвы, пустошь Подлипичье на речке на Язве, пустошь Высокая на речке на Язве, пустошь Пожарна на речке на Язве.

С. Л. Стрешнев был активным участником польской войны, начавшейся в 1654 году, и даже возглавлял с 1657 года Приказ Великого княжества Литовского. Поэтому его владения были заселены пленными литовцами. На одной из пустошей — Чёрной Грязи С. Л. Стрешневым был поставлен боярской двор и она стала центром всего вотчинного владения.

После смерти Марии Алексеевны в 1673 году из-за отсутствия прямых наследников боярские владения Стрешневых, в том числе и Орехово, поступили в Приказ Большого Дворца. По писцовым книгам 1676—1678 годах в деревне было:

Пять дворов крестьянских, людей в них двадцать два человека, под дворами и огороды усадные земли десетина с четверть, пашни паханыя худыя земли адинатцать четвертей в поле, а в дву потому ж, сенного покосу от пустоши Лариной пустошь Бобынину по одну сторону реки Язвы пятьдесят копен, да подле пустоши Лариной и подле крестьянской пашни по врагу три копны, да селца Черной Грязи и деревень Шайдорово, Арехово и Петровки сенных покосов вопче в лугу в Подшепелеве шесть десятин.

Пустошь Высокая, относившаяся раньше к деревне, была уже «отмежевана боярину Ивану Фёдоровичу Стрешневу к селу Булатникову» и по всей видимости пустошь Пожарская тоже. Ныне на месте этих пустошей расположен Бирюлёвский дендропарк. На северо-западе земли деревни Орехово граничили с землями села Чёрная Грязь (поздне́е Царицыно), на севере и северо-востоке с землями Коломенской волости до Хмелевского оврага, на востоке с пустошью Высокой и по речке Язвенке с другими землями И. Ф. Стрешнева.

21 ноября 1682 года бывшая вотчина С. Л. Стрешнева отходит тому же Ивану Фёдоровичу Стрешневу. Из её описи становится известно, что деревня Орехово сгорела, и теперь на её месте отхожая «пустошь, что была деревня Арехова». Крестьяне-погорельцы (из них 24 мужского пола, 5 домохозяев) живут в сельце Чёрная Грязь.

В 1683 году И. Ф. Стрешнев отказывает свою чёрногрязскую вотчину внуку — князю Алексею Васильевичу Голицыну. Фактически вотчиной владел отец князя Алексея князь Василий Васильевич Голицын, влиятельнейший политический деятель в эпоху правления Софьи Алексеевны. После падения правительства Софьи в 1689 году владения князей Голицыных были отписаны «на великих государей», и среди них «в Московском уезде в Ратуеве стану … деревня Арехова, а в ней восемь дворов кресть­янских, людей в них тритцать пять человек»,«к той же деревне пустошь Бобынино, и та пустошь у них в полевой пашни».

В дворцовом ведомстве она находилась до 1712 года, когда по именному Указу Петра I была вместе с чёрногрязским имением дана по договору в качестве компенсации за потерянные в результате поражения Прутского похода 1711 года владения бывшему молдавскому господарю князю Дмитрию Константиновичу Кантемиру. Тогда в ней числилось:

…деветь дворов крестьянских, бобылей мужеска полу деветнатцать человек, под дворами и огороды усадные земли десетина бес четверти, пашни паханые худые земли одиннатцать четвертей в поле, а в дву потому ж, сенного покосу пятьдесят копен да подле крестьянской пашни три копны.

После смерти в 1723 году Д. Кантемира, по приговору Сената в 1728 году имение было разделено: одну четверть получила вдова князя — Анастасия Ивановна, урожденная Трубецкая, в том числе три двора (13 муж­чин, 14 женщин) в деревне Орехово, а три четверти получил его сын Константин, в том числе девять дворов (38 мужчин, 48 женщин) в деревне Орехово.

Константин Кантемир умирает бездетным и имения переходят к его братьям Матвею и Сергею. По полюбовному разделу между ними в 1757 году вместе с селом Булатниковом деревня Орехово достается князю Сергею Кантемиру.

В 1762 году в этой части проживали 54 мужчины и 50 женщин. Часть имения княгини Анастасии Ивановны в 1751 году получает в приданое её дочь Екатерина (в замужестве Голицына), которая в 1761 году умирает бездетной. Через определённое время эта часть переходит к её троюродному брату Ивану Алексеевичу Трубецкому, который в 1775 году продаёт её Екатерине II.

В 1780 году умирает последний представитель этой ветви рода Кантемиров князь Сергей Дмитриевич. Он завещает всё своё имущество императрице Екатерине II. Орехово вновь переходит в дворцовое ведомство и приписывается к недавно образованной дворцовой Царицынской волости. При создании Царицынской усадьбы угодьям деревни, очевидно, был нанесен урон, потому что в 1804 году крестьянам села Царицына с деревнями Орехово, Шайдрово и Хохловкой «взамен отшедшего от них под Царицынские строения, сады и воды немалого количества земли, в которой они теперь для хлебопашества крайне нуждаются» даётся примыкавшая к восточной границе земель деревни Орехово пашенная пустошь Румянцево Подольского уезда (444 десятин), принадлежавшая ранее Пахринскому конному заводу.

В этот период в Орехово начинает активно развиваться садоводство, ставшее основным занятием и основным источником доходов её жителей. Малая пригодность здешних суглинистых земель для хлебопашества, перевод дворцовых крестьян на денежный оброк и близость к Москве обусловили развитие здесь товарного хозяйства, основанного на выращивании фруктов и ягод.

Крайне вы­годным для деревни было также её местонахождение на оживленной Каширской дороге, по которой в Москву и дальше шли обозы с хлебом из южных областей России. Существовавшие здесь постоялые дворы приносили их хозяевам ощутимую прибыль, а также накапливали множество навоза, который затем даром разбирали садоводы. Крестьяне для собственного употребления сеяли рожь, овёс, лён, горох, из огородных культур сажали только капусту. Картофель поначалу сажать боялись, считая его «чертовым яблоком». Из скота кроме лошадей и коров держали овец. В качестве земледельческих орудий использовали соху и борону. По данным 1850 года в деревне были 34 двора, в которых проживали 231 человек.

В 1858 году Орехово вместе со всем царицынским владением переходит из ведения Московской дворцовой конторы в ведение Московской удельной конторы, а в результате реформы 1861 года крестьяне получают наделы. Деревня входит в состав административной Царицынской волости. В 1869 году здесь было 145 мужчин и 167 женщин. В 1876 году здесь отмечено 49 хозяйств, 2 трактира, 4 лавки, 2 питейных дома.

Средний доход на душу, получаемый с садов крестьянами деревни Орехово, составлял в 1876 году 15 рублей в год. Различные промыслы развиты были слабо. Так, в деревне 15 человек уходили на заработки на год, 10 на полгода. Дополнительными заработками для мужчин служили ломовой извоз и торговля, женщины делали гильзы для папирос — характерный промысел всех близлежащих селений.

Жители деревни Орехово принадлежали к приходу храма иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыне, а в 1883 году они приняли участие в её перестройке.

В Царицыно находились и школы, в которых обучались дети ореховских крестьян: до 1875 года — это школа Удельного ведомства, потом было открыто Царицынское земское училище, из которого в 1881 году выделилось женское училище.

В 1910 году здесь учились из деревни 19 человек мужского пола и 6 человек женского. Грамотных в деревне по данным этого года было 70 % всех мужчин в возрасте выше школьного и 27 % женщин в том же возрасте, то есть почти половина жителей этого возраста. Почти в каждом дворе были грамотные, либо учащиеся.

Орехово в XIX—XX веках

С конца XIX века садоводческие хозяйства Московского уезда, в том числе и в Орехово, переживали глубокий кризис, связанный с частыми неурожаями из-за заморозков и нашествий вредителей, а также с изменением условий рынка (подвоз аналогичной продукции, особенно ранних ягод, из других мест по железной дороге, вытеснение продажи непосредственно потребителю на месте или на базаре продажей перекупщикам).

Постепенно сады вырубали под пашню, пойму Язвенки распахивали как наиболее плодородную землю. Однако такой характер земледелия при недостатке удобрений вёл к тому, что земля быстро истощалась, забрасывалась и превращалась в пустыри. В личном владении крестьян находилось 88,3 десятины садовой земли, 70,8 десятины пашенной и огородной, 83,6 десятины покосов.

С начала XX века крестьяне стали продавать молоко. Если в 1899 года коров держали лишь в половине хозяйств, то в 1910 году коровы были уже в большинстве хозяйств. Покупали коров в Подольском уезде. Туда же ездили и за сеном, а также приобретали его с проходящих по Каширскому шоссе возов. Летом наиболее выгодным рынком сбыта являлись дачи в Царицыне, зимой сбыт перемещался в Москву. Если молочное животноводство в эти годы в деревне расширялось, то обеспеченность хозяйств лошадьми, наоборот, падала, число хозяйств, имеющих лошадей, практически не менялось, хотя общее количество хозяйств в деревне выросло.

В послереволюционные годы рост деревни продолжался. В 1927 году в ней было уже 127 хозяйств и 641 человек. В землепользование крестьяне получили 393 га земли, из которых 20% составили неудобья, уменьшилась площадь садов до 34 га. Норма земли на одного человека составляла — 0,61 га. Сильно уменьшилось относительное количество хозяйств с лошадьми и коровами. Промыслы занимали незначительное место: ими было занято всего 19 человек, из них 3 кузнеца, 2 извозчика и 6 работников на фабриках и заводах. Дети крестьян обучались в так называемой «Красной школе» в посёлке Царицыно.

В 1930-е годы в деревне был создан плодоовощной колхоз им. Буденного. Орехово практически слилось с окружающими населенными пунктами Ленино, Шипилово в единый район под названием Ленино Дачное. После закрытия церкви и кладбища при ней в Царицыно (Ленино) в Орехово открылось новое кладбище. В годы Великой Отечественной войны на нём хоронили умерших из воинских частей, находившихся в Царицыно на переформировании.

В составе Москвы

В 1960 году деревня вошла в состав Москвы при её расширении. Близлежащая территория была отнесена к Пролетарскому району Москвы. После 1969 года территория отошла к Красногвардейскому району.Снос деревни Орехово и последующая застройка территории велась с 1972-73 годы. В то же время было ликвидировано Старо-ореховское кладбище. Надгробия и останки перезахоронены к южной границе кладбища Курьянстрой, ныне Ореховское.

После административной реформы 1991 года территория, где ранее располагалась деревня, вошла в районы Орехово-Борисово Северное и Орехово-Борисово Южное. Память о деревне сохранена в названиях районов и станции метро «Орехово».

Литература

• Аверьянов К. А. История московских районов: Энциклопедия. — М.: Астрель, АСТ, 2008. — С. 830. — ISBN 978-5-17-029169-4.

Отрывок, характеризующий Орехово (Москва)

– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.