Орион (вспомогательный крейсер)
«Орио́н» (нем. Orion) — немецкий вспомогательный крейсер времён Второй мировой войны. HSK-1, бывшее грузовое судно «Курмарк» (нем. Kurmark), в германском флоте обозначался как «Судно № 36», во флоте Великобритании — «Рейдер „A“».
Содержание
История создания
«Курмарк» был построен в 1930 году на верфи «Блом унд Фосс» в Гамбурге для линии «Гамбург—Америка» ГАПАГа. В целях экономии была повторно использована силовая установка, снятая с лайнера «Нью-Йорк», что в дальнейшем привело к многочисленным техническим проблемам.
Вместе с «Ноймарком» (последствии «Виддер») «Курмарк» стал одним из первых судов, переоборудованных во вспомогательные крейсера кригсмарине по программе, начавшейся 5 сентября 1939 года.
Боевые действия
Рейдерский поход
Будучи одним из первых вспомогательных крейсеров Германии во Второй мировой войне, «Орион» покинул свою базу 6 апреля 1940 года под командованием капитана 2-го ранга Курта Вейхера. Маскируясь под судно нейтрального государства он прошёл на юг Атлантического океана, где потопил своё первое судно — «Хэксби».
В мае 1940 он обогнул мыс Горн и вошёл в Тихий океан, в июне в территориальных водах Новой Зеландии поставил мины вблизи Окленда. В ночь с 13 на 14 июня на них подорвался и затонул лайнер «Ниагара». Позднее на эти мины попали ещё два судна, а также два траулера и тральщик. Далее «Орион» совершил рейды по Тихому и Индийскому океанам и атаковал ещё 4 судна, одно из них отправил как приз во Францию, остальные потопил.
20 октября 1940 он встретился со вспомогательным крейсером «Комет» и вспомогательным судном «Кульмерланд». Действуя совместно они добавили на свой счёт ещё 7 судов, самым большим из которых стал лайнер «Рэнгитэйн». В следующем году их пути разошлись.
Следующие 6 месяцев крейсирования по Индийскому океану принесли только одну победу — было потоплено судно «Чосер» (июль 1941).
«Орион» вернулся в Бордо 23 августа 1941 года спустя 510 дней с начала похода пройдя 127 337 миль и потопив 10 судов.
Судьба
В 1944 году был переименован в «Гектор» и использовался как учебно-артиллерийский корабль. В январе 1945 года ему вернули название «Орион» и использовали в качестве транспорта для эвакуации по Балтийскому морю беженцев из восточной Германии. 4 мая 1945 года по пути в Копенгаген, вблизи Свинемюнде, он был потоплен бомбами в ходе налёта 51-го минно-торпедного авиаполка СССР. Из более чем 4 000 человек, находившихся на борту, спаслось 150.
В 1952 году корпус судна был разобран на металл.
Результаты
Потопленные и захваченные суда:
| Дата | Название судна | Тип | Принадлежность | Тоннаж, брт[1] | Груз | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 24 апреля 1940 | Haxby | грузовое судно |  Великобритания
|
5 207 | потоплено артиллерией и торпедой | |
| 19 июня 1940 | Tropic Sea | грузовое судно |  Норвегия
|
8 750 | приз, отправлено в Бордо, по пути потоплено ВМС Великобритании | |
| 16 августа 1940 | Notou | грузовое судно |  Франция
|
2 489 | потоплено подрывными зарядами | |
| 20 августа 1940 | Turakina | грузовое судно | Великобритания
|
9 691 | потоплено артиллерией и торпедами | |
| 14 октября 1940 | Ringwood | грузовое судно | Норвегия
|
7 203 | потоплено подрывными зарядами | |
| 29 июля 1941 | Chaucer | грузовое судно | Великобритания
|
5 790 | потоплено артиллерией и торпедами |
Потоплено на минах, установленных «Орионом»[2]:
| Дата | Название судна | Тип | Принадлежность | Тоннаж, брт[1] | Груз | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 19 июня 1940 | Niagara | пассажирский лайнер | Великобритания
|
13 415 | подорвалось на мине и затонуло | |
| июнь 1940 | Puriri | грузовое судно |  Новая Зеландия
|
927 | подорвалось на мине и затонуло | |
| июнь 1940 | Port Bowen | 8 276 | подорвалось на мине и затонуло | |||
| июнь 1940 | Britannic | 1 500 | подорвалось на мине и затонуло |
Совместно с «Кометом»:
| Дата | Название судна | Тип | Принадлежность[3] | Тоннаж, брт[1] | Груз | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 25 ноября 1940 | Holmwood | грузовое судно | Новая Зеландия
|
546 | потоплено артиллерией | |
| 27 ноября 1940 | Rangitane | пассажирский лайнер | Великобритания
|
16 712 | потоплено артиллерией | |
| 6 декабря 1940 | Triona | грузовое судно |  Австралия
|
4 413 | фосфаты | потоплено артиллерией и торпедами |
| 7 декабря 1940 | Vinni | грузовое судно | Норвегия
|
5 181 | потоплено подрывными зарядами | |
| 7 декабря 1940 | Komata | грузовое судно | Австралия
|
3 900 | потоплено подрывными зарядами | |
| 8 декабря 1940 | Triadic | грузовое судно | Австралия
|
6 378 | потоплено подрывными зарядами | |
| 8 декабря 1940 | Triaster | грузовое судно | Новая Зеландия
|
6 032 | потоплено подрывными зарядами |
Тоннаж потопленных и захваченных «Кометом» судов составляет около 80 000 брт (тоннаж потопленных совместно с «Кометом» судов разделён между ними).
Напишите отзыв о статье "Орион (вспомогательный крейсер)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Тоннаж приведённых в таблице судов в других источниках может незначительно отличаться.[www.bismarck-class.dk/hilfskreuzer/orion.html] (англ.)
- ↑ Данные, приведённые в таблице в других источниках могут отличаться.[www.bismarck-class.dk/hilfskreuzer/orion.html] (англ.)
- ↑ Принадлежность приведённых в таблице судов в других источниках может отличаться.[kriegsmarine2.narod.ru/schiffe/hilfskreuzer/komet.htm][www.bismarck-class.dk/hilfskreuzer/orion.html] (англ.)
Литература
- Ф. Руге. [www.ozon.ru/context/detail/id/1280880/ Война на море, 1939—1945]. — СПб.: Полигон, 2002. — 392 с. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-89173-027-8.
- Э. Портен. [www.ozon.ru/context/detail/id/139786/ Германский флот во Второй мировой войне]. — Екатеринбург: Зеркало, 1997. — 240 с. — (Морские битвы крупным планом).
- А. В. Платонов, Ю. В. Апальков. Боевые корабли Германии 1939—1945.
- S. D. Waters. [www.amazon.com/raiders-Pacific-Zealand-official-history/dp/B0007IV27U/ref=sr_1_1?ie=UTF8&s=books&qid=1207339241&sr=1-1 German raiders in the Pacific]. — 1949. — 31 с. — (Official History of New Zealand in the Second World War 1939—1945).
- W.D. Dawson. [www.amazon.com/Battalion-Armoured-Regiment-Expeditionary-Official/dp/B000PSW3Y8/ref=sr_1_2?ie=UTF8&s=books&qid=1207249850&sr=8-2 18 Battalion and Armoured Regiment, Second New Zealand Expeditionary Force]. — 1961. — 677 с. — (Official History of New Zealand in the Second World War 1939—1945).
- S. D. Waters. [www.amazon.com/Royal-Zealand-Official-history-Second/dp/B0007JIF42/ref=sr_1_1?ie=UTF8&s=books&qid=1207250947&sr=1-1 The Royal New Zealand Navy]. — 1956. — (Official History of New Zealand in the Second World War 1939—1945).
- W. G. McClymont. [www.amazon.com/Greece-Official-History-Zealand-Second/dp/B0007J5ZI6/ref=sr_1_1?ie=UTF8&s=books&qid=1207250846&sr=1-1 To Greece]. — 1959. — 538 с. — (Official History of New Zealand in the Second World War 1939—1945).
Ссылки
- [www.bismarck-class.dk/hilfskreuzer/orion.html Bismarck & Tirpitz. Hilfskreuzer (Auxiliary Cruiser — Raider) — Orion] (англ.)
- [www.german-navy.de/kriegsmarine/ships/auxcruiser/orion/index.html German Naval History. Orion (HSK1)] (англ.)
- [www.schlachtschiffe.de/orion.htm Die grossen Schiffseinheiten der deutsche Kriegsmarine 1933—1945. Schiff 36 — HSK 1 "ORION"] (нем.)
- [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Waffen/Orion.htm Lexikon der Wehrmacht. Schiff 36 «Orion»] (нем.)
- [www.nzetc.org/tm/scholarly/name-110460.html NZETC.Orion(Ship)] (англ.)
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Орион (вспомогательный крейсер)
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
