Орихалк

Орихалк или аврихальк — таинственный металл или сплав, о котором упоминают древнейшие греческие авторы. Ещё в седьмом веке до н. э. Гесиод сообщает, что из орихалка был сделан щит Геракла. В одном из гомеровских гимнов (ок. 630 года до н. э.) соответствующий эпитет применен к локонам Афродиты.

Орихалк у Платона

Самое подробное описание орихалка дается Платоном в диалоге «Критий». Со слов Крития, вещество это было в ходу в Атлантиде. «Большую часть потребного для жизни давал сам остров, прежде всего любые виды ископаемых твердых и плавких металлов, и в их числе то, что ныне известно лишь по названию, а тогда существовало на деле: самородный орихалк, извлекавшийся из недр земли в различных местах острова и по ценности своей уступавший тогда только золоту.»

В дальнейшем Критий сообщает, что «отношения атлантидцев друг к другу в деле правления устроялись сообразно с Посейдоновыми предписаниями, как велел закон, записанный первыми царями на орихалковой стеле, которая стояла в средоточии острова — внутри храма Посейдона». Кроме того, «стены вокруг наружного земляного кольца цитадели они по всей окружности обделали в медь, нанося металл в расплавленном виде, стену внутреннего вала покрыли литьем из олова, а стену самого акрополя — орихалком, испускавшим огнистое блистание».

Орихалк после Платона

Иосиф Флавий упоминает об орихалке в «Иудейских древностях», сообщая, что священные сосуды в храме Соломона были изготовлены из этого металла. Согласно псевдо-аристотелевскому трактату De mirabilibus auscultationibus, этот сияющий металл получали при плавке меди путём добавления кальмии, особой породы, которую привозили с берегов Черного моря. По мнению Плиния Старшего, металл этот вышел из употребления тогда, когда были истощены его копи. В новое время писал об орихалке в «Новой Атлантиде» Фрэнсис Бэкон.

Впоследствии смутные представления об орихалке как о древнем веществе, доступном только избранным, неоднократно использовались в своих целях эзотерическими обществами и религиозными сектами. Так, брат Джозефа Смита, основателя Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, заявлял, что золотые листы (скрижали) мормонизма были выполнены из сплава золота и меди. Дальнейшее развитие эта тема получила в научно-фантастической литературе и в компьютерных играх.

Версии идентификации

Древнегреческое слово ὀρείχαλκος составлено из основ слов όρος «гора» и χαλκός «медь» и может быть переведено как «горная медь». Латинские авторы ошибочно транслитерировали это слово как aurichalcum, буквально «златомедь». На основании этого чтения распространилась идентификация орихалка с различными сплавами золота и меди. В гомеровских гимнах слово «орихалк» принято переводить как «жёлтая медь» либо «украшения из жёлтой меди».

В популярной литературе распространена точка зрения, что орихалк — это самородная латунь или алюминий. Между тем, сам сплав латунь был хорошо известен грекам классического периода и отнюдь не «только лишь по названию», как пишет об орихалке Платон, в то время как месторождения самородной латуни были на период классической Греции все исчерпаны. Алюминий же был впервые получен в девятнадцатом веке — хотя существуют апокрифические сказания о некогда преподнесённой в дар императору Тиберию чаше из «невероятно лёгкого металла, полученного из глины». Едва ли более надежными являются сопоставления платоновского металла с халькопиритом, нефритом, янтарем и прочими минералами и поделочными камнями.

В нумизматике орихалком называют бронзовый сплав с золотым оттенком, из которого в Древнем Риме чеканили сестерции. В новогреческом языке словом ορείχαλκος называют латунь.

Современные упоминания

Орихалк часто встречается в книгах, фильмах и играх, действие которых происходит в фэнтезийных вселенных.

Литература

• Жиров Н. Ф. Атлантида. Основные проблемы атлантологии. — Москва: Вече, 2004.
• Аврихальк // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Орихалк

«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.