Орленев, Павел Николаевич

Павел Орленев
Имя при рождении:	Павел Николаевич Орлов
Дата рождения:	22 февраля (6 марта) 1869(1869-03-06)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	31 августа 1932(1932-08-31) (63 года)
Место смерти:	Москва
Профессия:	актёр
Награды:

Па́вел Никола́евич Орле́нев (настоящая фамилия — Орлов; 22 февраля (6 марта) 1869, Москва — 31 августа 1932, Москва) — русский актёр, народный артист Республики (1926).

Биография

Павел Николаевич Орлов родился в семье московского купца Николая Тихоновича Орлова. Учился во 2-й московской гимназии. В декабре 1881 года втайне от родителей, которые не одобряли его увлечения театром — хотя отец был увлечён театром и даже был членом артистического кружка — сыграл свою первую роль: брата невесты в драматическом представлении «Русская свадьба в исходе XVI века» П. П. Сухонина. Из гимназии он был вскоре исключён и в 1885 году поступил в драматическую школу театрального училища при московском Малом театре, где преподавали И. А. Правдин и Г. Н. Федотова. В 1886 году впервые выступил на сцене Малого театра в роли Капитоши в пьесе «Наш друг Неклюжев» А. И. Пальма.

Летом театральная школа, после смерти А. Н. Островского, закрылась, но Павлу Орлову удалось устроиться в театр в Вологду. С 1886 по 1891 год он играл в провинциальных театрах (Вологды, Риги, Нижнего Новгорода, Вильно, Минска, Ростова-на-Дону), в 1893—1895 — в московском Театре Корша, в 1895—190о годах — по приглашению А. Суворина в Театре Литературно-художественного общества в Петербурге (Петербургском малом театре). Начинал с водевильных и характерных ролей, амплуа комического простака. Трагедийное дарование Орленева раскрыла сыгранная в 1898 году роль царя Фёдора Иоанновича (это было первое исполнение роли на сцене) в пьесе «Царь Фёдор Иоаннович» А. К. Толстого: актёр создал образ честного человека, который не может ни смириться с условиями жизни, ни преодолеть их.

Царь Фёдор Иоаннович и многие другие образы, созданные Орленевым (Раскольников, Дмитрий Карамазов, Освальд), вошли в историю русского театра. Орленев стал в сущности родоначальником амплуа «неврастеников» в русском театре. Его актёрская манера была основана на обостренных личных переживаниях, психологическом натурализме, подчеркнутом трагизме, двойственности. Трагедию Раскольникова актёр увидел в том, что «параллельно с крахом идеи Раскольникова, униженного бессмыслицей своей дерзкости, происходит его нравственный рост». Дмитрий Карамазов в его трактовке представал человеком раздираемым страстями: «Нервное подвижное лицо, слегка тронутое гримом, выражало усталость, разочарованность и только изредка сменялось выражением какой-то бесшабашной удали. Голос несколько сипловатый, с кое-где выскакивающими истерическими нотами, дополнял картину душевного разлада, который шел внутри Мити»

Сочетанием бунта и смятения привлекла его и роль Сольнеса в драме Г. Ибсена «Строитель Сольнес». «Он не соглашался с современной критикой, называвшей этого „ибсеновского эгоиста“ великим дерзателем. Несомненно, что Сольнес как личность подымается над средним уровнем, но как далек он от брандтовского титанизма».

В 1900 году Орленев внезапно покинул труппу Суворинского театра; гастролировал с антрепризами в разных городах России. Орленев возглавил собственную труппу, гастролировал по России и Европе (Германии, Великобритании, Швеции, Норвегии), а также США. В 1906 году он построил крестьянский театр в Сызранском уезде, организует здесь и позднее в Голицыно под Москвой бесплатные спектакли для крестьян.

В 1913—1915 годах снимался в кино.

Орленев оставил мемуары «Жизнь и творчество русского актера Павла Орленева, описанные им самим» (первое издание — 1931 год).

Павел Орленев умер 31 августа 1932 года в Москве.

Признание и награды

• 1926 — Народный артист Республики

Творчество

Роли в театре

• 1886 — «Наш друг Неклюжев» А. И. Пальма — Капитоша
• 1888 — «С места в карьер» Д. А. Мансфельда — Сапожный подмастерье
• 1891 — «Школьная пара» Е. М. Бабецкого — Степан
• 1896 — «Невпопад» А. Людвигова-Маевского — Фёдор Слёзкин
• «Плоды просвещения» Л. Н. Толстого — Вово
• «Сверчок» М. де Вальдене и А. Кейзера — Дидье
• «Лес» А. Н. Островского — Теренька
• 1896 — «Трильби» Г. Ге — Жакко
• 1898 — «Царь Фёдор Иоаннович» А. К. Толстого — царь Фёдор Иоаннович
• «Преступление и наказание» по Ф. М. Достоевскому — Раскольников
• «Братья Карамазовы» по Ф. М. Достоевскому — Дмитрий Карамазов
• «Привидения» Г. Ибсена — Освальд
• «Тётка Чарлея» Б. Томаса — Лорд Френкерт Баверлей
• «Строитель Сольнес» Г. Ибсена — Сольнес
• 1927 — «Бетховен» М. Я. Жижмора — Бетховен
• «Лорензаччо» А. Мюссе — Лорензаччо
• «Микаэль Крамер» Г. Гауптмана — Арнольд
• «Бранд» Г. Ибсена — Бранд
• «На дне» М. Горького — Актёр
• «Макбет» У. Шекспира — Макбет
• «Царь Дмитрий Самозванец» А. С. Суворина — Дмитрий
• «Смерть Иоанна Грозного» А. К. Толстого — Фёдор
• «Ревизор» Н. В. Гоголя — Хлестаков
• «Гамлет» У. Шекспира — Гамлет
• «Отцы и дети» по И. С. Тургеневу — Аркадий
• «Орленок» Э. Ростана — Герцог Рейхштадский
• «Павел I» Д. Мережковского — Павел I
• «Евреи» Е. Н. Чирикова — Нахман
• «Горе-злосчастье» В. А. Крылова — Рожнов

Фильмография

• 1913 — Преступление и наказание — Раскольников
• 1914 — Царь Фёдор Иоаннович — царь Фёдор Иоаннович
• 1915 — Привидения — Освальд
• 1915 — Бранд — Бранд

Произведения

• Орленев П. Н. Жизнь и творчество русского актера П. Н. Орленева, написанные им самим. — М. — Л.: Искусство, 1961. — 344 с. (впервые: отдельные главы — в ж. «Советский театр» (1930, № 11—12) и книга — М.-Л.: «Academia», 1931)

Литература

• Бруштейн А. Я. Страницы прошлого. — М., 1952
• Кугель A. P. П. Н. Орленев. — М.; Л., 1928
• Марков П. А. Орленев // Марков П. О театре. — Т. 2. — М., 1974
• Марков П. А. Театральные портреты: Сб. ст. — М.; Л., 1939
• Мацкин А. Орленев. — М., 1977
• Родина Т. М. П. Н. Орленев. — М.; Л., 1948

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/ORLENEV_PAVEL_NIKOLAEVICH.html Орленев, Павел Николаевич] // Энциклопедия «Кругосвет».
• П. Н. Орленев — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.dnevnik.lv/190069 «Блистательный убийца». «Наша газета» (Даугавпилс)]

Отрывок, характеризующий Орленев, Павел Николаевич

Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.