Орловский, Владимир (писатель)

Владимир Орловский
Имя при рождении:	Владимир Евграфович (Евгеньевич) Грушвицкий
Псевдонимы:	Dum Ignoramus
Дата рождения:	16 (28) июня 1889(1889-06-28)
Место рождения:	Лукув
Дата смерти:	12 января 1942(1942-01-12) (52 года)
Место смерти:	Ленинград
Род деятельности:	писатель, военный инженер, химик
Годы творчества:	1925-1941
Жанр:	фантастика, научно-популярная литература
[publ.lib.ru/ARCHIVES/O/ORLOVSKIY_Vladimir_Evgrafovich/_Orlovskiy_V.E..html Произведения на сайте Lib.ru]

Владимир Орловский (настоящее имя Владимир Евграфович (Евгеньевич) Грушвицкий; 1889—1942) — русский советский писатель-фантаст, один из видных представителей ранней советской фантастики. По профессии — химик, профессор Ленинградского фармацевтического института.

Биография

Род. в Лукове (ныне — Польша) 16 (28) июня 1889 года в семье военного ветеринарного врача.

В 1907 году окончил кадетский корпус, в 1910 — артиллерийское училище в Санкт-Петербурге, из последнего выпущен в чине подпоручика. В 1910—1913 годах служил в Варшаве. До начала Первой мировой войны состоял слушателем Николаевской инженерной академии. С 1914 по 1917 годы находился на фронте. В октябре 1917 года был вызван в Петроград для продолжения курсов Академии. В 1919 получил назначение в 9-ю армию Южного фронта, где дослужился до поста начальника инженерной службы армии.

В 1920 году демобилизовался. В 1922 году перебрался с семьёй в Петроград и перешёл в учебное ведомство, преподавал физику и химию. Одновременно учился, поступив в 1921 году на химическое отделение физико-математического факультета Петроградского университета и закончив его в 1929 году.

Был профессором Ленинградского фармацевтического института, с 1939 по 1942 годы возглавлял кафедру неорганической химии института.

В конце жизни жил при кафедре, по адресу Песочная ул., д. 4/6.

Скончался 12 января 1942 года в блокадном Ленинграде от дистрофии. Похоронен на Серафимовском кладбище.

Научная деятельность

Автор многих научно-популярных статей и научных работ по химии, в частности — по галургии.

Литературное творчество

Первые попытки опубликовать фантастическое произведение предпринял ещё во время учёбы в Санкт-Петербурге. Сам писатель вспоминал, как будучи юнкером написал «фантазию, навеянную Андреевскими страхами», но, получив вежливый отказ в редакции, был столь огорчён, что на целых пятнадцать лет забросил сочинительство.

Известность писателю принесли научно-фантастическая повесть «Машина ужаса» (1925), в которой описана машина, транслирующая эмоции

Примечателен рассказ «Из другого мира», опубликованный в 1927 году в журнале «Мир приключений». Это научная фантастика в своём чистом виде, где отсутствует социальная проблематика, а всё внимание автора сосредоточено на исследованиях учёного. Рассказ вошёл в десятку победителей (из 810 допущенных к конкурсу рукописей) на литературном конкурсе журнала «Мир приключений» 1927 года.

Заметным явлением в довоенной отечественной фантастике стал роман «Бунт атомов» (1928), переработанный из опубликованного ранее одноимённого рассказа 1927 года, — одно из первых произведений на тему использования атомной энергии. По сюжету, германский учёный-националист даёт своей стране оружие реванша, но из-за нелепой случайности оно выходит из-под контроля и начинается цепная ядерная реакция в атмосфере. Исходный рассказ был впоследствии напечатан в апрельском номере журнала научной фантастики «Amazing Stories» за 1929 год — последнем номере, который редактировал лично Хьюго Гернсбек — и, вероятно, является первым русским фантастическим рассказом, переведённым специально для американского журнала. Многие критики, в том числе и зарубежные, весьма высоко оценивая творчество писателя, в первую очередь называли «Бунт атомов», отмечая безусловное значительное влияние романа на произведения «атомной» тематики последующих лет.

Также известны научно-фантастические рассказы автора «Болезнь Тимми» (1928), «Человек, укравший газ» (1928), «Штеккерит» (1929), «Без эфира» (1929).

Многие новаторские научно-фантастические идеи Орловского использовались его современниками: огненный шар из «Бунта атомов», втягивающий в реакцию распада всё окружающее вещество, заимствован А. Казанцевым (в романе «Пылающий остров»), а сюжеты «Машины ужаса» и «Человека, укравшего газ» — А. Беляевым (во «Властелине мира» и «Продавце воздуха», соответственно).

Критиками отмечается, что, в отличие от большинства советских фантастов того времени, работавших на «социальный заказ» и живописавших в своих произведениях грядущую мировую революцию, писатель пытался давать мотивировку социально-политическим событиям, исходя из объективных реальностей современного ему мира.

В СССР после смерти Орловского его фантастические книги были почти забыты. Только почти через 60 лет, в 1987 году, журнал «Химия и жизнь» опубликовал его рассказ «Штеккерит», а затем в составе ставропольского сборника «Прекрасные катастрофы» был переиздан его роман «Бунт атомов».

Библиография

Книги

Фантастика

• Орловский В. Машина ужаса: Науч.-фантаст. повесть / Обл. и рис. Н. и А. Ушиных. — Л.: Прибой, 1925. — 191 с. — 7130 экз.
• Орловский В. Машина ужаса: Науч.-фантаст. повесть / Обл. и рис. Н. и А. Ушиных. — Л.: Прибой, 1927. — 162 с.
• Орловский В. Бунт атомов: Фантаст. роман / Обл. и рис. Н. и А. Ушиных. — Л.: Прибой, 1928. — 237 с. — 4000 экз.
• Орловский В. Бунт атомов. — М.: Книжный клуб «Книговек», 2011. — 349 с. — ISBN 978-5-4224-0123-9.

Научные и научно-популярные книги

• Грушвицкий В. Е. Химия в повседневном быту. — 1926.
• Грушвицкий В. Е. Физико-химический анализ в галургии. — Л., 1937.
• Грушвицкий В. Е. Пособие по графике для общего курса галургии.

Периодика и сборники

• Орловский В. Бунт атомов: Науч.-фантаст. рассказ // Мир приключений. — Л., 1927. — № 3. — С. 1-21.
• Орловский В. Из другого мира: Рассказ // Мир приключений. — Л., 1927. — № 9. — С. 34-50. (под псевдонимом Dum Ignoramus)
• Орловский В. Человек, укравший газ: Фантаст. рассказ // Вокруг света. — Л., 1928. — № 33, 34, 35, 46.
• Орловский В. Болезнь Тимми // Вокруг света. — Л., 1928. — № 46.
• Орловский В. Без эфира: Науч.-фантаст. рассказ // Вокруг света. — Л., 1929. — № 5-6.
• Орловский В. Штеккерит: Рассказ // Мир приключений. — Л., 1929. — № 3-4. — С. 2-11.
• Orlovsky V. The Revolt of the Atoms (англ.) // Amazing Stories. — 1929. — № 4.
• Орловский В. Штеккерит: [Рассказ] // Химия и жизнь. — М., 1987. — № 11. — С. 82-88.
• Орловский В. Бунт атомов: [Роман] // Прекрасные катастрофы: Забытые фантаст. произведения сов. авт. 20-х годов / Сост., послесл. и примеч. Е.Панаско; Худож. оформл. А.Цветкова. — Ставрополь: Кн. изд-во, 1990. — С. 5-161. — 493 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-7644-0111-9.
• Орловский В. Бунт атомов: [Роман] // Цех фантастов / Составитель: Кир Булычёв. — М.: Московский рабочий, 1993. — С. 6-130. — 288 с. — 50 000 экз.

Статьи

• Грушвицкий В. Е. Отдушины земли // Вестник знания. — 1931. — № 23-24. — С. 1205-1210.
• Грушвицкий В. Е., Шмитд Н. Е., Глядинская Е. П. Изучение растворимости борной кислоты в системах HзBOз+HCl+CaCl2+MgCl2+H2O и H3BO3+H2SO4+MgSO4+H2O при температурах 0, 25, и 100 градусах. — 1937.
• Грушвицкий В. Е. О расчёте садки солей в четверных системах при охлаждении растворов // Расчёт кристаллизации солей при охлаждении растворов в четверных системах.Труды соляной лаборатории, Выпуск XIII (Всесоюзный институт галургии НИС НКТП и Ц.нт. сол лаб. НКПП). — М.—Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1937.
• Грушвицкий В. Е. Работы всесоюзного института галургии по разрешению проблемы бора в СССР. — 1937.
• Грушвицкий В. Е., Соколовский А. А. Физико-химические основы сернокислотного метода переработки борсодержащего сырья. — 1937.
• Грушвицкий В. Е. Проблемы Крымских соляных озёр и работы Крымской НИСС // Бюлл.инст.галургии. — 1938. — № 2.
• Грушвицкий В. Е. Индер — сырьевая база борной промышленности СССР // Природа. — 1941. — № 5.
• Грушвицкий В. Е. Фреон — холодильный агент // Природа. — 1945. — № 1. — С. 54-55.

Литература

• Орловский В. Краткий автобиографический очерк // Мир приключений. — 1927. — № 12.

Ссылки

• [cpllindengrove.com/AUTHORS/O/ORLOVSKY.V/ORLOVSKV.HTM Орловский, Владимир (писатель)] // Энциклопедия фантастики: Кто есть кто / Под ред. Вл. Гакова. — Минск: ИКО «Галаксиас», 1995. — 694 с. — ISBN 985-6269-01-6.

• [fantlab.ru/autor8584 В. Орловский] на сайте «Лаборатория фантастики»
• [bibliography.narod.ru/Orlovsky.htm Библиограия В. Орловского] на сайте Е. Вельчинского

Отрывок, характеризующий Орловский, Владимир (писатель)

Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.