Орлов, Павел Михайлович

Павел Михайлович Орлов (20 июля (1 августа) 1879, Москва — 6 апреля 1964, Москва).

Родился в семье военно­служащего, — из обер-офицерских детей. После окончания в 1901 году Константиновского межевого института до 1907 года работал на полевых землеустроительных работах на Урале и в Крыму. С 1907 года и до конца жизни был на преподавательской работе в Московс­ком сельскохозяйственном институте (ТСХА): с 1907 года — ассистент, с 1913 года — старший ассистент, с 1917 года — профессор кафедры геодезии. В 1929—1930 годах был деканом агрономического факультета. Одновременно, в 1930-1954 годах заведовал кафедрой геоде­зии Московского института инженеров водного хозяйства (с 1935 года был в нём заместителем директора по научно-учебной части). Кроме этого, в 1908 году стал одним из организаторов Голицынских высших сельскохозяйственных курсов.

Кроме нескольких изданий учебников и учебных пособий по геодезии опублико­вал более 100 работ, научный диапазон ко­торых чрезвычайно широк: создание новых видов инструментов (разработал оригинальную конструкцию двойного призменного нивелира), разработка новых методов полевых геодезических и камеральных фотограмметрических изме­рений (нашёл математическое решение определения точки по звуку), исследования в области почвоведе­ния, землеустройства, истории геодезии.

Заслуженный деятель науки и техники РСФСР (1959). Награждён орденами Ленина и Трудового Красного Знамени.

Литература

• Волков В. А., Куликова М. В. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Естественные и технические науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2003. — С. 174—175. — 294 с. — 2000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.

Отрывок, характеризующий Орлов, Павел Михайлович

Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…