Орлов, Тимофей Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тимофей Николаевич Орлов
Дата рождения

15 февраля 1915(1915-02-15)

Место рождения

с. Большое Чаусово, Мало-Чаусовская волость, Курганский уезд, Тобольская губерния, Российская империя
(ныне Кетовский район, Курганская область)

Дата смерти

26 декабря 1943(1943-12-26) (28 лет)

Место смерти

с. Стасево, Лиозненский район, Витебская область, Белорусская ССР, СССР

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19371940, 19411943

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Часть

787-й стрелковый полк 222-й стрелковой дивизии

Сражения/войны

Советско-финская война,
Великая Отечественная война

Награды и премии

Тимофей Николаевич Орлов (15 февраля 191526 декабря 1943) — майор Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1944).





Биография

Тимофей Орлов родился 15 февраля 1915 года в селе Большое Чаусово Мало-Чаусовской волости Курганского уезда Тобольской губернии (ныне — Кетовский район Курганской области) в крестьянской семье. Окончив начальную школу, работал в колхозе колхозе «Первое мая».

В 19371940 годах проходил службу в Рабоче-крестьянской Красной Армии, окончил школу младших командиров. Участвовал в боях советско-финской войны, командовал стрелковым отделением. После завершения войны с Финляндией сержант Орлов был направлен на командирские курсы усовершенствования командного состава. Успешно их окончил и, отслужив положенный срок, вернулся в родное село. Работал бригадиром полеводческой бригады.

В июне 1941 года Орлов повторно был призван в армию и направлен на фронт Великой Отечественной войны[1]. 9 сентября 1941 года получил лёгкое ранение, 27 декабря 1941 года был тяжело ранен.

С 1942 года член ВКП(б).

К ноябрю 1943 года майор Тимофей Орлов был заместителем командира 787-го стрелкового полка 222-й стрелковой дивизии 33-й армии Западного фронта. Отличился во время освобождения Белорусской ССР. 11 ноября 1943 года под руководством Орлова полк успешно прорвал немецкую оборону у деревни Красная Слобода Быховского района Могилёвской области и отбил двенадцать немецких контратак. Когда продвижение полка остановили огневые точки противника, Орлов, забравшись в подбитую немецкую САУ, корректировал огонь советской артиллерии, благодаря чему все они были уничтожены. В критический момент Орлов вызвал огонь на себя. 23 декабря 1943 года полк Орлова прорвал немецкую оборону в Витебской области и продолжал наступление, освободив три населённых пункта и уничтожив более 300 вражеских солдат и офицеров. 25 декабря полк успешно перерезал железную дорогу Витебск — Смоленск. В тот же день он разгромил крупную вражескую колонну, нанеся немецким войскам большие потери. В том бою Орлов получил тяжёлое ранение, от которого скончался на следующий день.

Тимофей Николаевич Орлов похоронен в селе Стасево Лиозненского района Витебской области Белоруссии[1].

Награды

Память

В честь Орлова названа улицы в городе Кургане[1] и селе Большое Чаусово.

Напишите отзыв о статье "Орлов, Тимофей Николаевич"

Примечания

  1. 1 2 3  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11471 Орлов, Тимофей Николаевич]. Сайт «Герои Страны».
  2. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» [www.podvignaroda.ru/?n=150024376 № 150024376]..
  3. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» [www.podvignaroda.ru/?n=46196643 № 46196643]..
  4. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» [www.podvignaroda.ru/?n=11630059 № 11630059]..
  5. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» [www.podvignaroda.ru/?n=11582654 № 11582654]..

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
  • Золотое созвездие Зауралья. Кн. 1. Курган. Парус-М. 2000.

Отрывок, характеризующий Орлов, Тимофей Николаевич

– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.