Оротимару (Наруто)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Оротимару Родственники: Мицуки(сын) Наруто :the last film
大蛇丸
Появление

Манга: 45 глава
Аниме: I часть 27 серия

Сэйю

Кудзира
Сатико Кодзима (временное женское тело)
Маюми Ямагути (ребёнок)
Юрико Ямагути (Сиорэ)

Информация
Раса (вид)

человек (змея)

Пол

Мужской

Группа крови

III

Возраст

I часть: 50-51 лет
II часть: 54 года

Рост

I часть: 179,4 см
II часть: 182 см

Вес

I часть: 63,9 кг
II часть: 57,3 кг

Дата рождения

27 октября

Дата смерти

жив

Род занятий

экспериментатор

Звание

Саннин (неоф.) Нукенин

Предметы

Меч Кусанаги

Навыки

Призыв змей

Формирование

Команда Сарутоби (Третий Хокагэ, Оротимару, Дзирайя, Цунадэ)

Оротимару[1] (яп. 大蛇丸) — один из главных антагонистов манги и аниме-сериала «Наруто», созданного Масаси Кисимото. Его имя заимствовано из традиционного японского рассказа «Дзирайя гокэцу моногатари», наряду с именами Дзирайи и Цунадэ.

В «Наруто» Оротимару предстаёт манипулятором без каких-либо угрызений совести, мечтающим стать бессмертным и изучить все существующие техники. Он — искусный психолог, с лёгкостью убеждающий людей помогать ему, а также биолог, который половину своей жизни провел над экспериментами. Все последователи Оротимару, за исключением Саскэ, превозносят и уважают его. Однако сам он относится к своим подчинённым как к пешкам, заботясь о них лишь ради достижения собственных целей. Интерес же проявляет только к тем, кого собирается использовать как резервуар для своей души и только потому, что они могут продлить его существование.

Одной из его особенностей является тесная взаимосвязь со змеями (Ямата-но ороти — легендарная змея с восемью головами в японской мифологии). И действительно, его внешность схожа с этими пресмыкающимися — у него специфические зрачки; бледная, практически белая, кожа; длинный гибкий язык. Кроме того Оротимару может сбрасывать кожу подобно змее и таким образом восстанавливать повреждения, полученные им в бою. В аниме предстаёт мужчиной со скрипучим, низким с хрипотцой голосом.



Сюжет

Предыстория

Оротимару уже в детстве подавал большие надежды. Закончив Академию ниндзя в 6 лет, он вместе с Дзирайей и Цунадэ стал учеником Третьего Хокагэ. Он зачастую держался в стороне, был надменным, но в то же время его способности и талант рассматривались сэнсэем как очень редкие и появляющиеся лишь раз в поколение. Сарутоби возлагал на него самые большие надежды, видя неуклюжесть Дзирайи и не настолько большой потенциал у Цунадэ.

Спустя несколько лет, во время начавшейся мировой войны, он, Дзирайя и Цунадэ стали известны как (яп. 伝説の三忍 Дэнсэцу но Саннин, досл. «Три легендарных ниндзя») (за Оротимару закрепилось и другое прозвище — Змеиный Саннин), выжив в жестокой битве с ниндзя Деревни Дождя под руководством их лидера, Хандзо Саламандры. Именно он назвал их Тремя Легендарными ниндзя. Слава о троице разлетелась на многие страны. Однако война полна грустных моментов — погибли младший брат Цунадэ, Наваки, а затем и жених (Дан). Оротимару, казалось, понимает чувства девушки и сопереживает ей.

Хотя амбиции Оротимару и предполагали возможность занять пост следующего, Четвёртого Хокагэ, однако его действия были нацелены на совершенно другие, чуждые нормальному человеку, цели. Сарутоби знал, что истинная сущность синоби проявляется тогда, когда он должен стать на защиту кого-либо очень для него важного, и роль Хокагэ состоит именно в любви и защите жителей деревни как членов своей собственной семьи. Однако для Оротимару этот титул был не более чем пустой звук, так как единственное, что его интересовало, это власть. Сарутоби, не дождавшись «работы над ошибками» своего бывшего ученика, в качестве преемника на посту лидера деревни назвал ученика Дзирайи, Минато Намикадзэ. Раздосадованный Оротимару, также имевший учеников, в частности Анко Митараси, после этого полностью ушёл в подполье. Им овладела безумная идея — не только изучить все дзюцу мира, но и достигнуть человеческого совершенства — стать бессмертным.

На протяжении нескольких лет он похищал своих коллег, ниндзя, и маленьких детей, ставя над ними многочисленные опыты. Шестидесяти маленьким девчонкам и мальчишкам он пересадил ДНК Первого Хокагэ, надеясь воспроизвести уникальные дзюцу управления деревом и контроля бидзю Хасирамы Сэндзю. Также он тайно сотрудничал и с Дандзо, пересадив тому несколько сяринганов. Обнаружив пропажи людей, руководство Конохи начало расследование и след привёл к Оротимару. Третий Хокагэ, стоя со злодеем лицом к лицу в одной из тайных баз, не смог поднять против него руку, и воспользовавшемуся моментом Оротимару удалось скрыться. Впоследствии выяснилось, что единственным выжившим из 60 детей оказался Ямато. Именно он стал самым успешным образцом эксперимента. Ему в какой то мере передалось ДНК Первого Хокагэ, дав ему возможность использовать стиль дерева "мокутон". Он был единственным синоби в деревне Листа, обладавший древесным стилем. За счет чего, его приняли в АНБУ, в команду под руководством Какаси Хатаке.

После побега из Конохи он вступил в Акацуки, где стал партнёром Сасори. Хотя роль Оротимару в этой организации не ясна, однако по словам кукольника, он сделал для неё очень многое. Спустя небольшое время в Акацуки вступил истребивший почти весь свой клан Итати. Оротимару сразу обратил на него внимание, строя планы того, как он бы смог овладеть мангэкё сяринганом Утихи а также использовать его тело как новый сосуд. Подобрав нужный момент, он попытался использовать на Итати дзюцу перерождения, однако сам был пойман техникой Цукуёми, и Утиха, не позволяя Саннину вырваться из гэндзюцу, отрубил тому левую руку. Поняв, что Итати ему не под силам, Оротимару бросил взгляд на последнего члена клана Утиха-Саске Утиха.

Из-за произошедшего Оротимару покинул Акацуки и ещё более углубился в изучение запрещённых техник — киндзюцу, организовав базы для опытов в нескольких странах. Сам же он обосновался в Стране Рисовых Полей (яп. 田の国 Та но Куни ) и основал там Селение Звука[2]. Экспериментируя с генами Дзюго, он всё более продвигался в использовании проклятой печати, повышающей силы того, кто её использует.

I часть

Впервые, в качестве действующего персонажа, Оротимару появляется во время экзамена на звание тюнина в Лесу Смерти. Для выполнения техники перерождения он давно искал синоби, чей организм мог бы использовать. Не сумев овладеть телом Итати Утихи, он обратил своё внимание на его младшего брата. Напав на команду Наруто, Сакуры и Саскэ, он поставил последнему проклятую печать, надеясь, что тот, познав её силу, согласится стать его учеником, а впоследствии и пристанищем для души Саннина. Бой для 7 команды был очень тяжелым, так как дрались только Наруто и Саскэ. Наруто не мог смотреть на то, что Оротимару жестоко расправлялся с Саскэ и в нем пробудилась сила Девятихвостого Лиса. Эта сила помогла Наруто защитить Саскэ от удара Змеи Оротимару и нанести кое какие повреждения Оротимару. Потому, как Наруто еще не умеет воспользоваться силой Девятихвостого Лиса, Оротимару смог подавить силу Лиса и обезвредить Наруто на кое какое время. Саскэ пришлось биться одним из Трех Легендарных Санинов в одиночку. Тогда он пробудил свой сяринган и Оротимару пришлось отступить.

За некоторое время до начала экзаменов Оротимару убил Четвёртого Кадзэкагэ и скрывался под его видом. Используя эту возможность, он подговорил ниндзя селений Песка и Звука к нападению на Коноху, что и произошло во время третьего, финального испытания. При помощи создавших барьер приспешников сразу после начала атаки, Саннин, скинувший обличье Кадзэкагэ, оказался лицом к лицу со своим бывшим сэнсэем. В битве Оротимару использовал одну из самых тёмных дзюцу мира Наруто — Эдо Тэнсэй, с помощью которого призвал души Первого и Второго Хокагэ и наделив их телом, заставил биться против Сарутоби. Поставленному таким развитием событий в тупик Третьему Хокагэ пришлось использовать дзюцу «Печать Бога Смерти», когда-то применённое Четвёртым против Девятихвостого. Сарутоби сначала запечатал души Хасирамы и Тобирамы, а затем, уже будучи смертельно раненым мечом Саннина — Кусанаги, и часть сил Оротимару так, что его руки стали практически недееспособны. После этого злодею удалось скрыться, а ниндзя Песка и Звука отступили. Позднее руководство Суны подписало с Конохой мирный договор. Спустя несколько дней Оротимару и его приспешник Кабуто обнаружили в одном из небольших городов Цунадэ (с её помощницей Сидзунэ) и предложили ей вылечить пострадавшие руки Саннина в обмен на оживление им Наваки и Дана, дав ей на размышление неделю. В то же время Дзирайя и Наруто, найдя Цунадэ, по решению старейшин Конохи предложили ей пост Хокагэ, однако она отказалась. После того как отведённое на размышление время подошло к концу, Оротимару, в сопровождении Кабуто, и Цунадэ снова встретились, однако последняя, выдавая свои телодвижения за попытку начать лечение, атаковала злодея. Постепенно место битвы переместилось из города в поле, где ей на помощь пришли ослабленные Дзирайя, Сидзунэ и Наруто. Оротимару и Кабуто в итоге вынуждены были отступить. Цунадэ же после произошедшего согласилась стать Пятой Хокагэ.

Впоследствии Оротимару, понимая, насколько Саскэ жаждет большей силы, отправил для его сопровождения в Селение Звука одноимённую Четвёрку и, несмотря на попытки ниндзя Конохи остановить их, младший Утиха присоединился к Оротимару, хотя и понимал, что тому от него нужно лишь тело.

II часть

Действие второй части аниме происходит спустя почти 3 года после событий первой. Обессилевший Оротимару, чьё тело начало постепенно отторгаться, вместе с Кабуто вёл подготовку к пересадке его души в тело Утихи. Однако у Саскэ были совсем другие планы — решив, что Саннину больше его нечему научить, напал на него. Неспособный полноценно сражаться из-за своего состояния, Оротимару принял свой истинный облик змея и попытался начать процесс перерождения, однако Утихе с помощью сярингана удалось его остановить и поглотить часть его сущности. Позже Саскэ повторил слова Итати: «Оротимару, ты бессилен против этих глаз». После того как Кабуто обнаружил, что Саннин мёртв, он пересадил себе часть его органов, надеясь таким образом поглотить его способности и силы и впоследствии превзойти.

Во время битвы двух братьев Утиха, когда младший ослаб, сущность Оротимару в виде восьмихвостого змея вырвалась из проклятой метки Саскэ и попыталась атаковать старшего. Однако Итати, используя Сусаноо и легендарный меч Тоцука, навсегда запер ту часть Оротимару, что жила в Саскэ, в мире гэндзюцу.

Тем временем Кабуто, пересадивший себе органы Оротимару, постепенно стал в него превращаться — в тот момент, когда он передал сведения об Акацуки Наруто, Хината с помощью бякугана определила, что чакра Саннина уже на треть поглотила Якуси, который, по его же словам, этому сопротивлялся.

В следующий раз Кабуто появился в манге, пытаясь переговорить с Тоби. Черты его лица уже с трудом напоминали те, что были у него раньше. Пышные волосы, змеиные зрачки и кожа делали его похожим на Оротимару. Первым, что Кабуто показал Тоби, были призванные с помощью Эдо Тэнсэй души пяти погибших членов Акацуки, заключённые в тела, — Итати, Дэйдары, Сасори, Какудзу и Нагато. По словам Якуси, он превзошёл в этой технике двух предыдущих пользователей — Второго Хокагэ и Оротимару. В обмен на свою помощь организации, Якуси запросил Саскэ, утверждая, что он ему нужен для «изучения всей правды о ниндзюцу».

Во время войны после того как Итати отменяет Эдо Тэнсей, Саскэ воскрешает Оротимару, желая обрести истинную силу Утих и вместе с ним уходит в неизвестное место. В 618 главе манги они прибывают в Коноху, в храм клана Удзумаки и забирают оттуда маску бога смерти. В потайном месте клана Утиха Оротимару высвобождает души четырёх умерших Хокагэ, вспоров живот бога смерти, и возрождает их, помещая в тела клонов Дзэцу, извлеченных из Саскэ (они следили за Саскэ по приказу Обито Утихи), а также часть своей души, которая была запечатана Третьим Хокагэ. После этого Оротимару и Саскэ вместе с Карин, Дзюго и Суйгэцу отправляются на поле боя.

Как и все синоби, кроме Наруто, Саскэ, Сакуры и Какаси, попал в Бесконечное цукуёми Мадары Утихи.

Техники

Перерождение

Перерождение[3] (яп. 不屍転生 Фуси тэнсэй) (англ. Living Corpse Reincarnation) — дзюцу, разработанное Оротимару, позволяющее пересаживать его душу в другое тело, таким образом бесконечно продлевая себе жизнь. Этот процесс может повторяться не чаще раза в три года, однако за некоторое время до окончания этого периода, тело само начинает отторгаться, из-за чего Саннин в этот период очень уязвим. Для выполнения этой техники Оротимару принимает свой истинный облик гигантской белой змеи, состоящей из других, более мелких. Затем он поглощает тело кандидата и начинает трансформацию на ментальном уровне, после чего змеиное тело умирает, а его душа перемещается в новый «сосуд».

Известные кандидаты для нового тела Оротимару:

  • Итати Утиха (Оказал сопротивление Оротимару, после чего тот был вынужден покинуть Акацуки)
  • Кимимаро (Серьёзно заболел, после чего Оротимару отказался от его кандидатуры)
  • Гэнъюмару (яп. 幻幽丸 ) (Узник Саннина; стал его новым телом)
  • Гурэн (появилась только в аниме) (Её кандидатура была отклонена)
  • Саскэ (Попытка поглотить юношу закончилась для Оротимару неудачно — он сам был поглощён сяринганом Утихи)
Эдо Тэнсэй

Эдо Тэнсэй[4] (яп. 口寄せ・穢土転生 Кутиёсэ: Эдо Тэнсэй) (англ. Summoning: Impure World Resurrection — Техника призыва: нечистое воскрешение) — запрещённая техника возрождения мёртвых. Была использована Оротимару в битве с Третьим Хокагэ — он призвал души Первого и Второго лидеров Конохи. Для заточения их душ Сарутоби был вынужден использовать Печать Бога Смерти, ту же, что и Четвёртый Хокагэ при заточении Девятихвостого.

Техники со змеями
  • Техника призыва (яп. 口寄せの術 Кутиёсэ но дзюцу) позволяет Оротимару призывать короля этих змей — Ма́нду, что даёт ему большую силу в бою, так как Манда способен сражаться на равных с призывными животными Дзирайи и Цунадэ.
  • Техника Восьмиголового Змея[5] (яп. 八岐の術 Ямата но дзюцу) (англ. Eight Branches Technique) — техника, позволяющая превращаться в гигантского восьмихвостого и восьмиголового змея, размером больше Сусаноо и имеющего способность регенерации. Появившись в своём привычном облике из пасти одной из голов, Оротимару может в таком виде использовать для сражения меч Кусанаги (название техники происходит от имени легендарного змея Ямата-но ороти, который, согласно японской мифологии, был убит богом Сусаноо).
  • Скрытые тенью ручные змеи[6] (яп. 潜影蛇手 Сэнъэидзясу) (англ. Hidden Shadow Snake Hands) — позволяет выпускать из-под рукавов змей, которые могут использоваться для атаки на расстоянии, нанося жертве ядовитые укусы или же удерживая её на месте.
  • Мириады трансформирующихся змей[7] (яп. 万蛇羅ノ陣 Мандара но дзин) (англ. Myriad Snake Net Formation) позволяет Оротимару выпустить изо рта большое количество змей и натравить их на жертву или же использовать как броню
Врата Расёмон
  • Призыв: Врата Расёмон[8] (яп. 口寄せ・羅生門 Кутиёсэ: расёмон ) — ниндзюцу защиты, созданное Оротимару, с помощью которого пользователь призывает врата, похожие на демонизированную версию главных врат старого Киото, способные блокировать практически любую атаку.
  • Призыв: Тройные Врата Расёмон[9] (яп. 口寄せ・三重羅生門 Кутиёсэ: сандзю расёмон ) является улучшенной версией призыва Кутиёсэ: Расёмон, который, как предполагает его название, создает трое врат. Оротимару выполнял печати для этого призыва двумя руками.
Каждые врата имеют особые функции:
  • Первые врата (красные) останавливают лобовые атаки;
  • Вторые врата (зелёные) замедляют атаку;
  • Третьи врата (синие) ослабляют давление на первые и вторые врата.
Другие техники
  • Пятизубчатая печать[10] (яп. 五行封印 Гогёо фуин) (англ. Five Elements Seal) — позволяет блокировать или нарушить поток чакры человека, на которого она наложена. Использована Оротимару против Наруто во время испытания в Лесу Смерти на экзамене на звание тюнина, из-за чего мальчик был неспособен контролировать свою чакру, и не мог научиться хождению по воде, пока печать не снял Дзирайя.
  • Копирование исчезающих лиц[11] (яп. 消写顔の術 Сюсаган но дзюцу) (англ. Vanishing Facial Copy Technique) — техника, позволяющая принимать облик другого человека, а также копировать его голос. На протяжении всего аниме Оротимару использует эту технику чтобы оставаться незамеченным среди других ниндзя.
  • Преображение тела[12] (яп.体の変貌 Карада но хэнбо) позволяет преобразовать своё тело, и таким образом вылечить полученные травмы. Внешне ритуал напоминает сбрасывание кожи у змеи.
  • Стихия воздуха: Великое Дыхание[13] (яп. 風遁・大突破 Футон: даитоппа) (англ. Wind Release: Great Breakthrough) создаёт сильный порыв ветра, сметающий всё на своём пути. Небольшое изменение техники позволяет Оротимару преобразовать ветер в огромную струю огня.

См. также

Имена в данной статье транслитерованы с японского с применением системы Поливанова


Напишите отзыв о статье "Оротимару (Наруто)"

Примечания

  1. Информация об Оротимару в датабуках:
    • Naruto: First Official Data Book, стр. 46-49
    • Naruto: Second Official Data Book, стр. 57-61
    • Naruto: Third Official Data Book, стр. 52-55.
  2. Со временем и само государство стало называться Страной Звука.
  3. Naruto: Second Official Data Book, стр. 270
  4. Naruto: First Official Data Book, стр. 181
  5. Naruto: Third Official Data Book, стр. 310—311
  6. Naruto: First Official Data Book, стр. 205
  7. Naruto: Third Official Data Book, стр. 304
  8. Naruto: Second Official Databook, стр.213
  9. Naruto: Third Official Databook, стр.250
  10. Naruto: First Official Data Book, стр. 183
  11. Naruto: First Official Data Book, стр. 198
  12. Манга, 390 глава
  13. Naruto: First Official Data Book, стр. 219

Литература

  • Кисимото, Масаси. «Naruto: First Official Data Book» (яп. 秘伝・臨の書キャラクターオフィシャルデータBOOK). — Shueisha, 2002. — ISBN 408873288X.
  • Кисимото, Масаси. «Naruto: Second Official Data Book» (яп. 秘伝・闘の書キャラクターオフィシャルデータBOOK). — Shueisha, 2005. — 320 с. — ISBN 4088737342.
  • Кисимото, Масаси. «Naruto: Third Official Data Book» (яп. 秘伝·者の書]キャラクターオフィシャルデータBOOK). — Shueisha, 2008. — ISBN 4088742478.

Отрывок, характеризующий Оротимару (Наруто)

Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.