Орсениго, Чезаре
| Его Превосходительство архиепископ Чезаре Орсениго Cesare Orsenigo<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Чезаре Орсениго и Адольф Гитлер</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 23 июня 1922 год — 2 июня 1925 год | ||
| Церковь: | Римско-католическая церковь | |
| ||
| 2 июня 1925 год — 18 марта 1930 год | ||
| ||
| 18 марта 1930 год — 1 апреля 1946 год | ||
| Рождение: | 13 декабря 1873 Ольджинате, королевство Италия | |
| Смерть: | 1 апреля 1946 (72 года) | |
| Принятие священного сана: | 5 июля 1896 год | |
| Принятие монашества: | Айхштет, Американская зона оккупации Германии | |
| Епископская хиротония: | 25 июня 1922 год | |
Чезаре Орсениго (итал. Cesare Orsenigo, 13 декабря 1873, Ольджинате, королевство Италия — 1 апреля 1946, Айхштет, Американская зона оккупации Германии) — ватиканский дипломат, католический епископ, титулярный архиепископ Птолемаиды Ливийской с 23 июня 1922 года, апостольский нунций в Нидерландах (1922—1925), Венгрии (1925—1930) и Германии (1930—1946). Наряду с германскими послами Диего фон Бергеном и Эрнстом фон Вайцзеккером Чезаре Орсениго был связующим звеном между Святым Престолом и руководством нацистской Германии. В своей деятельности придерживался линии «компромисса и примирения» с нацистами, особенно в еврейском вопросе. Римский папа Пий XII был подвергнут критике современниками и историками за то, что не сменил Чезаре Орсениго.
Содержание
Биография
Чезаре Орсениго закончил семинарию в Милане. 5 июля 1896 года был рукоположён в священника, после чего служил настоятелем в церкви святого Феделя в Милане.
23 июня 1922 года Римский папа Пий XI назначил Чезаре Орсениго титулярным епископом Птолемаиды Ливийской и апостольским нунцием в Нидерландах. 25 июня 1922 года состоялось рукоположение Чезаре Оргсениго в епископа, которое совершил кардинал Пьетро Гаспарри.
2 июня 1925 года Чезаре Орсениго был назначен апостольским нунцием в Венгрии. 18 марта 1930 года года Чезаре Орсениго был назначен апостольским нунцием в Германии после отзыва нунция Эудженио Пачелли. 2 мая 1930 года германский канцлер Пауль фон Гиленрбург принял верительные грамоты.
Чезаре Орсениго симпатизировал итальянскому фашизму и поэтому наделся, что германский нацизм будет развиваться по этому же пути. 7 марта 1933 года он писал Пию XII, что 6 — 7 миллионов из тридцати миллионов германских католиков голосовали на нацистскую партию[1]. В это же время он пришёл к выводу, что только компромисс с нацистами являлся единственным выходом после их победы на выборах. 20 июля 1933 года был заключён конкордат с Германией и Чезаре Орсениго призвал германских епископов поддержать нацистские власти.
4 апреля 1933 года Пий XII призвал Чезаре Орсениго рассмотреть вопрос помощи преследуемым евреям. В ответ на это обращение Чезаре Орсениго ответил, что данная инициатива Святого Престола «будет рассматриваться как вмешательство против законов и поэтому является не целесообразной»[2].
4 мая 1939 года Чезаре Орсениго был принят Адольфом Гитлером на аудиенции в Оберзальцберге. На этой встрече Чезаре Орсениго передал Адольфу Гитлеру предложение Римского папы Пия XII принять участие в международной конференции о предотвращении войны. 1 ноября 1939 года полномочия Чезаре Орсениго были распространены на территорию оккупированной Польши.
21 июня 1942 года Чезаре Орсениго рукоположил Йозефа Фрингса в архиепископа Кёльна.
4 ноября 1943 года состоялась часовая встреча Чезаре Орсениго с Адольфом Гитлером, во время которой был поднят вопрос преследования евреев в нацистской Германии. Эта встреча не имела успеха:
«Как только я коснулся вопроса об евреях, спокойная встреча завершилась сразу же. Гитлер повернулся ко мне спиной, подошёл к окну и начал барабанить пальцами по подоконнику. Тем не мене я продолжал выражать жалобы … Гитлер вдруг повернулся, подошёл к столику, взял стакан и яростно разбил его об пол».[3]
8 февраля 1945 года Чезаре Орсениго подал в отставку против воли Пия XII и покинул Берлин, перебравшись в Айхштет. Союзные власти разрешили ему остаться в Айхштете, где он и скончался 1 апреля 1946 года.
Напишите отзыв о статье "Орсениго, Чезаре"
Примечания
- ↑ Godman Peter, Hitler and the Vatican: Inside the Secret Archives That Reveal the New Story of the Nazis and the Church, стр. 31
- ↑ Godman Peter, Hitler and the Vatican: Inside the Secret Archives That Reveal the New Story of the Nazis and the Church, стр. 32
- ↑ Godman Peter, Hitler and the Vatican: Inside the Secret Archives That Reveal the New Story of the Nazis and the Church, стр. 30
Источник
- Godman, Peter. 2004. Hitler and the Vatican: Inside the Secret Archives That Reveal the New Story of the Nazis and the Church. ISBN 0-7432-4597-0.
Ссылки
- [www.catholic-hierarchy.org/bishop/borse.html Информация] (англ.)
- [portal.dnb.de/opac.htm?query=Woe%3D118590294&method=simpleSearch Библиография] (нем.)
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Орсениго, Чезаре
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
