Ортис, Роберто Мария

Хайме Херардо Роберто Марселино Мария Ортис Jaime Gerardo Roberto Marcelino María Ortiz
24-й Президент Аргентины
20 февраля 1938 — 27 июня 1942
Предшественник:	Агустин Педро Хусто
Преемник:	Рамон Кастильо
Рождение:	24 сентября 1886(1886-09-24) Буэнос-Айрес
Смерть:	15 июля 1942(1942-07-15) (55 лет) Буэнос-Айрес
Отец:	Фермин Мануэль Ортис
Мать:	Хосефе Лисарде
Супруга:	Мария Луиса Ирибарне
Дети:	Мария Анхелика, Роберто Фермин, Хорхе Луис
Профессия:	Адвокат

Ха́йме Хера́рдо Робе́рто Марсели́но Мари́я Орти́с (исп. Jaime Gerardo Roberto Marcelino María Ortiz; 24 сентября 1886, Буэнос-Айрес — 15 июля 1942, Буэнос-Айрес) — аргентинский политик, президент Аргентины в 1938—1942 годах.

Биография

Ортис родился в Буэнос-Айресе в семье иммигрантов из Испании. Отец, Фермин Мануэль Ортис, был родом из Салья, Бискайя; мать, Хосефе Лисарде, родом из Янси, Наварра. Как студент Университета Буэнос-Айреса Ортис участвовал в неудачной революции 1905 года. В 1909 он окончил университет и стал адвокатом. В 1912 году он вступил в брак с Марией Луисой Ирибарне (1887—1940), у них было три ребёнка: Мария Анхелика (1914), Роберто Фермин (1915) и Хорхе Луис (1918).

Ортис был активистом в Гражданском радикальном союзе и был избран в Национальный конгресс Аргентины в 1920 году. В Гражданском радикальном союзе он был оппонентом Ипполито Иригойена в связи с авторитарными позициями последнего. В 1925 году Ортис ушёл из Гражданского радикального союза, чтобы основывать вместе с другими радикалами Гражданский радикальный антисубъективный союз. В 1925—1928 годах он служил министром общественных работ при президенте Марсело Альвеаре. Ортис активно поддержал государственный переворот в сентябре 1930 г., направленный против президента Ипполита Иригойена. В 1931 году он способствовал формированию Конкорданса: коалиции Национал-демократической партии, Гражданского радикального антисубъективного союза и Независимой социалистической партии. Этот альянс был правящим в стране до 1943 года, а период его власти получил в Аргентине название «бесславная декада». Ортис служил министром финансов с 1935 г. до 1937 г. в правительстве генерала Агустина Хусто.

На президентских выборах 1937 года он был официальным правительственным кандидатом и победил, хотя оппозиция обвинила его в участии в мошенничестве, поскольку злоупотребления были широко распространены. Ортис никогда не отрицал эти обвинения, но как только он занял свой пост, он попытался сделать аргентинскую политику более открытой и действительно демократичной. Эта деятельность снискала ему широкую поддержку населения. Ортис был сторонником антигитлеровской коалиции, но из-за оппозиции в армии он не ломал отношения со странами «оси».

Вскоре после вступления на пост президента Аргентины Ортис тяжело заболел сахарным диабетом и в августе 1940 г. передал свои полномочия вице-президенту Рамону Касильо. Ортис ушёл в отставку 27 июня 1942 года за несколько недель до своей смерти. Новым президентом стал Рамон Кастильо.

См. также

• Аргентина во Второй мировой войне

Ссылки

• [www.biografiasyvidas.com/biografia/o/ortiz_roberto_maria.htm Биография] (исп.)
• [www.historiaparatodos.com.ar/PRESIDENCIA%20DE%20ORTIZ.html Президентство] (исп.)

Отрывок, характеризующий Ортис, Роберто Мария

– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.