Осада Алеппо (962)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Осада Алеппо
Основной конфликт: Византийские крестовые походы

Взятие Алеппо войсками Никифора Фоки. Миниатюра из хроники Иоанна Скилицы, XII век
Дата

декабрь 962 года

Место

Сирия

Итог

христиане одержали первую крупную победу на Востоке со времён Арабских завоеваний.

Противники
Византийская империя Аббасидский халифат
Командующие
Никифор II Фока Сайф ад-Даула Али (англ.)
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Осада и взятие Алеппо 23 декабря 962 года — часть так называемых Византийских крестовых походов на Восток в XXI веках. Организовал осаду римский полководец и будущий император Никифор Фока, желавший укрепить позиции Византии в Анатолии, на которую претендовал Арабский халифат с конца VII века, захватить богатые города Алеппо, Антиохию, Иерусалим, а также всю Киликию и Верхнюю Месопотамию, которые были под мусульманским правлением. Падение города стало первой крупной победой христиан в данном регионе после по-настоящему триумфальных мусульманских завоеваний VII века.



Подготовка

Перед серией восточных походов, Никифор Фока сделал дерзкое публичное заявление в цирке Константинополя, в котором он призвал христианских полководцев к борьбе с мусульманами:

Я пойду в Мекку, взяв с собой великое множество солдат, подобных тёмной ночи. Я овладею этим городом, дабы воздвигнуть там трон лучшему из сынов человеческих, затем я направлюсь в Иерусалим. Я завоюю Восток и Запад и повсюду распространю религию Христову.

Первым в 961 году пал Крит, служивший морской базой мусульманских пиратов, откуда они сами не раз осаждали Фессалоники и Константинополь. Обезопасив свою столицу, византийские войска двинулись на восток. Через Киликийские Ворота хребта Тавр они вышли к Тарсу и Аназарбу — арабским приграничным крепостям. Вскоре пали Мелитена и Самосата на берегах Евфрата. Верховья Евфрата и Тигра вновь стали ромейской территорией. Захват Германикии на суше и Кипра на море дал римлянам возможность начать наступление на владения арабов в Сирии.

Самой громкой победой в Сирии стало падение Алеппо 23 декабря 962 года. Осада длилась всего три дня и завершилась кровавой резнёй мусульман. Так её описал Шлюмберже:

Византийские пехотинцы, преследуя по тёмным и извилистым улицам и лабиринтам базаров сарацинок Алеппо, подсознательно мстили за три века беспрестанных бедствий, три века неслыханных страданий, причинённых несчастным христианским народам Малой Азии и Сирии. В большой мечети разместили конюшню, но сопротивление цитадели всё же помешало полностью захватить город; поэтому после убийств и грабежа Никифор Фока увёл свои войска на христианские земли.

Последствия

После своего триумфального шествия по городу, Фока составил устрашающее письмо багдадскому халифу:

Бегите, жители Багдада, спешите скрыться и горе вам, ибо вашей ослабевшей империи осталось недолго жить.

Войска Фоки затем прошли по богатой долине р. Оронт: один за другим пали более мелкие поселения и крепости Мааррет-эн-Нууман, Кафр-Таб (англ.), Шайзар (англ.), Хама, Хомс. При этом каждый штурм сопровождался массовыми убийствами, грабежом и пожарами для демонстрации своего превосходства над противником и массового устрашения. Приморский Триполи осаждён не был из-за нехватки времени, да и сопротивление арабов по мере продвижения вглубь страны начало усиливаться. Фока повернул на север, по дороге взяв Тортосу, Акру и Библ. В конце похода императорская армия вела за собой более 100 000 пленных рабов. Падение Алеппо стало первой большой победой христиан со времён триумфальных мусульманских завоеваний VII в. Вести о ней разнеслись по всей Европе, взбодрив христианских воинов Иберии, начавших пока ещё довольно слабую Реконкисту. Перебитое, порабощённое или же выселенное мусульманское население захваченных городов было заменено восточными христианами, на поддержку которых опирались ромеи и крестоносцы более поздних эпох. Только внезапная смерть Фоки помешала ему захватить Иерусалим и Египет, которые он страстно хотел вернуть. Также захват Месопотамии позволил Византии упрочить свою власть в Анатолии и даже распространить её на Армению. Считается, что с сирийских походов Никифора Фоки начался период последнего значительного укрепления древней империи, которой будет нанесён сокрушительный удар в 1071 году.

Напишите отзыв о статье "Осада Алеппо (962)"

Ссылки

  • [www.biblicalstudies.ru/Books/Weimar1.html ВИЗАНТИЙСКИЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД. Осада Алеппо (962)]

Отрывок, характеризующий Осада Алеппо (962)

– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.