Осада Афин и Пирея

Осада Афин и Пирея — осада римскими войсками под командованием Суллы греческих городов Афин и Пирея, перешедших на сторону Понта.

Захватив Азию, Митридат решил присоединить к своим владениям и Грецию, обладать которой мечтали Ахемениды. Через Фракию и Македонию продвигалась армия под командованием Ариарата. Флот Архелая контролировал черноморские проливы, Киклады и Эвбею, а союзниками царя были Афины и многие греческие города. К 87 году ему удалось подчинить Аттику, Беотию, Македонию, Пелопоннес и Южную Фракию, а сам он превратился в правителя огромной державы, которая охватывала большую часть эллинистического мира Восточного Средиземноморья.

Осенью 88 до н. э. в Афины возвратился их посланник в Понте — Аристион, бывший предводителем антиримский партии. В знак особого расположения, Евпатор подарил ему перстень со своим резным портретом. Аристион созвал народное собрание, на котором было решено заключить союз с Понтийским царством, и был выбран стратегом.

Эти новости вызвали ожесточение среди богатых колонистов и римских граждан, проживавших на острове Делос. Они отказались признавать власть Аристона, и тот попросил Митридата о военной помощи, и в 87 году до н. э. в Грецию отплыл двухтысячный отряд под командованием Архелая и Митрофана. Вожди римской партии Медий, Каллифонт и Филон Ларисский бежали, их сторонники — казнены или отосланы в Пергам. Делос вместе с казной храма Аполлона Делийского возвращался Афинам.

Но римляне не собирались так просто уступать свои земли. Легат наместника Македонии Бруттий Сурра под стенами Димитриады нанёс поражение стратегу Митрофану, до этого успевшему захватить остров Эвбея. После этого римлянин направился в Беотию, но трёхдневное сражение с Архелаем не выявило победителя, после чего он отступил в Македонию. Осенью 87 года на территории Греции высадились пять римских легионов под командованием Суллы, навстречу которому выдвинулось войско под командованием сына Митридата Аркафия. Но царский сын умер во время перехода, и легионеры вторглись в Беотию.

В сражении при Херонее понтийцы были разбиты, и после этого укрылись в Афинах. Часть римлян начала осаду города, остальные была направлены на штурм Пирея, но эта атака была отбита. После этого было решено начать долгосрочную осаду, ради успеха которой полководец был готов пойти на всё. Нуждаясь в деньгах для выплаты жалования и дереве для постройки осадных машин, Сулла направил своих людей в соседние храмы:

Кафис прибыл в Дельфы, но не решался прикоснуться к святыням и пролил много слез, оплакивая при амфиктионах свою участь. И когда кто-то сказал ему, что слышал, как зазвучала находящаяся в храме кифара, Кафис, то ли поверив этому, то ли желая внушить Сулле страх перед божеством, написал ему об этом. Но Сулла насмешливо ответил, что удивляется Кафису: неужели тот не понимает, что пением выражают веселье, а не гнев, и велел своему посланцу быть смелее и принять вещи, которые бог отдает с радостью

.

Сулла отправил своего помощника Луция Лициния Лукулла к Лагидам, Селевкидам и родосцам. С их помощью он смог собрать флот и начал активную борьбу в Эгейском море с понтийцами, благодаря чему Афины лишились доступа к морю. В городе начался сильный голод, а попытки Архелая прорвать блокаду окончились неудачей. Аристион отправил к Сулле послов, которые решили облегчить участь города рассказами из его истории, связанные с Тесеем, Эвмолпом и Персидскими войнами. В ответ полководец сказал им: Идите-ка отсюда, милейшие, и все свои россказни прихватите с собой: римляне ведь послали меня в Афины не учиться, а усмирять изменников.

Римляне начали ночной штурм, и 1 марта вступили в город. Началась полномасштабная резня, а Аристион бежал в акрополь, где продержался несколько дней. Сулла распорядился казнить всех официальных лиц Афин и Аристиона, после чего вывез 40 фунтов золота и 600 фунтов серебра. После взятия города, полководец направил силы на штурм Пирея. В течение нескольких дней в ходе кровопролитных боёв римляне заняли большую часть порта, и Архелай с оставшимися войсками отплыл в Беотию, а потом в Фессалию. Взятие Афин обошлось Риму в 15 000 — 20 000 человек.

Отрывок, характеризующий Осада Афин и Пирея

Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.