Оборона Бехара

Оборона Бехара
Основной конфликт: Техасская революция
Дата	12 октября — 11 декабря 1835 года
Место	Сан-Антонио, штат Техас, США
Итог	Отступление и капитуляция мексиканцев; взятие города и миссии Аламо.
Противники
Мексика <center> Техасские повстанцы
Командующие
генерал Мартин Перфекто де Кос Стивен Ф. Остин генерал-майор Эдвард Берлесон
Силы сторон
неизвестно 600
Потери
150 убитых и раненых 35 убитых и раненых

Оборона Бехара была частью ранней кампании Техасской революции. Техасцы были разочарованы режимом правления мексиканского правительства и ростом диктатуры президента Санта-Анны. В начале октября техасские поселенцы собрались в Гонсалесе, с тем, чтобы не дать мексиканским войскам вернуть себе орудие. В результате произошла стычка, именуемая битвой при Гонсалес. Люди продолжали собираться в Гонсалесе и вскоре они образовали техасскую армию. Был избран командир, всеми уважаемый лидер местного значения Стивен Ф. Остин несмотря на недостаток у него военной подготовки.

Санта-Анна отправил в Бехар своего зятя, генерала Мартина Перфекто де Коса с подкреплениями. 13 октября Остин повёл войска на Сан-Антонио де Бехар (сейчас Сан-Антонио, Техас) в бой с мексиканскими войсками. Техасцы приступили к осаде города и в ходе последующего штурма разбили, вынудили к отступлению или сдаче мексиканские силы, находящиеся в городе и в миссии Аламо.

Предыстория

В 1835 федералисты в нескольких внутренних мексиканских штатах восстали против усиливающегося централистского режима президента Мексики Антоноио Лопеса де Санта-Анны. В июне техасцы подняли мятеж, направленный против таможенных обязанностей, предусмотрительные колонисты начали создавать отряды милиции, мотивируя эти меры необходимостью самозащиты. С ростом выступлений и протестов в Техасе мексиканские власти обвинили поселенцев из Соединённых штатов в разжигании смуты. Как отмечает историк Алвин Барр многие новые поселенцы «жили среди всё более увеличивающихся англо-саксонских колонистов … и приспосабливались к испанским традициям Мексики».

В сентябре 1835 полковник Доминго Угартчеа, военный командир Сан-Антонио де Бехар послал сотню солдат под командой Кастаньеды, чтобы возвратить небольшое орудие, ранее дарованное жителям Гонсалеса. Это требование разгневало техасцев, которые немедленно разослали курьеров с просьбами о помощи по всем англоязычным общинам. Через несколько дней начали прибывать подкрепления. 2 октября техасцы атаковали мексиканские силы, согласно приказам избегать кровопролития Кастаньеда и его люди отступили. Битва при Гонсалесе послужила официальным началом Техасской революции. Воодушевлённая этой победой небольшая группа техасцев вошла в Голиад, и заставила капитулировать небольшой мексиканский гарнизон в ла Байе.

Полагая, что лишь сильные меры могут утихомирить мятеж, Санта-Анна приказал генералу Косу возглавить главные силы в Техасе. Когда 9 октября Кос прибыл в Сан-Антонио, там было 647 солдат, годных для несения службы. После падения Голиада Кос утратил связь с побережьем. Полагая, что техасцы вскоре атакуют Бехар он предпочёл занять оборонопригодную позицию, вместо того чтобы самому атаковать техасцев.

Спустя два дня после техасской победы при Гонсалесе уважаемый техасский лидер, первый импресарио (первый которому дано было право селить англоязычных поселенцев в Техасе) Стиван Остин сообщил в комитет общественной безопасности Сан-Фелипе: «Война объявлена — воля общества провозгласила войну против военного деспотизма — кампания начата». Его письмо заканчивалось так: «Одна душа и одна цель подняла народ этой части страны — это взятие Бехара и выдворение военных за пределы Техаса. …Общее усилие всего Техаса освободит наш дух от военных деспотов». Колонисты продолжали собираться в Гонсалесе и 11 октября они единогласно избрали главнокомандующим Остина. Хотя у Остина не было официальной военной подготовки (он возглавлял несколько рейдов против индейских племён, совершающих набеги), техасцы уважали его за честное судейство. Первые приказы Остина включали положение: «Первый долг солдата — это повиновение». Более поздний приказ звучал как «шумное поведение и пустые крикливые разговоры воспрещаются».

13 октября Остин повёл техасскую армию на Сан-Антонио де Бехар, местоположение наибольшего мексиканского гарнизона в Техасе. Люди продолжали присоединяться к техасской армии, к 19 октября она составляля 453 человека с двумя шестифунтовыми орудиями. У некоторых техасцев не было оружия, они несли порох и заряды. После выступления армии бывший заключённый Бен Милам сформировал временную конную роту для разведки окрестностей. 15 октября один из разведотрядов вступил в короткую стычку с конным мексиканским патрулём, состоящим из десяти солдат, не было зарегистрировано ни одного ранения, мексиканские солдаты вскоре отступи в Бехар.

Техасцы вошли в Киболо-крик в нескольких милях восточнее Бехара. 16 октября Остин просил Коса о встрече, но тот отказался от встречи с человеком, который по его словам командовал незаконными вооружёнными силами. Техасский военный совет принял решение оставаться на месте и дожидаться прибытия подкреплений. Но на следующий день совет отменил своё решение и Остин двинул своб армию к Саладо-крик в 8 км от Бехара.

Тем временем люди Коса трудились над укреплением городских площадей Сан-Антонио и стен миссии Аламо, расположенной возле города. 26 октября солдаты Коса разместили на позициях 11 орудий. 5 — на городских площадях и 6 на стенах Аламо. 18-фунтовое орудие было размещено внутри часовни Аламо. Мексиканские подкрепления продолжали прибывать в Бехар, и 24 октября численность мексиканского гарнизона достигла своей наивысшей цифры в 751 человека. Хотя мексиканские солдаты пытались запретить вход и выход из города, известный искатель приключений Джеймс Боуи смог выбраться из города и присоединиться к техасцам. Он был широко известен по Техасу за свою удаль в бою, историях о поножовщине в Сандбаре и за свои поиски исчезнувшей шахты Сан-Саба. Утром 22 октября Хуан Сегуин привёл 37 теханос, позже в этот день к техасцам присоединились 76 человек из Виктории, округ Голиад и из ранчо южнее Бехара. Согласно Бару присутствие теханос помогло «избавиться от взгляда, что это есть этнический конфликт», послужило доказательством, что техасский ответ это не просто возмущение американских иммигрантов.

Осада

Начало осады

Даже с приходом подкреплений Остин всё ещё полагал, что сил его армии не хватит на общий штурм Бехара. Поэтому техасцы начали приготовления к осаде. Им была нужна позиция, по словам историка Стивана Л. Хардина «расположенная возле Бехара, так чтобы можно было блокировать вражеские коммуникации, достаточно защитимая от вылазок мексиканского гарнизона, пригодная для приёма ежедневно прибывающих подкреплений». 22 октября Остин поставил Боуи и капитана Джеймса У. Фаннина командовать совместно 1-м батальоном и послал их на обследование миссии. К концу дня техасцы выбили мексиканские пикеты из миссии Эспада. 24 октября Остин проинформировал Комитет общественного спасения о начале осады, по его мнению, город мог быть взят за несколько дней в случае незамедлительного прибытия техасских подкреплений.

27 октября Остин отправил Боуи и Фаннина найти другую хорошую защиенную позицию. Вместо того, чтобы согласно приказу незамедлительно вернуться к Остину, Боуи и Фаннин послали курьера чтобы указать Остину дорогу к ими выбранному лагерю, бывшей миссии Консепсьон. Разведотряд расположился вдоль реки Сан-Антонио, возле миссии, которая отстояла приблизительно на 3.2 км от Бехара и на 9.7 км от техасского лагеря в миссии Эспада. Рассерженный Остин опасаясь того, что разделённая армия может быть легко разбита, издал постановление о придании неподчинившихся приказам офицеров военному суду. Он приказал армии с рассветом быть готовой к выступлению на соединение с Боуи и Фаннином.

Надеясь нейтрализовать техасский отряд в Консепсьоне до прибытия остальной части техасской армии, Кос отрядил полковника Доминго Угартчеа с приказом атаковать техасцев у Консепсьона ранним утром 28 октября. Однако те заняли хорошую оборонительную позицию, окруженную деревьями, не дававшими маневрировать мексиканской кавалерии. Мексиканская пехота также оказалась в невыгодном положении, поскольку их мушкеты Броун Бесс били максимум на 64 м по сравнению с техасскими длинноствольными винтовками, эффективно бившими на 180 м. Однако у техасцев было мало амуниции, а мексиканцы несли полную амуницию бывшую вдобавок хорошего качества. Несколько мексиканских мушкетных пуль, попавших в техасских солдат, отскочили от их тел, нанеся лёгкие ранения или синяки. Битва при Консепсьон продолжалась только полчаса, после чего мексиканские солдаты отступили к Бехару.

Меньше чем через полчаса после конца битвы прибыл остаток техасской армии. Остин чувствовал, что мексиканцы упали духом после поражения и намеревался немедленно двигаться на Бехар. Однако Боуи и другие офицеры отказались, так как по их мнению Бехар был слишком хорошо укреплён. Техасцы обшарили местность в поисках снаряжения, которое могло быть оставлено мексиканцами после отступления. Они нашли несколько зарядных ящиков. Сетуя на то, что мексиканский порох «лишь немногим лучше толчёного угля» техасцы опорожнили заряды, но сохранили пули. Один техасец погиб, один был ранен, в то время как мексиканцы потеряли по различным оценкам 14-76 убитыми.

1 ноября Остин послал письмо Косу с предложением о сдачи мексиканской армии. Кос вернул письмо нераспечатанным, сообщив, что он отказывается переписываться с повстанцами. Остин послал людей провести рекогносцировку городского периметра в ходе которой обнаружилось, что городские укрепления намного более мощнее чем это представляли техасцы. 2 ноября Остин созвал военный совет, который проголосовал за продолжение осады и ожидание прихода подкреплений и артиллерии. Однако солдаты техасской армии горели желанием идти в бой. 4 ноября Остин пожаловался временному правительству Техаса «Эта сила, как всем известно, есть недисциплинированное ополчение, в некоторых очень нестройное». Он также внёс в письмо горячую просьбу: «Во имя всемогущего бога, молитесь пожарче об этом лагере».

Правительственный совет

Осада продолжалась, вскоре к техасцам подошло подкрепление под командой Томаса Дж. Раска, численность техасской армии достигла 600 человек. К Косу также подошло подкрепление, численность мексиканской армии достигла 1200 человек. Кос был озадачен тем, что техасская армия не предпринимает попыток пойти на прямой штурм.

В Сан-Фелипе прибыл Сэм Хьюстон, рассчитывая найти здесь собрание временного правительства, но многие члены данного совета участвовали в осаде. Поэтому он направился в расположение техасской армии в Сан-Антонио. Когда он прибыл в лагерь, Остин предложил ему принять командование над армией, но Хьюстон отказался и отправился дальше собирать членов совета. Они покинули армию и вернулись в Сан-Фелипе (за исключением Остина и Уильяма Б. Тревиса). Делегаты совета пришли к решению сражаться за восстановление конституции 1824 года нежели за независимость Техаса.

Хьюстон был провозглашён главнокомандующим всех техасских сил за исключением частей, расположенных в Сан-Антонио. Стивен Остин был уполномочен отправиться в Соединённые Штаты и искать там поддержку. Эдвард Берлесон, бывший заместителем Остина, был избран в генерал-майоры и стал главнокомандующим армии добровольцев вместо Остина.

Битва за сено

Среди техасских добровольцев мало кто служил в регулярной армии и, в начале ноября многие из них начали разбредаться по домам. Погода начала портиться, рацион уменьшаться и многие солдаты заболели. Группы солдат начали покидать армию без разрешения командования. Однако 18 ноября к техасской армии присоединилась группа добровольцев в составе двух рот милиции из Соединённых штатов, известных как Новоорлеанские Серые (New Orleans Greys). В отличие от большинства техасских добровольцев они выглядели как настоящие солдаты. У них была форма (серые мундиры), хорошо ухоженные винтовки, достаточная амуниция и некоторое подобие дисциплины. Серые, как и некоторые техасские роты, прибывшие ранее, рвались в бой. Воодушевлённый их энтузиазмом Остин отдал приказ о штурме Бехара следующим утром. Несколько его офицеров провели голосование среди солдат и выяснили, что на штурм согласны менее сотни солдат. Поэтому Остин отменил свой приказ. Через несколько дней после этого, он передал полномочия главнокомандующего Эдварду Берлесону и отправился в Соединённые Штаты.

Утром 26 октября в техасский лагерь прибыл разведчик Эрастус «Глухой» Смит с донесением о появлении в пределах 8.0 км от Бехара каравана из вьючных мулов и лошадей, сопровождаемых 50-100 мексиканскими солдатами. В течение нескольких дней до этого до техасцев доносились слухи, что мексиканцы ждут груз золота и серебра, для выплаты войскам и покупки товаров снабжения. Техасцы же сражались не за деньги и в большинстве пожелали разграбить караван. Берлесон приказал полковнику Боуи провести разведку, но атаковать только по необходимости. Когда Боуи собрал в свой разведывательный отряд 12 лучших стрелков, у техасцев возникли сомнения, что он всё же атакует мексиканцев. Вся армия вызвалась сопровождать Боуи. Однако Берлесон успокоил людей, послав для поддержки отряда Боуи полковника Уильяма Джека с сотней пехотинцев.

В 1.6 км от Бехара Боуи и его люди заметили мексиканских солдат, пересекающих сухую равнину. После короткого боя мексиканцы отступили к Бехару, бросив свой вьючный скот. К удивлению техасцев в седельных сумках не оказалось слитков, а было только свежескошенное сено, предназначенное для корма мексиканским лошадям в осаждённом Бехаре. В бою 4 техасца получили ранения, один дезертировал. Мексиканские потери по различным оценкам составляют 3-60 убитых и 7-14 раненых. Благодаря достигнутой победе техасцы поверили, что смогут одержать верх над гарнизоном Бехара и что генерал Кос не осмелится посылать войска за пределы Бехара, опасаясь за безопасность города.

Штурм города

Тем не менее, с приходом зимы и перебоями со снабжением боевой дух техасцев начал падать. Однако на военном совете офицеры отвергли решение Берлесона отступить на зимние квартиры, и армия осталась. Одним из офицеров решительно выступившим против отступления был полковник Бен Милам. Он явился в лагерь и выкрикнул: «Кто войдёт со старым Беном Миламом в Сан-Антонио». 300 солдат своими возгласами поддержали Милама.

Благодаря сведениям, полученным от пленного мексиканца и сбежавших техасских пленников, Берлесон понял, что боевой дух мексиканцев низок. Он послал две колонны в атаку. Одна колонна состояла из солдат полковника Милама, а другая из солдат полковника Фрэнсиса У. Джонсона. 5 декабря Милам и Джонсон внезапно атаковали и захватили два дома на военном плацу (один из домов принадлежал сватам Боуи). Техасцы не смогли продвинуться дальше в течение дня, они укрепляли дома и в течение ночи копали окопы и разрушали ближайшие строения.

7 декабря атака продолжилась и техасцы захватили другой укреплённый пункт города. Полковник Милам погиб, возглавляя атаку, полковник Джонсон возглавил обе колонны, командуя своими людьми и солдатами Милама. Постепенно в ходе уличных боёв мексиканские солдаты были вытеснены из города. Кос отступил в Аламо, где к нему присоединился полковник Угартчеа, приведший с собой подкрепление в 600 человек, однако было уже поздно. Силы Коса были выбиты с позиций, и техасская артиллерия приступила к обстрелу миссии Аламо.

Сдача города

Техасцы начали занимать городские площади и Кос понял, что ему надо отступить в миссию Аламо, как на более обороноспособную позицию. Он писал в своём официальном рапорте президенту Санта-Анне: "В таковых критических обстоятельствах не было другого пути, как выдвинуться и занять миссию Аламо, которую было легче оборонять ввиду её небольших размеров и оборудованных военных позиций. Действуя таким образом, я захватил артиллерию, солдатские ранцы и остаток амуниции, какой мои люди могли унести ". 9 декабря в час ночи кавалерия начала отступать к Аламо. Отход прикрывал авангард оставшийся на площади под командой полковника Николаса Конделла состоящий из 50 солдат из частей Морелос и Тамаульпцев с двумя орудиями. Несколько лет спустя Санчес Наварро заявил, что Кос не планировал оставить город, собираясь лишь переместить раненых в относительно безопасный Аламо.

Находясь в Аламо Кос представил офицерам план контратаки, но они отказались выполнять его приказы боясь возможного окружения силами техасцев. Около 175 солдат из четырёх кавалерийских рот покинули миссию и направились на юг. Согласно историку Альвину Бару, Кос пустился вслед за уехавшими всадниками и почти повернул их обратно. В это время солдаты в Бехаре решили, что Кос убит и по словам Санчеса Наварро «не дезертировали а недопоняли свои приказы» и отправились по дороге на Рио-Гранде.

К рассвету от мексиканского гарнизона осталось только 120 бывалых пехотинцев. Кос призвал Санчеса Наварро в Аламо и дал ему приказ «спасти этих храбрых людей…Встретить врага и по возможности добиться более выгодных условий». Наварро вернулся на площадь Аламо и уведомил солдат о предстоящей им сдаче. Несколько офицеров вступили с ним в спор, заявляя, что батальон Морелос никогда не сдавался, но Наварро твёрдо стоял за выполнение приказов. Сигнал горна известил о предложении мексиканцев начать переговоры, техасцы на это никак не ответили, и в 7 утра Санчес Наварро поднял флаг перемирия.

Фатер де ла Гарца и Уильям Кук вышли, чтобы проводить Наварро и двух других офицеров к Джонсону, который вызвал Берлесона. Когда спустя два часа прибыл Берлесон он не нашёл письменного разрешения от Коса. Одного мексиканского солдата отправили назад, чтобы получить формальное разрешение на сдачу. Берлесон согласился на немедленное прекращение огня и между представителями техасцев Джонсоном, Моррисом и Джеймсом Свистером и представителями мексиканцев начались переговоры. Переводчиками выступили Мигель Арсиньега и Джон Камерон. Стороны торговались большую часть дня, придя к соглашению лишь к 2 часам ночи 10 декабря.

Согласно условиям соглашения мексиканские войска могли оставаться в Аламо 6 дней для подготовки к переходу во внутренние области Мексики. В это время контактирующие друг с другом мексиканские и техасские войска не могли носить оружие. Солдаты регулярных сил могли остаться в Бехаре, если у них были связи в городе и окрестностях, все недавно прибывшие войска должны были вернуться в Мексику. Каждый солдат мог захватить с собой один мушкет и 10 фунтов амуниции. Техасцы согласились отпустить с мексиканцами одно 4-фунтовое орудие и 10 фунтов пороху и зарядов. Всё оставшееся оружие и амуниция должна была остаться у техасцев, которые согласились продать мексиканцам немного провизии для их похода. В качестве заключительного условия сдачи все люди Коса должны были дать обещание не сражаться против конституции 1824.

11 декабря в 10 утра состоялся парад техасской армии. Джонсон представил условия сдачи и спросил одобрения, поражаясь тому что у техасцев осталось мало амуниции для продолжения битвы. Большинство техасцев проголосовало за одобрение условий, хотя некоторые заявляли, что это была «детская сделка», слишком слабая, чтобы быть полезной.

Послесловие

Осада Бехара стала наиболее длительной кампанией Техасской революции, и, согласно Бару, это был «единственный, значительный успех техасцев после Сан-Хасинто». Согласно Бару из 780 техасцев, принявших участие в осаде ранения получили около 30-35 техасцев, убиты были 5-6 человек. Историк Стивен Хардин оценивает техасские потери ниже, полагая, что убиты были 4 человека а ранены 14. Потери понесли в основном местные жители и новоприбывшие из Соединённых штатов. Хотя некоторые техасцы считали, что мексиканская армия потеряла 300 человек убитыми, историки оценивают возможное число мексиканских потерь в ходе пятидневной битвы в 150 убитыми и ранеными. Наибольшие потери (2/3 от общего числа) понесли солдаты, защищавшие площади. Отмечая свою победу, техасцы плясали фанданго вечером 10 декабря. Губернатор Генри Смит и правительственный совет отправили письмо армии, называя солдат «непобедимыми» и «бравыми сыновьями Вашингтона и свободы». После войны тем кто мог доказать своё участие в этой кампании были дарованы участки земли в 320 акров (130 га). Около 504 человек воспользовались этим правом. По меньшей мере 79 участников позднее погибли при защите Аламо или в Голиадской резне. 90 участников были в последней битве Техасской революции при Сан-Хасинто. Техасцы конфисковали 400 небольших ружей, 20 пушек, амуницию, форму и снаряжение. Во время осады люди Коса укрепили миссию Аламо и техасцы предпочли собрать свои силы там нежели продолжить укреплять площади.

Кос оставил Бехар 14 декабря вместе с 800 солдатами. Те из его солдат, кто был слишком слаб для похода, остались на попечение техасских докторов. С уходом Коса в Техасе более не осталось мексиканских гарнизонов. Многие техасцы верили, что война окончена. Джонсон описывал битву как «период нашей настоящей войны». 15 декабря Берлесон сложил с себя полномочия командующего армией и вернулся домой. Многие последовали его примеру, Джонсон принял командование над оставшимися солдатами. Вскоре прибыл новый контингент из техасцев и добровольцев из Соединённых штатов, СОБОЙ тяжёлую артиллерию. Согласно Барру явление большого числа американских добровольцев «утвердило мексиканцев во мнении, что техасское сопротивление подогревается внешним влиянием». Возможно, разделяя это мнение Санта-Анна и вынес своё решение «не оказывать пощады» в ходе своей кампании 1836. Он был возмущён и оскорблён сдачей Коса. Во время приготовлений к походу большой армии на Техас Санта-Анна провёл краткие слушания по делу о поражении своего зятя Коса и в конце декабря 1835 отправился в поход вместе со своей новообразованной армией действий на севере. Хотя многие из его офицеров не согласились с решением двигаться вглубь Техаса, ратуя за высадку на береге, Санта-Анна решил сначала взять Бехар и тем самым отомстить за пошатнувшуюся семейную честь.

Источники

• Barr, Alwyn (1990), Texans in Revolt: the Battle for San Antonio, 1835, Austin, TX: University of Texas Press, ISBN 0292770421, OCLC [worldcat.org/oclc/20354408 20354408] 
• Edmondson, J.R. (2000), The Alamo Story-From History to Current Conflicts, Plano, TX: Republic of Texas Press, ISBN 1-55622-678-0, OCLC [worldcat.org/oclc/42842410 42842410] 
• Groneman, Bill (1998), Battlefields of Texas, Plano, TX: Republic of Texas Press, ISBN 9781556225710, OCLC [worldcat.org/oclc/37935129 37935129] 
• Hardin, Stephen L. (1994), Texian Iliad – A Military History of the Texas Revolution, Austin, TX: University of Texas Press, ISBN 0292730861, OCLC [worldcat.org/oclc/29704011 29704011] 
• Huson, Hobart (1974), Captain Phillip Dimmitt's Commandancy of Goliad, 1835–1836: An Episode of the Mexican Federalist War in Texas, Usually Referred to as the Texian Revolution, Austin, TX: Von Boeckmann-Jones Co. 
• Roell, Craig H. (1994), Remember Goliad! A History of La Bahia, Fred Rider Cotten Popular History Series, Austin, TX: Texas State Historical Association, ISBN 087611141X, OCLC [worldcat.org/oclc/30667624 30667624] 
• Todish, Timothy J.; Todish, Terry & Spring, Ted (1998), Alamo Sourcebook, 1836: A Comprehensive Guide to the Battle of the Alamo and the Texas Revolution, Austin, TX: Eakin Press, ISBN 9781571681522, OCLC [worldcat.org/oclc/36783795 36783795] 
• Winders, Richard Bruce (2004), Sacrificed at the Alamo: Tragedy and Triumph in the Texas Revolution, Military History of Texas Series: Number Three, Abilene, TX: State House Press, ISBN 1880510804 

Отрывок, характеризующий Оборона Бехара

Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.