Осада Бове (1472)

Осада Бове
Основной конфликт: Бургундская война (1471—1475)
Дата	27 июня — 22 июля 1472 года
Место	Бове (Бовези)
Противники
Герцогство Бургундия Королевство Франция
Командующие
Карл Смелый Филипп де Кревкёр Луи де Баланьи Жоашен Руо Роберт VII д'Эстутвиль Жан де Салазар
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Осада Бове войсками Карла Смелого — состоялась 27 июня — 22 июля 1472 года в ходе франко-бургундской войны.

Кампания 1472 года

Во время кампании 1472 года герцог Бургундский атаковал Пикардию, взяв Нель, где его войска устроили массовую резню, затем Руа и Мондидье, после чего двинулся в Нормандию. Проходя мимо Бове, он решил овладеть и этим городом, для чего 27 июня был послан авангард Филиппа де Кревкёра, сеньора д’Экера.

В Бове находился небольшой отряд из арьербана под командованием капитана Луи де Гоме, сира де Баланьи. С его силами защитить город было невозможно, тем более, что жители не доверяли капитану, пришедшему из Пикардии, где французские гарнизоны уже сдали врагу несколько городов. Все же горожане решили обороняться, поскольку было известно, что д’Экер устроил расправу даже в добровольно сдавшемся ему Абвиле.

Штурм 27 июня

Город имел сильные укрепления, но предместье Сен-Кантен, расположенное напротив епископского подворья, прикрывал только небольшой форт. Баланьи с 17-ю арбалетчиками решил удерживать его, сколько возможно, чтобы дать горожанам время подготовиться к штурму. Предместье было атаковано отрядом Жака де Монмартена, по прозвищу «Смелый Грабитель», у которого было 100 копий и 300 лучников из ордонансовых рот. Французы некоторое время оборонялись, но отразить такое количество врагов не могли, Баланьи был ранен, после чего защитники отступили в город.

Бургундцы рассыпались по предместью, грабя дома и крича: «Город взят!», но подойдя к самому Бове, наткнулись на глубокий ров, а затем встретили упорное сопротивление горожан, отбивших несколько атак. Раненый Баланьи ободрял жителей, убеждая, что король не бросит в беде своих верных подданных. Для поднятия боевого духа по стенам были пронесены мощи покровительницы города местной святой Андарены.

Не желая разделить участь горожан Льежа, Динана и Неля, в защите стен приняло участие все население, включая женщин и детей, подносивших стрелы и метательные снаряды. Во время одного из приступов «дочь народа» Жанна Лене срубила и сбросила в ров штандарт, установленный на стене бургундцами. Её заслуги были позднее отмечены королём, а народной молвой превращены в легенду о некоей Жанне Ашетт, которая не только срубила вражеское знамя, но, увидев, что на стену лезет бургундец, не растерялась, и зарубила супостата топором.

Д’Экер атаковал с другой стороны, «но у него были слишком короткие лестницы и он ничего не смог сделать». По словам Филиппа де Коммина, из двух пушек, что были у бургундцев, из-за недостатка снарядов, было сделано всего два выстрела по воротам, но в них удалось проделать большую брешь, после чего бургундцы бросились штурмовать пролом. Д’Экер поторопился сообщить герцогу, что город взят, но когда Карл Смелый прибыл, выяснилось, что горожане отразили атаку, закидав бургундцев зажигательными снарядами. При этом ворота загорелись, и герцог отвел войска, рассчитывая без труда войти в город, когда пожар утихнет.

Чтобы этого не допустить, жители разломали ближайшие дома, использовав все что могло гореть для поддержания пламени. Карл Смелый допустил серьезную ошибку, не перекрыв дорогу на Париж, по которой могли подойти подкрепления. Под предлогом того, что протекавшая там речка разделяла расположение его войск, и части на другом берегу могли быть атакованы, герцог убрал их оттуда.

Прибытие подкреплений

Сражение за город началось в десять часов утра, а к восьми часам вечера в Бове вошли первые французские подкрепления: сеньоры де Рош-Тиссон и де Фонтенай с гарнизоном Нуайона, проделавшие без остановки 15 лье. Они распорядились поддерживать пламя в воротах, и приказали каменщикам соорудить позади них новую стену. По словам Коммина, в город вошло около десяти копий.

К утру следующего дня прибыла герцогская артиллерия; тем временем на глазах бургундцев в Бове вошел отряд маршала Руо в сто копий. 29 июня в город вступили части маршала Пуату, сенешаля Каркассона и Гастона де Лиона, сенешаля Тулузы. Также прибыли сеньор де Торси с нормандскими дворянами, сеньор д’Эстутвиль, парижский прево, с войском, отряд бальи Санлиса и 120 конных воинов знаменитого командира наемников Жана де Салазара.

Штурм 9 июля

Готовясь к штурму, герцог почти две недели непрерывно подвергал город жестокой бомбардировке, разбив укрепления настолько, «насколько требовалось, чтобы можно было начать штурм». 9 июля в 7 часов утра бургундцы пошли на приступ. Через ров был перекинут мост, осаждающие атаковали Сен-Кантенские и Пикардийские ворота и пространство стены между ними. В течение трех часов в проломе шел жестокий рукопашный бой; герцог оставил часть войск в резерве, чтобы позднее направить их на смену атакующим, но, не выдержав, бросил в бой и их. Бургундцам удалось овладеть частью стены и поставить там три знамени, но вскоре французы выбили оттуда штурмующих, а знамена сорвали.

Потеряв от одной до полутора тысяч человек убитыми и ранеными, герцог приказал отступить. Ночью осажденные произвели вылазку, атаковав артиллерийский парк и смертельно ранив великого магистра артиллерии Жака д’Орсана.

Отступление бургундцев

На помощь защитникам подходили все новые силы: Париж направил три тысячи воинов, Руан, Орлеан и все соседние города присылали конвои с провизией. Приближались войска коннетабля и графа де Даммартена.

Карл Смелый ещё некоторое время стоял перед городом, не желая признавать своё поражение. Он попытался склонить горожан к измене, послав своих агентов под видом крестьян или моряков, но те были схвачены и казнены. Затем он все-таки решил разделить войско на две части и занять парижскую дорогу, но никто из военачальников эту идею не поддержал, так как время было упущено, и в городе собралось достаточно войск, чтобы атаковать осаждающих, если их силы разделятся.

Наконец, 22 июля, после почти месяца осады, бургундское войско свернуло лагерь и направилось в Нормандию, сжигая все на своем пути. По словам Коммина, герцог надеялся, что горожане бросятся за ним в погоню, и тогда он их разгромит, но французы не стали рисковать.

Итоги

Осада Бове стала самым ярким эпизодом войны и первой серьезной неудачей Карла Смелого, проявившего в этом деле свои характерные черты: вспыльчивость, недальновидность, упрямство и чрезмерную самоуверенность.

Литература

• Hugo A. Histoire générale de la France depuis les temps les plus reculés jusqu'à nos jours. T. IV. — P.: Delloye, 1841.
• Petit-Dutaillis Ch. Histoire de France depuis les origines jusqu'à la révolution. T. IV. 2éme partie. — P.: Hachette, 1911.
• Renet M. Beauvais et le Beauvaisis dans les temps modernes. Époque de Louis XI et de Charles le Téméraire (1461-1483). Siège de Beauvais. Jeanne Hachette. — Bouvet: Imprimerie professionnelle, 1898.
• Коммин Ф. де. Мемуары. — М.: Наука, 1986.
• Эрс Ж. Людовик XI: Ремесло короля / Пер. с фр. Е. В. Колодочкиной; вступ. ст. и научн. ред. А. П. Левандовского. — М.: Молодая гвардия, 2007. — 376[1] с. — (Жизнь замечательных людей: Серия биографий; Вып. 1252 (1052)). — ISBN 978-5-235-03000-8..

Отрывок, характеризующий Осада Бове (1472)

– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]