Осада Бреды (1637)
| Осада Бреды | |||
| Основной конфликт: Восьмидесятилетняя война | |||
 Взятие Бреды, худ. Й. Эгенбергер | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа голландцев | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Осада Бреды (Пятая осада Бреды) — важное событие Восьмидесятилетней войны, в ходе которого голландская армия штатгальтера Фредерика-Генриха Оранского в 1637 году отвоевала город Бреда, находившийся в руках испанцев с 1625 года. В дальнейшем город будет оставаться в руках Голландской республики до конца войны.
Предыстория
В 1635 году Франция и Голландская республика заключили союз против Испании с целью завоевания и разделения между собой испанских Нидерландов. Союзники осуществили вторжение в июне 1635 года, но вскоре испанские войска перехватили инициативу и изгнали захватчиков. В ходе боевых действий испанцам удалось захватить стратегическую крепость Шенкеншанс. Это вынудило голландцев начать 9-месячную осаду крепости[2].
После захвата Шенкеншанса в апреле 1636 года испанский полководец кардинал-инфант Фердинанд Австрийский переключил своё внимание на Францию. Летом 1636 года Фердинанд вторгся во Францию и дошел до Корби, но город был отбит французами в ноябре, а в конце года Испания потеряла большую часть своих завоеваний.
В ходе кампании 1637 главный министр Оливарес запланировал возобновление наступления против Франции. В Брюсселе Фердинанд Австрийский на самом деле предпочел бы наступление против голландцев, но в итоге неохотно согласился принять участие во вторжении во Францию. Он начал сосредотачивать свои силы на французской границе, когда пришла весть, что голландцы неожиданно подступили к городу Бреда с армией из 18000 солдат[3].
Бреда был столицей баронского феода, который когда-то был жемчужиной голландских владений семьи Нассау. Поэтому принц Фредерик-Генрих Оранский имел поэтому личный интерес в отвоевывании города и его окрестностей.
Сражение
Осаде предшествовала попытка с марша захватить Бреду 21 июля 1637 года силами голландской кавалерии во главе с Генрихом-Казимиром I Нассау-Дицем. Однако ворота города были вовремя закрыты, и атака провалилась. Тогда голландцы 23 июля захватили ряд сел вокруг города (Фредерик-Генрих расположил свой штаб в Гиннекене), а затем начали возводить двойную линию осадных укреплений, достигшую в конечном итоге длины в 34 км. Внешняя линия укреплений защитила осаждающих от атаки извне[4]. В отличие от стратегии, принятой Амброзио Спинолой при Бреде в 1624 году, Фредерик-Генрих не прибег к пассивной осаде, направленной на взятие крепости измором, а предпочел более агрессивный подход. Испанская армия Фердинанда Австрийского попыталась атаковать голландские позиции, но безуспешно, и была вынуждена отступить в долину реки Маас[5].
Тем временем осаждающие начали копать траншеи по направлению к стенам крепости. Два из этих окопов были вырыты к воротам Гиннекен — один французами, второй англичанами. Французы закончили свою работу 27 августа, англичане на день позже. В ночь на 1 сентября траншеи подошли к стенам Бреды. В ту же ночь Жирар де Шарнасэ — командир французского отряда — был убит шальной пулей в голову[6].
В траншеях были заложены мины, и 7 сентября заряды были взорваны, вызвав обрушение части стены. Джордж Монк, позже 1-й герцог Албермарль, в то время капитан на голландской службе, первым ринулся в пролом. Однако мина во второй траншее не сработала, и атака была отбита. Тем не менее, защитники теперь были оттеснены за стены города[6].
2 октября голландцам удалось захватить равелин и начать атаку против защитников города. Теперь центральная часть города была открыта для атак голландцев. Гарнизон понял, что ситуация безнадежна. 6 октября губернатор Хомар де Фурдин согласился на почетную капитуляцию. Капитуляция была подписана, и 11 октября гарнизон покинули город с развернутыми знаменами и под бой барабанов[7].
Последствия
Хотя испанцам почти удалось захватить важную крепость Райнберг через месяц после падения Бреды, кампанию 1637 года следовало признать неудачной. В следующем году испанская армия перешла к обороне. Фредерик-Генрих сделал попытку захватить Антверпен, но его авангард был перехвачен испанцами 20 июня 1638 года и разгромлен при Калло[8].
Напишите отзыв о статье "Осада Бреды (1637)"
Примечания
Литература
- (нид.)Arend, J.P., Rees, O. van, Brill, W.G., Vloten, J. van (1868) Algemeene geschiedenis des vaderlands: van de vroegste tijden tot op heden. Deel 3.
- (англ.)Israel, J.I. (1997), «Olivares, the Cardinal-Infante and Spain’s Strategy in the Low Countries: The Road to Rocroi, 1635-43,» in: Conflicts of Empires. Spain, the Low Countries and the struggle for world supremacy 1585—1713. Hambledon Press, ISBN 1-85285-161-9, pp. 63-91.
Ссылки
- (нид.)[www.dbnl.org/tekst/poel003fred01_01/poel003fred01_01_0032.htm Poelhekke, J.J. (1978) Frederik Hendrik Prins van Oranje. Een biografisch drieluik]
- (англ.)[www.generalmonck.com/hexham-monck.htm George Monck at the Siege of Breda — 1636]
Отрывок, характеризующий Осада Бреды (1637)
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.
Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
