Осада Вены (1529)

Не следует путать с Венская битва (1683).

Осада Вены
Основной конфликт: Австро-турецкая война (1529—1533)
Осада Вены. Гравюра Бартеля Бехама
Дата	27 сентября — 14 октября 1529 года
Место	Вена, Священная Римская империя
Итог	тактическая победа Священной Римской империи
Противники
Священная Римская империя Священная Римская империя богемские, немецкие и испанские наёмники Османская империя Османская империя Молдавское княжество Молдавское княжество
Командующие
Вильгельм фон Роггендорф Никлас, граф Зальм Сулейман I Паргалы Ибрагим-паша
Силы сторон
около 16 000—17 000 до 120 000
Потери
Неизвестно. Большие потери мирного населения Неизвестно

Оса́да Ве́ны 1529 го́да — первая попытка Османской империи захватить столицу Австрии Вену. Неудача осады ознаменовала конец стремительной экспансии Османской империи в Центральную Европу; тем не менее, ещё целых 150 лет продолжались ожесточённые столкновения, достигшие своего апогея в 1683 году, когда произошла Венская битва.

Предыстория

В августе 1526 года султан Сулейман I разгромил в Мохачской битве войска венгерского короля Лайоша II Ягеллона. После этого под власть турок попала южная часть Венгрии. Однако эрцгерцог Австрийский Фердинанд I Габсбург, брат императора Священной Римской империи Карла V, выдвинул свои претензии на венгерский трон. Его жена Анна была родной сестрой погибшего бездетным Лайоша II. Однако Фердинанду удалось добиться признания только в западной части Венгрии, а на северо-востоке страны у него появился конкурент — Янош Запольяи, которого Сулейман I признал королём Венгрии и своим вассалом. Фердинанд I также был провозглашён королём Венгрии и захватил Буду, однако в течение последующих двух лет турки отбили у него все завоёванные венгерские земли.

Султан готовится к вторжению

Весной 1529 года Сулейман собрал в Болгарии мощную армию. Он намеревался взять Венгрию под полный контроль и ослабить силы братьев Габсбургов. Численность его войск составила не менее 120 000 человек. Помимо янычарских полков, в османскую армию вошли молдавские и сербские части. Командование армией Сулейман принял на себя, и в апреле он назначил своего визиря, бывшего греческого раба Ибрагима-пашу, сераскиром и дал ему право отдавать приказы от имени султана.

Турецкие войска выступили в поход 19 мая 1529 года, но с самого начала обстоятельства были против них. В ту весну шли особенно сильные дожди, в Болгарии началось наводнение, и вода размыла дороги. В грязи увязло множество пушек и верблюдов, которых пришлось бросить.

6 августа турки вступили на венгерскую землю. 18 августа к султану явился Янош Запольяи. Он засвидетельствовал Сулейману своё почтение и помог ему отбить у австрийцев несколько крепостей. 8 сентября турки захватили Буду.

Австрийцы готовятся к обороне

По мере продвижения турок гарнизон Вены готовился к осаде. Австрийцы знали, что турки их не пощадят — они убедились в этом после того, как последние вырезали весь австрийский гарнизон Буды. Фердинанд I срочно выехал в Богемию и попросил помощи у своего брата Карла V. Но тот был втянут в тяжёлую войну с Францией и не мог оказать Фердинанду значительной поддержки. Несколько испанских кавалерийских частей — вот и всё, что Фердинанд получил от брата.

Маршал Австрии Вильгельм фон Роггендорф взял на себя руководство обороной Вены. Своим заместителем он назначил 70-летнего немецкого наёмника — Никласа, графа Зальм, отличившегося в битве при Павии (1525). Зальм прибыл в Вену во главе отрядов немецких ландскнехтов и испанских мушкетёров и сразу занялся укреплением городских стен. Он приказал замуровать все четверо городских ворот и укрепить стены, толщина которых в некоторых местах не превышала двух метров. Он также приказал построить земляные бастионы, повелев сносить все дома, мешающие строительству.

Осада

Османская армия подошла к стенам Вены в конце сентября. Но положение турок было не из лучших. Европейская природа была против них. На трудном пути в Австрию через весь Балканский полуостров турки потеряли множество тяжёлых пушек, предназначенных для разрушения венских стен. Многие реки вышли из берегов, и дороги оказались размыты. Орудия застревали в грязи и тонули в болотах. Погибли сотни верблюдов, которые везли амуницию, оружие и боеприпасы.

В итоге под Вену турецкая армия подошла значительно ослабленной: в стане турок свирепствовали болезни, многие солдаты были неспособны сражаться. И тем не менее Ибрагим-паша, встав под Веной, послал к осаждённым трёх богато одетых европейцев с предложением сдать город. В ответ Никлас, граф Зальм отправил к паше трёх богато одетых мусульман, без какого бы то ни было сообщения, что само по себе было ответом.

Началась осада. Турецкая артиллерия всё же принялась разрушать городские стены, но османские пушкари так и не сумели нанести сколько-нибудь значительный вред австрийским земляным укреплениям. Даже лучники турок не смогли нанести осаждаемым большого вреда. Попытки прорыть ходы в город или минные траншеи также закончились полным провалом. Осаждаемые постоянно делали вылазки и срывали рытьё траншей и туннелей, а однажды чуть было не захватили в плен самого Ибрагима-пашу. Они также обнаружили и уничтожили несколько минных ходов, а 6 октября 8 000 европейцев совершили крупную вылазку за пределы города и уничтожили множество подземных ходов турок (правда, при отступлении они сами понесли большие потери).

11 октября прошёл особенно сильный ливень. Планы турок взорвать городские стены потерпели полный крах, и их шансы на победу стремительно таяли. У турок заканчивался фураж, росло число дезертиров, заболевших и умерших от лишений и ран. В тяжёлом положении оказались даже янычарские части.

Ибрагиму-паше ничего не оставалось, кроме как отступить. 12 октября он созвал военный совет, на котором предложил предпринять последнюю попытку штурма. В случае успеха он пообещал солдатам увеличить их вознаграждение. Но и этот штурм был отбит. Европейские аркебузиры и пикинёры успешно отбили атаку турок. В ночь на 14 октября осаждённые услышали истошные крики, доносившиеся из вражеского лагеря — турки выреза́ли всех пленных христиан перед отступлением.

Уход турок осаждённые восприняли как чудо. Уже когда турки отступали, повалил необычно ранний для этого времени года снег. Им пришлось бросать амуницию и пушки. Турецкая флотилия на Дунае снова была атакована, и множество турок погибло в мелких стычках на пути домой.

Заключение мира

После того как Фердинанд согласился передать османам стратегически важную крепость Эстергом, 22 июня между Священной Римской империей и османами был подписан мирный договор. Фердинанд отказывался от претензий на венгерскую корону, сохранив за собою лишь фактически контролируемую Габсбургами часть Венгрии, за которые обязан был выплачивать ежегодную дань размером 30 000 дукатов. Контроль на границе между владениями Фердинанда и Запольяи выполнялся османами. Особо унизительной было протокольное приравнивание императора Священной Римской империи Карла V к великому визирю Ибрагиму-паше, а не к главе Османского государства.

Последствия

В 1532 году Сулейман I предпринял новый поход. Однако 200-тысячная османская армия задержалась на долгих четыре недели при осаде крепости Кесёг. Время было упущено, надвигалась холодная погода и пытаться снова захватить Вену было уже бесполезно. Имперская армия была собрана в Регенсбурге, и Карл V наконец-то пришёл на выручку брату, выставив 80-тысячное войско. Туркам пришлось отступить, но при этом они сильно разорили Штирию.

Опыт этих двух кампаний показал: туркам не захватить столицу Австрии. Османской армии пришлось возвращаться зимовать в Стамбул, чтобы офицеры могли за зиму набрать в своих поместьях новых солдат.

Отступление войск Сулеймана I не означало их полного поражения. Османская империя сохраняла контроль над южной Венгрией. К тому же турки специально массированно опустошали австрийскую часть Венгрии и значительные территории самой Австрии, Словении и Хорватии, чтобы ослабить ресурсы этих земель и чтобы Фердинанду I было труднее отражать новые нападения. Турки сумели создать буферное марионеточное венгерское государство, которое возглавил Янош Запольяи.

Фердинанд I приказал воздвигнуть памятник на могиле Никласа, графа Зальм — последний был ранен во время последнего турецкого штурма и умер 30 мая 1530 года.

Турецкое вторжение дорого обошлось Европе. Погибли десятки тысяч солдат и множество мирных жителей; тысячи людей были уведены и проданы турками в рабство. Однако эпоха Возрождения стремительно шла вперёд, росла мощь европейских стран, и турки уже больше не могли продвигаться вглубь Центральной Европы.

Тем не менее, Габсбургам пришлось подписать в 1547 году с османской Турцией мирный договор, по которому Карлу V «позволялось» править Священной Римской империей «с позволения» султана Сулеймана Великолепного. К тому же Габсбурги вынуждены были некоторое время платить дань туркам.

В литературе

• Говард Р. И. Тень ястреба. — СПб.: Северо-Запад, 1998. — 464 с. — (Роберт Говард. Собрание сочинений). — 7000 экз. — ISBN 5-7906-0070-0.

Ссылки

•  [youtube.com/watch?v=13O-2zfPBSc «1529 год: Осада Вены». Документальный фильм (Германия, 2006)]

Отрывок, характеризующий Осада Вены (1529)

Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.