Осада Вильны (1661)

Осада Вильны (1660-61)
Основной конфликт: Русско-польская война 1654—1667
Дата	июль 1660 — декабрь 1661 года
Место	Вильна, Литва
Итог	Победа Речи Посполитой
Противники
Речь Посполитая Русское царство
Командующие
Ян II Казимир Ваза Михал Пац Казимир Жеромский Богуслав Радзивилл Павел Сапега Даниил Мышецкий †
Силы сторон
3000 — 7000 в разное время 700—1300
Потери
не известно весь гарнизон

Осада Вильны (1661) — одно из событий русско-польской войны 1654—1667. Русский гарнизон под командованием воеводы князя Даниила Мышецкого на протяжении 16 месяцев держал осаду от польско-литовской армии.

Предыстория

Начало 1660-х годов было неудачным для русской армии. После поражения в битве на Полонке и отступления из Центральной Белоруссии армии князя И. А. Хованского войска Речи Посполитой начали возвращать под свой контроль земли Великого княжества Литовского. В нескольких крупных городах (Вильно, Ковно, Брест, Гродно) были оставлены русские гарнизоны. Гарнизон Вильно насчитывал по разным данным от 700 до 1300 человек, включая солдат и казаков. Первая попытка вернуть под свой контроль Вильну произошла 29 апреля 1660 года. Эта попытка взять город, который был ослаблен только что закончившемся моровым поветрием, не принесла успеха. Перед началом осады воеводе князю Михаилу Шеховскому удалось значительно укрепить город: «... и что сделан был острог, и тот острог подгнил и развалился. И я сделал вместо того острогу город рубленой в 2 стены - половину городу большую вместо земляного города, по чертежу и по закладу полковника Томаса Бели ... и около всего городка воду устроил. И в большом городе где живут мещане, где были полые места заделал и обламы около всего города сделал и намастил».

Осада

13 июля 1660 года началась осада города силами литовской жмудской дивизии под командованием Михала Паца (до 4000 чел.). Князь Мышецкий сжёг городские предместья, чтобы противник не мог использовать их для укрытия, и заперся в Виленском замке. Отсутствие осадной артиллерии вынудило литовцев предпринять штурм 31 июля 1660 года, который завершился неудачей и стоил нападавшим 700 чел. убитыми и ранеными.. После этого жмудская дивизия отправилась на соединение с главными силами польско-литовской армии, а город остался осаждать корпус Казимира Жеромского численностью 2000-3000 регулярных войск, поддержанных виленским ополчением. 17 августа 1660 года русский гарнизон предпринял большую вылазку и даже ворвался на литовские позиции. В конце августа к осаждавшим войскам прибыли приватные части Богуслава Радзивилла с осадной артиллерией.

Узнав о тяжелом положении с боеприпасами и продовольствием у осажденных, Жеромский 8 ноября 1660 года предпринял очередной штурм, который завершился поражением литовцев. 27 ноября 1660 года завершилась неудачей попытка поджечь виленский замок (потери нападавших — до 100 человек убитыми и ранеными). В декабре литовцы предприняли попытку подвести под стены замка мину, но русский гарнизон, узнав от о замыслах противника от перебежчика, смог сорвать диверсию, обрушив своды минной галереи. В декабре 1660 года осаду возглавил великий гетман литовский Павел Сапега. Он начал переговоры о сдаче крепости. Однако эти переговоры ни к чему не привели. Гарнизон Вильны «принимал от неприятелей своих всякие утеснения и отстоял с помощью Божиею от пяти приступов».

Сдача замка

Литовское командование перешло к затяжной осаде, которая продолжалась ещё год. Неудачи на фронте не позволили русскому командованию оказать помощь осажденному гарнизону. Ряды защитников таяли, но князь не собирался сдаваться и казнил любого, кто говорил о сдаче. Несколько десятков человек в течение осады перешло на сторону противника. В ноябре 1661 года к городу прибыл король Ян II Казимир Ваза и стал готовиться к решающему штурму. К этому времени в гарнизоне города осталось только 78 человек. Увидев приготовления к атаке «стала в замке между полковниками и солдатами шаткость большая, стали… говорить шумом, чтоб город сдать» и князю Даниилу Ефимовичу пришлось согласиться. Однако согласие князя оказалось притворным. Как писал сам князь, «…я склонился на это их прошенье, выходил к польским людям на переговоры и просил срока на один день, чтоб в то время, где из пушек разбито, позаделать».

Узнав, что князь не собирается сдавать город, начальные люди и солдаты все гилем 3 декабря 1661 года арестовали своего воеводу, связали, заковали в железа, рухлядь… пограбили всю без остатка, впустили польских людей в замок, а князя выдали полякам. Гарнизон, кроме трёх человек, присягнул польскому королю. 8 декабря королевский суд приговорил воеводу к смертной казни, и 10 декабря 1661 года на Ратушной площади князь Мышецкий был казнён «усекновением головы».

Литература

• Коялович М. О. Лекции по русской истории, Гродно: ГрГУ, 2008.
• Малов А. В. Русско-польская война 1654—1667 гг. Москва, Цейхгауз, 2006. ISBN 5-94038-111-1.
• П. Батюшков. Памятник русской старины в западных губерниях, СПБ 1890, вып. VI
• Gaweda M. Polonka-Basia 1660. Warszawa. Bellona. — 2005
• Касажэцкі К. Кампанiя 1660 году у Лiтве / Пер. з польскай. ARCHE. — 2011
• Rachuba A. Wilno pod okupacja moskiewska w latach 1655—176. // Lithuania. № 3 (12). 1994

Ссылки

• [ricolor.org/europe/litva/lir/ist/1/ Князь Даниил Ефимович Мышецкий. Забытый герой XVII столетия. Ирина Арефьева]

Отрывок, характеризующий Осада Вильны (1661)

– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.