Осада Витебска (1654)
| Осада Витебска (1654) | |||
| Основной конфликт: Русско-польская война 1654—1667 | |||
| Дата |
август-ноябрь 1654 года | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Взятие крепости | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Осада Витебска — осада русскими войсками города Витебска в годы русско-польской войны 1654-67 годов (кампания 1654 года). Осада завершилась взятием города.
Содержание
Предыстория осады
Наряду с Полоцком, Витебск был важнейшей крепостью северо-востока Великого княжества Литовского и крупным политическим и экономическим центром. Взятие города было поручено армии В. П. Шереметева, созданной на основе Новгородского разрядного полка. В мае 1654 года армия выступила из Великих Лук, встречая незначительное сопротивление, так как основные литовские силы были сосредоточены на центральном направлении в районе Смоленска. Первый удар был направлен на Полоцк, который был взят в первый же день осады 17 (27) июня 1654 года. Это позволило быстро двинуть на Витебск пехоту, в то время как конница отправилась в рейды по северо-восточной Беларуси.
Состояние крепости накануне осады
Витебск представлял собой крупный город с мощными укреплениями, включавших три замка:
- Верхний замок — деревянный с 7 башнями (2 из них с воротами) и небольшим фортом, построенный на каменном основании прежней крепости. Был сильно поврежден в ходе пожаров 1614 и 1626 годов и к началу осады находился в плохом состоянии
- Нижний замок — каменный замок с 14 деревянными башнями, прикрывающими посад, 922 м по периметру стен
- Взгорный замок — деревянный замок с 11 башнями, 1800 м по периметру стен[3].
Тем не менее укрепления к середине XVII века уже были устаревшими, особенно сказывалось отсутствие бастионов и слабость артиллерии, значительная часть которой была вывезена в Смоленск ещё в период Смоленской войны. Решения сейма о восстановлении укреплений последовало лишь в 1654 году и работ не успели начаться. Серьёзным просчетом литовского командования было нежелание ослаблять главную армию посылкой в гарнизоны наёмных войск. В итоге в гарнизон Витебска к началу осады входила только одна драгунская рота К.Мажейки (Hrehory Krzysztof Mozeyka — около 100 чел.). Остальной гарнизон состоял из 800 вооруженных мещан и 42 пушкарей. Гарнизон испытывал недостаток пороху и боеприпасов[1].
Силы русской армии
Списочная численность армии В. П. Шереметева составляла до 15000 чел, однако реальная численность была ниже (примерно 13000 чел.). Это создавало решающее превосходство над литовскими силами в районе Полоцка и Витебска, обрекая их на пассивность. В осаде Витебска принимала участие пехота, состоящая в основном из заонежских и сомерских солдат[2]. Часть пехоты во главе со вторым воеводой С. Л. Стрешневым была направлена на захват соседних замков (Озерище, Усвят, Себеж). В начале осады в осады у Шереметева было 3447 чел. пехоты[4]. Рядом с городом располагались конные подразделения, которые использовались для защиты осадных работ и установления контроля над окрестностями. В сентябре на помощь русским войскам прибыл отряд запорожских казаков под командованием В.Золотаренко (1000 чел.), однако 23 сентября (2 октября) он был переброшен под Старый Быхов. Вместо него прибыло подкрепление из-под Смоленска (2 солдатских полка)[4].
Ход осады
Русская армия подошла к городу 14 (24) августа 1654 года. Передовые отряды были встречены ещё перед крепостью, но быстро отогнали литовцев в крепость. Сразу после сосредоточения войск, 18 (28) августа Шереметев отдал приказ о штурме, который завершился неудачей. Не желая рисковать войсками, под впечатлением больших потерь, понесенных при штурме Смоленска в начале сентября царь Алексей Михайлович запретил проводить штурм: «над Витепском промышлять зговором и подкопом и зажогом и приступать не велено, чтоб твоим государевым ратным людем изрону не было; и по твоему государеву указу, мы, холопы твои, о зговоре к витепским сидельцом посылали многожды, чтоб тебе, государю, добили челом и город здали и витепские, государь, сидельцы про здачу города нам, холопем твоим, отказали, а приступать бес твоево государева указу не смеим»[2].
Жители города совершали частые вылазки, а сил осаждающих было явно недостаточно. Шереметев постоянно просил подкрепления, артиллерию и специалистов-инженеров. Дождливая погода препятствовала поджогу городских стен. 24 сентября (3 октября) гарнизон предпринял сильную вылазку, которая была успешно отбита.
Затягивание осады создавало угрозу деблокирования крепости, тем более что командующий литовскими войсками великий гетман литовский Януш Радзивилл планировал послать городу сильное подкрепление. Лишь внутренний конфликт между великим гетманом и королём Яном Казимиром не позволил отправить подкрепление уже в сентябре. 29 октября (8 ноября) воевода получил разрешение предпринять любые действия, а в случае неудачи — отступить: «велено вам над Витепским промышлять всякими обычаи, и будет в Витепску мужики засидятся… и города Витепска не здадут, а вам… дойдет время от Витепска отступить»[2].
17 (27) ноября был предпринят решительный штурм, который завершился успехом: «государевым счастьем два острога взяле и высекли государевым же счастьем другие два города государю добили челом»[2]. Успеху способствовала измена части жителей, которые оставили стены Взгорного замка без защиты. Укрывшиеся в верхнем замке остатки гарнизона, через несколько дней 22 ноября (2 декабря) сдались на условиях почетной капитуляции. Через неделю 29 ноября (9 декабря) запоздало подошел польско-литовский отряд под командованием С. Коморовского, который вернуть крепость не смог. Это не помешало Янушу Радзивиллу заявить о большой победе и даже пленении 5000 (!) стрельцов. По условиям капитуляции, жителям желавшим выехать в Литву даровалось право на это, однако царь, разгневанный долгим сопротивлением, приказал лишить их имущества и выслать в Россию[1]. Тем не менее в январе в городе проживало в 8 сотнях 1336 мужчин-мещан и 144 чел. присяжной шляхты под командой ротмистра Ф. Сивицкого[3].
Действия полевых войск
В сентябре отряды из-под Витебска дважды совершали рейды в Виленский уезд. 22 сентября (1 октября) отряд под командованием М.Шереметева (7 дворянских сотен и 500 казаков) отбил нападение литовского отряда Корфа на Дисну. Во время осады полк С. Л. Стрешнева взял Озерище, Усвят и Себеж.
Значение взятия города
Захват Витебска закрепил успехи русской армии в кампании 1654 года на северо-западном направлении. Литовцы лишились важного плацдарма для ведения контрнаступления. Контроль над городом прикрывал северный фланг центральной группировки под Смоленском, обеспечивал коммуникации русских войск по Западной Двине.
Литовские войска дважды предпринимали попытки вернуть город: во время контрнаступления 1655 года и в конце войны (1664 год). Тем не менее, русским войскам удалось удержать город до конца войны. По условиям Андрусовского перемирия 1667 г. город был возвращен Речи Посполитой. В ходе войны укрепления города были восстановлены и обновлены, превратив Витебск в одну из самых мощных крепостей страны[3].
Напишите отзыв о статье "Осада Витебска (1654)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Bobiatynski K. Od Smolenska do Wilna. — Warszawa, 2006.
- ↑ 1 2 3 4 5 Новосельский А. А. Очерк военных действий боярина Василия Петровича Шереметева в 1654 г. на Новгородском фронте. // Исследования по истории эпохи феодализма. — М., 1994. — С. 117—136.
- ↑ 1 2 3 Ткачёв М. А. Замки Белоруссии. — Мн., 1977.
- ↑ 1 2 Мальцев А. Н. Россия и Белоруссия в середине XVII века. — М.: МГУ, 1974.
Отрывок, характеризующий Осада Витебска (1654)
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
