Осада Галича (1219)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Осада Галича
Основной конфликт: Война за объединение Галицко-Волынского княжества
Дата

1219[1] или 1215[2]

Место

Галич

Итог

сдача Галича

Противники
Венгрия
Польша
Галицкое княжество
Волынское княжество
половцы
Командующие
Коломан
Лешек Белый
Мстислав Удатный
Даниил Романович
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Осада Галича (1215 или 1219) — центральное событие венгро-польского похода на Галич, предпринятого после разрыва союза Мстислава Удатного с Лешеком Белым из-за захвата Даниилом Романовичем побужских городов (Берестье и др.).





Датировка

В первоисточнике, которым служит Галицко-Волынская летопись, первое вокняжение Мстислава Удатного в Галиче (после разрыва венгро-польского союза и приглашения Мстислава Лешеком) датировано 1212 годом, то есть произошло одновременно с захватом смоленскими Ростиславичами Киева и посажения в нём на княжение Ингваря луцкого. Известно о том, что в 1215 году Мстислав Удатный уехал из Новгорода на юг[3] и просил венгерского короля дать ему Галич, а также об осаде Галича русским войском, не нашедшей отражение в русских летописях, после которого Андраш II вывез своего сына Коломана в Венгрию[4]. В этом свете фразу Мстислава, последовавшую за потерей им Галича,

Поиди, княже, в Володимерь, а я поиду в половци, мьстивЕ сорома своего.

Соловьёв С. М. комментирует следующим образом:

Но не к половцам отправился Мстислав: он пошел на север, там освободил Новгород от Ярослава Всеволодовича, одержал Липецкую победу и только в 1218 году явился опять на юге.

Вместе с тем Грушевским М. С. была предпринята масштабная реконструкция датировки Галицко-Волынской летописи с привлечением различных источников, в которой первый захват Мстиславом Галича, брак Даниила Романовича с его дочерью, венгерский поход на Галич и пострижение матери Даниила в монахини датированы 1219 годом.

История

 
Война за объединение
Галицко-Волынского княжества
 
Венгерские походы
в Юго-Западную Русь
(1205—1245)

Мстислав соединился с черниговскими князьями и стоял на реке Зубре. Венгры захватили Перемышль, из которого бежал воевода Ярун, и осадили Галич, в котором по приказу Мстислава расположился с войском Даниил (Александр белзский уклонился от исполнения аналогичного приказа). Осаждённые дали бой подходящим венграм на днестровском броду. Затем Коломан, по выражению летописи,

и паде на ня снЕгъ, не могоша стоояти, идоша за Рогожину, идоша на Мьстислава, и прогнаша и земли.

Неизвестно, было ли сражение, но после этого исчезла перспектива помощи Мстислава осаждённому Галичу, и он приказал Даниилу выйти из города. Это удалось сделать несмотря на то, что отход носил характер прорыва и был связан с боем примерно в течение суток (день и ночь).

Венгры попытались развить наступление на Волынь, но Даниилу удалось блокировать Лешека путём организации нападения на Польшу литовцев, и Мстислав с половцами смог разбить венгров, а в следующий поход взять Галич (1221).

Напишите отзыв о статье "Осада Галича (1219)"

Примечания

  1. Грушевский М. С. [litopys.org.ua/hrs/hrs06.htm ХРОНОЛОГІЯ ПОДІЙ ГАЛИЦЬКО-ВОЛИНСЬКОГО ЛІТОПИСУ]
  2. Соловьёв С. М. [www.magister.msk.ru/library/history/solov/solv02p6.htm История России с древнейших времён]
  3. [krotov.info/acts/12/pvl/novg05.htm Новгородская первая летопись старшего извода]
  4. Грушевский М. С. [litopys.org.ua/hrushrus/iur30102.htm История Украины-Руси. Том III. Раздел I. Стр. 2.]

Ссылки

  • [www.bibliotekar.ru/rus/86.htm Галицко-Волынская летопись]

Отрывок, характеризующий Осада Галича (1219)

– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.