Португальское завоевание Гоа
| Завоевание Гоа | |||
| Основной конфликт: Португало-египетская война | |||
 Гоа в 1750 году | |||
| Дата |
10 декабря 1510 | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа Португалии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Португальское завоевание Гоа произошло в 1510 году в ходе экспедиции португальского адмирала Афонсу ди Албукерки. Албукерки имел приказ захватить только Ормуз, Аден и Малакку, поэтому Гоа он завоевал по личной инициативе. На тот момент город формально принадлежал князьям Декана, но там стояла армия Юсуфа Адиль-Шаха — будущего основателя Биджапурского султаната. Адиль-Шах был фактически независим. Гарнизон города в 1510 году насчитывал 400 солдат.
Содержание
Предыстория
В 1488 году португальцы обогнули Мыс Доброй Надежды, а в 1497 Васко да Гама проложил путь к Индии. В 1501 году был открыт Мадагаскар, а в 1507 году — остров Маврикий. Одновременно были посещены Сокотра и Цейлон. В 1505 году Франсишку ди Алмейда был назначен первым вице-королём Индии. Португальцам удалось установить контакты с Малаккским султанатом.
Проникновение португальцев в Индийский океан подрывало арабскую торговлю пряностями. Арабы объединились с мамлюкским Египтом и в 1505 году египетский султан Кансух аль-Гаури организовал морскую экспедицию против португальцев. В том же году в индийском океане появилась Седьмая Португальская Индийская Армада, а в 1506 году — флот адмирала Албукерки. В марте 1506 года в битве при Каннуре португальцы разгромили объединённый флот мамлюков, Гуджарата и Каликута. Через год португальцы были разбиты в сражении при Чауле, но в 1509 им снова удалось одержать победу в сражении при Диу. В ходе этой войны португальцы обрели союзников в лице индийских вождей, враждовавших с мусульманскими султанатами.
Албукерки напал на Гоа по просьбе местного князя Тиммарусу, некогда изгнанного из Гоа. Он сообщил Албукерки о желании местного индуистского населения освободиться от власти мусульман.
Город Гоа первоначально принадлежал индуистским династиям, но затем был захвачен мусульманами. В 1367 году он был захвачен империей Виджаянагар, а в 1440 стал независимым и был перенесен на новое место. В 1470 году он был захвачен султаном Деккана из династии Бахмани. В 1481 году армия Виджаянагара предприняла неудачную попытку отбить город. К 1510 году город формально находился под властью династии Бахмани, но реально территорией Биджапура (с 1510 года — султаната) правил Юсуф Адиль-Шах.
13 февраля Албукерки собрал совет капитанов, который постановил идти на Гоа. 28 февраля португальский флот вошёл в устье реки Мандови.
Завоевание Гоа
Адиль-Шах в тот момент отсутствовал, хотя Тиммарусу сообщил португальцам, что он умер. Город был обнесён стенами и имел 5 ворот под сильной охраной. Устье реки Мандови было перекрыто заграждениями. Однако гарнизон был сильно деморализован слухами, которые распространяли индуистские йоги: о том, что Гоа будет неизбежно захвачен чужеземцами[1]. Албукерки отправил отряд к форту Панджим[2] и взял его без сопротивления. После этого мусульмане покинули Гоа. 17 февраля Албукерки торжественно вступил в город, жители вручили ему ключи, и он назначил своего адмирала Антонио де Норонья правителем города. В Гоа было захвачено много продовольствия, вооружения, пороха, и множество кораблей.
Вскоре Адиль-Шах вернулся с армией в 60 000 человек. Капитаны предложили эвакуировать город, но Албукерки отказался. Адиль-Шах первоначально вступил в переговоры с португальцами, предлагая им в обмен любой другой город. Португальцы отказали, и 17 мая Адиль-Шах подошёл к Гоа. Выяснилось, что Гоа защитить невозможно, и Албукерки увел своих людей на корабли (30 мая), сжёг арсенал города и казнил 150 мусульманских пленных. Однако флот не смог выйти в море из-за погодных условий и был вынужден почти три месяца простоять в бухте, в опасной близости от орудий форта Панджим. Постепенно подходило к концу продовольствие. Адиль-Шах предложил снабдить португальцев продовольствием, объясняя это тем, что желает победить силой оружия, а не голодом. (На тот момент в Индии существовал обычай помогать врагам припасами.) Альбукерке ответил, что примет помощь только в будущем, когда они с Адиль-Шахом будут друзьями[3].
Только 15 августа Албукерки смог покинуть бухту и почти сразу встретил 4 португальских корабля, которыми командовал Диого Мендес де Васконселлос. Португальцы сделали остановку на острове Анджедип, а затем ушли в Хановар, где Албукерки встретился с Тиммарусу, флот которого покинул Гоа ранее португальцев. Тиммарусу сообщил, что Адиль-Шах покинул Гоа и предложил повторить атаку. Из Хановара Альбукерке отправился в Кананур, где к нему присоединились корабли Гонсалу ди Секейры и Жуана Серрана, и теперь Албукерки мог рассчитывать на 14 кораблей и 1500 бойцов. Этот флот вернулся в Хановар, где Албукерки присутствовал на свадьбе Тиммарусу и дочери раджи Герсоппы. Тиммарусу снова настаивал на захвате Гоа, ссылаясь на то, что Адиль-Шах ушёл далеко вглубь континента, оставив в Гоа 4 000 солдат (турок и персов) и предлагая помощь свою и раджи Герсоппы. В итоге в середине ноября Албукерки снова отправился в Гоа.
Он привел с собой 34 корабля[4], 1500 португальцев и 300 малабарцев.
25 ноября, в день Святой Екатерины, Гоа был атакован тремя колоннами. Город был взят в тот же день, после ожесточённого боя. Албукерки поклялся построить в городе собор Святой Екатерины в честь этой победы. Тогда же он посвятил в рыцари нескольких молодых дворян, в том числе Фредерико Фернандеса, который первым вошёл в город во время штурма.
Последствия
Город был взят без приказа короля, и португальские капитаны выступали против этого. Король Мануэл I также был против захвата Гоа, однако совет фидальго утвердил завоевание. Победа Албукерки под Гоа имела чрезвычайно важное историческое значение и стало одним из главных достижений в его карьере. Он дал Португалии новый политический и торговый центр, он показал индусам и мусульманам, что Португалия намерена обосноваться на малабарском берегу в качестве правящей силы, а не только в форме торгового представительства, как ранее арабы. Сражения за Гоа стали первыми сражениями европейцев в Индии, они открыли эпоху присутствия европейской армии на Индостане.
После Албукерки Гоа стал главным торговым городом на малабарском берегу, он стал резиденцией вице-королей и губернаторов Португальской Индии. Красота Гоа стала нарицательной, его называли «Золотым Гоа» и «Восточным Римом» и даже появилась поговорка: «Кто видел Гоа, тому не нужно видеть Лиссабон» (Quem viu Goa, escusa-se de ver Lisboa).
В литературе
Завоевание Гоа упомянуто в поэме Камоэнса «Лузиады», которая была написана в Гоа около 1556 года:
И Гоа мы увидим покоренье,
И бегство мавров, в битве посрамленных,
И весь Восток пред вами в преклоненье
Застынет, новой верой увлеченный.
Сам победитель в трепетном волненье
К вам припадет, триумфом упоенный,
И варвар разобьет свои кумиры,
И дети Луза мир подарят миру[5].
См. также
Напишите отзыв о статье "Португальское завоевание Гоа"
Примечания
- ↑ History of the Portuguese Navigation in India, 1497—1600 Mittal Publications, 1988 С. 191
- ↑ Португальцы называли его Pangim. Сейчас официально — Панаджи, столица штата Гоа. Название Панджим до сих пор употребляется христианской частью населения Гоа
- ↑ A History of the Two Indies С. 6
- ↑ По другим данным, 28 кораблей
- ↑ [lib.ru/INOOLD/KAMOENS/kamoens1_2.txt Луиш де Камоэнс. Лузиады]
Литература
- A History of the Two Indies: A Translated Selection of Writings from Raynal’s Histoire Philosophique Et Politique Des Établisments Des Européans Dans Les Des Deux Indes, Ashgate Publishing, Ltd., 2006 USBN 9780754640431
Ссылки
- [www.heritage-history.com/www/heritage-books.php?Dir=books&author=stephens&book=albuquerque&story=goa The Conquest of Goa]
Отрывок, характеризующий Португальское завоевание Гоа
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
