Осада Делфзейла (1813—1814)

Осада Делфзейла (1813—1814)
Основной конфликт: Война шестой коалиции
Реконструкция крепости Делфзейл при отливе в 1814 году
Дата	13 ноября 1813 — 23 мая 1814 года
Место	Делфзейл, Западный Эмс
Итог	Договор о передаче города Голландцам
Противники
Голландские и прусские войска, казаки и английский флот Французские, швейцарские, польские, прусские и немецкие войска, верные Наполеону
Командующие
M. Буш, временно К. Валькенбург Пьер Мофруа
Силы сторон
От 5000 до 6000 солдат > 1600 солдат 1000 гражданских лиц
Потери
неизвестно ± 500 человек

Осада Делфзейла происходила при переходе от французского периода в Нидерландах к периоду объединённого королевства Нидерландов и длилась с 13 ноября 1813 года до освобождения 23 мая 1814 года. В отличие от ситуации, например, при осаде Лейдена (1573-1574), которая завершилась освобождением Лейдена (1574), оккупант находился не вокруг, а внутри города, так как Делфзейл при полковнике Пьере Мофруа оказался во французских руках. Войска Национальной гвардии, казаков, пруссаков и кораблей английского флота, которые находились под общим руководством голландского полковника Маркуса Буша, осадили крепость Делфзейл, чтобы получить её опять в голландские руки. Поскольку полковник Мофруа не хотел верить, что Наполеон Бонапарт был побежден, он продолжал Делфзейл успешно защищать. Вследствие чего, крепость Делфзейл оставалась оккупированной и после того, как французский период закончился. Таким образом, Делфзейл оказался последней военной точкой опоры для Наполеона, который за шесть недель до освобождения Делфзейла был сослан на Эльбу.

Делфзейл во время французского периода

Традиционно Делфзейл был важной крепостью с морской гаванью. Во время французского периода, город играл стратегическую роль. Первые французские солдаты промаршировали в Делфзейл 19 января 1795 года, в день, когда Вильгельм V Оранский тайно отбыл в Англию. Французы были патриотическим муниципалитетом встречены с распростёртыми объятиями.

В письме от муниципалитета Первому Национальному Собранию Батавской Республики в 1796 году подчёркивалось значение укреплённого города Делфзейл. Французы признали важность Делфзейла и послали Жан-Франсуа Эме Дэжён, ставшего позже Генеральным инспектором укреплений, в Делфзейл подготовить отчет. Делфзейл рассматривался в качестве ключевого элемента для защиты Северной Голландии и должен был поэтому быть усилен. Французы построили там центральный и испанский бараки. Большая казарма на плацу " de Venne" была завершена в 1799 году. К 1810 году военный флот был расширен до восьми бригов, восьми канонерских лодок и небольшого количества малых судов. А также в комендантском доме Делфзейла разместились два вице-адмирала. Кроме того, в крепости был размещён большой гарнизон. Не только войскам и флоту уделили внимание, также в 1811 году еще больше укрепили крепость.

К концу 1811 года Наполеон сам вмешался в дела Делфзейла. Он хотел сильное укрепление на реке Эмс, чтобы отразить британскую атаку с моря. Были разработаны планы по дальнейшему укреплению Делфзейла путем строительства рядом ещё одной крепости (так называемой крепости близнеца), но в конечном итоге ничего из этого не вышло.

Французские бедствия в других странах Европы, особенно в российской кампании, требовали полного внимания и усилий. Однако оборонительные сооружения Делфзейла насколько возможно были укреплены и расширены. Было также доставленно больше оружия, для защиты города.

После великой битвы под Лейпцигом (16 – 19 октября 1813 года), где Наполеон был сокрушительно разгромлен, император отступил за Рейн. Крепость Делфзейл, важная французам для поставки войск морским путем, могла к ноябрю 1813 приготовиться к осаде. Между Гронингеном и Делфзейлом были замечены казачьи войска. 3 ноября вход в порт был поэтому затруднен закрытием ворот на суше. Остальные три входа в крепость: Большие водные ворота, Малые водные ворота и Фармсумерские ворота стали строже охраняться.

13 ноября 1813 года были насильно захвачены запасы Аппингедама и переданы в Делфзейл, после чего все ворота были закрыты. Осада Делфзейла началась.

Осада Делфзейла

Ноябрь 1813

13 ноября 1813 года командир крепости Делфзейл, полковник Мофруа, объявил осадное положение. Внутри крепости наряду с более чем тысячью граждан были размещены 1221 пехотинец, 60 кавалеристов, 80 артиллеристов с 200 пушек на валах, четыре инженерных офицера и 209 морских пехотинцев, все разных национальностей. Мофруа отправил приказ передать артиллерию военного форта Зауткамп в Делфзейл; для чего он послал гонца с письмом, который ехал через город Гронинген. Маркус Буш, командир Национальной гвардии Франции, смог перехватить это сообщение. Потом он напал на Зауткамп, чтобы с захваченным там оружием и своими людьми совместно с размещёнными вокруг Делфзейла казаками атаковать Мофруа. Одновременно с приказами для Зауткампа Мофруа направил судно для конвоирования пушек. Голландский капитан того корабля увидел свой шанс и перебежал вместе с кораблём на сторону голландцев. Этот корабль был заново снаряжён и отправлен в устье реки Эмс, чтобы там присоединиться к британским военно-морским силам. Французы в конечном счете, оказались полностью заперты коалицией казаков, пруссаков и голландцев, которые были размещены в широком поясе от морской дамбы до мест Аутвирдэ, Бисум, Аппингедам. Хэйфсвир, Вэйвэрд, Отэрдум и Тэрмунтэрзайл. Путь отступления через северную часть устья Эмс был отрезан британскими военно-морскими судами.

Поскольку в запасе оставалось только семь коров, мало соли и никакого вина отправились французы 16 ноября на канонерке в разбойничий поход в направлении Долларта. Они вернулись назад в Делфзейл с 2575 килограммами ячменя, вином и 20 623 килограммами мазута. Одновременно были открыты сухопутные ворота для вылазки 300 человек в направлении Холвирдэ, Бирум, Спайк и Лосдорп. При этом было захвачено 200 голов крупного рогатого скота, 100 овец, материалы для ремонта и лодка, полная вина. При этом были сожжены несколько крестьянских хозяйств, в которых крестьяне отказывались от сотрудничества, и в Лосдорпе один пьяный француз расстрелял слугу мельника, потому что тот оскорбил французов. При контакте с казаками у французской стороны был ранен один человек. У казаков были убиты десять человек и ещё трое были захвачены в плен. После этих двух налетов последовало много других. Во время рейдов случалось, что солдаты с французской стороны перебегали к своим врагам. По словам Мофруа, все перебежчики были поляки, пруссаки и немцы; что его верные французы сделают нечто подобное, он не мог себе представить..

То, что французы получили возможность раз за разом делать вылазки, было связанно с хаосом, царившем вокруг крепости. Батареи вокруг Делфзейла были в основном ещё плохо оборудованы, а осаждающие не были хорошо обучены и дисциплинированы. Маркус Буш был назначен командующим войсками, осаждавших Делфзейл, и попытался навести порядок. 29 ноября был выпущен первый "голландский" пушечный выстрел в Делфзейл, на который был дан ответ тяжелым огнем из многочисленных пушек на валах Делфзейла. Затем Мофруа дал понять, что батареям не следует подходить ближе, так как в противном случае он откроет шлюзы Делфзейла и морская вода сможет течь в глубь страны. Время должно было принести решение.

На следующий день, сын штатгальтера Вильгельма V и Вильгельмины Прусской в Схевенингене спустя восемнадцать лет вновь ступил ногой на голландскую землю.

Декабрь 1813

Этот сын 2 декабря был как Вильгельм I назначен суверенным князем Нидерландов. Вверх по рекам только сильные крепости Девентер, Куворден , Ден-Хелдер, Нарден и Делфзейл были до сих пор во французских руках. В Делфзейле в это время ударил сильный мороз. 1-го декабря уже пешком можно было ходить по водяному рву; что у осаждённых французов вызвало большое беспокойство. Сообразительность, однако, позволила гражданским лицам и военным пять раз в день волочь катера сквозь траншею во льду, пятиметровой ширины, чтобы предотвратить замерзание рва. Хотя осаждающие получали всё больше подкреплений (Буш уже имел армию около 4000 человек), набеги французов продолжались. Без достаточного снабжения Делфзейла Мофруа и его войска не смогли бы продолжать оказывать сопротивление. Тем не менее, многие дезертировали, как только они получали шанс. Так 14 декабря три морских офицера с 18 человек экипажа со своими кораблями сдались в руки английского флота. Полковник Буш в то время, что он осаждал Делфзейл, своих подчинённых частично на собственные деньги содержал и тренировал. Тем не менее, он сталкивался с проблемой, что его войска были плохо одеты и вооружены. Многие жаловались на плохое обеспечение. Буш заказал поэтому, без формального разрешения от своего начальства, шинели для своих подчинённых. Его репутация среди служащих в результате этого увеличилась, но он получил выговор от начальства за эти самоуправные действия. Также не складывались отношения между Бушом и прусским офицером Фрициусом, у которого под командой было 700 человек из Эмдена с пиками и копьями. Тот не соглашался считать Буша выше себя. Мофруа использовал эти разногласия, чтобы успешно продолжать делать вылазки для пополнения запасов. Он также бросал вызов передовым отрядам осаждающих, с целью измотать их. После того, как Фрициус и английский командующий Давон дважды призвали Мофруа сдаться, тот ответил:

"Colonel, attaquez Делфзейл, je le defendrai." - "Полковник, атакуйте Делфзейл, я буду его защищать."

Это приблизило битву. Огневые позиции вокруг Делфзейла были освобождены путём сожжения десятков крестьянских хозяйств и одной верфи. Также корабли в гавани опустили или сократили мачты.

Около правого крыла крепости, осаждающие начали строить батареи, где ежедневно было занято более 500 человек. Батареи были оснащены тяжелой артиллерией, так что со временем можно было провести бомбардировку. Маркус Буш надавил на горожан Делфзейла, передав контрабандой через форпосты крепости воззвание на французском и голландском языке, где говорилось, что наследный принц Оранский провозглашён суверенным князем, и было рекомендовано французское управление более не признавать. Мофруа отмахнулся от этого как от "нонсенса". Воззвание Буша однако имело сильный эффект: в последующие дни по крайней мере 40 человек перешли на его сторону.

Январь 1814

В январе напряжённость внутри крепости нарастала. В середине месяца попыталось несколько швейцарцев бежать из крепости по льду. Четыре преуспели в этом, а пятый был взят в плен. Он был выдан собственной швейцарской Нижней- и Верхней палате и согласно собственной правовой системе швейцарцев (которая была строже французского законодательства), приговорён к смерти как дезертир. Мофруа просил суд о помиловании, но эта просьба была швейцарцами отклонена. Помимо потерь личного состава из-за дезертирства (до февраля сбежало более 400 человек) Мофруа терял все больше людей, гибнувших в ходе рейдов. Ситуация становилась всё более острой. Он проводил ещё атаку по правому флангу, но 14 января пришли в Вагэнборгэн 400 человек ополченцев из района Винсхотен под командованием Яна Рэймэйс Модэрмана, так что правое крыло осаждающих вновь было усилено. Теперь была предпринята попытка уменьшить правый фланг французских войск, что и удалось после упорного боя.

Февраль 1814

В начале февраля французами была начата контратака на левом фланге. В ночь на 5 февраля батарея около Натэрай подверглась нападению и была полностью разрушена. Затем во второй половине дня произошла вторая атака, на этот раз на Холвирдэ и Аппингедам, которую осаждающие отбили. Вечером в Остэрхуке последовала атака на батареи Вэйвэрда и Гэйфсвира, которые также были уничтожены. Деревни были подожжены и налетчики с большой добычей вернулись обратно в Делфзейл.

В ответ Буш и Фрициус составили план штурма крепости с бомбардировкой. Провинциальный военачальник, генерал-лейтенант Отто ван Лимбург-Штирум, пронюхал об этом и сообщил Бушу, что голландские войска не могли быть допущены к участию в штурме Делфзейла. Вместо этого Бушу было поручено доставить дружественное письмо, где полковника Мофруа просили быть настолько разумным,чтобы сдать крепость. Как Буш, Фрициус так и английский флотоводец Давон были не согласны с содержанием письма. Они договорились о том, что Буш не будет передавать это письмо. Кроме того, не будет никакого штурма пока голландцы не желают в нём участвовать.

Теперь Буш был арестован за уклонение от военной службы, и командиром стал полковник Кунрад Валькенбург. Хаос и недовольство среди осаждавших из-за этого росло с каждым днем; неподчинение и дезертирство не были теперь исключением. На самом деле, осада стихла, и Мофруа заметил, что английские войска, высадившиеся для штурма, удалились назад и уже несколько дней было тихо. Французы воспользовались предоставленной возможностью и уничтожили батарею околоТринат, чтобы затем двинуться на Бисум и Аютвирдэ. Они сожгли там 24 фермы и убили двух мужчин из ополчения, которые вынуждены были оставаться в постели из-за болезни. Валькенбург напал затем на французов и завязался жестокий бой.

Март 1814

3 марта 1814 года французы сделали ещё одну успешную вылазку, где было задействовано 600 человек с лошадьми, повозками и пушками, которые набросились на Гэйфсвир и Амсвир. Батареи были захвачены и уничтожены, а осаждавшие были подвергнуты огню своих же пушек. После посылки подкрепления и под прикрытием огня с крепостных валов Делфзейла вернулись французы с громким пением обратно в крепость.

Через день король Вильгельм I посетил Аппингедам для осмотра позиций и сил, осаждавших Делфзейл. Он слышал о хаосе и недовольстве среди войск и получил совет, восстановить полковника Буша, сильно уважаемого войсками, в качестве командира осадных войск Делфзейла. Король принял эту рекомендацию.

Когда 31 марта 1814 года Париж был завоёван, Мофруа всё ещё не хотел ничего знать о капитуляции. Как послушный солдат, он ждал приказов со стороны своего начальства - но те не приходили.

Апрель 1814

Несмотря на отречение Наполеона Бонапарта 6 апреля 1814 года и его ссылку на Эльбу, оставался его союзник в Делфзейле верен ему. В конце марта прошли таки дискуссии на нейтральной территории, но они ни к чему не привели. В начале апреля пришёл французский экс-командир из Эмдена, Гомбод, в Делфзейл, чтобы убедить Мофруа уйти. Мофруа отказался; он был только готов вести переговоры.

Когда он 7 апреля мог видеть в бинокль, что английские военные корабли спустили с носа французский флаг в воду и корабли дали салют в честь победы союзников, Мофруа выстрелил из своих пушек по кораблям. Безрезультатно, потому что расстояние было слишком велико, но Мофруа оставался непреклонен.

Восстановленному в чести, Маркусу Бушу удалось всё лучше укреплять свою власть вокруг Делфзейла так, что набеги французов имели всё меньший успех. Граждане Делфзейла серьезно страдали, не столько от военного насилия, сколько от голода. Все продукты предназначались для солдат.

Несмотря на на обилие выстрелов, было мало повреждений внутри Делфзейла. С противоположной стороны ущерб был больше; пушки с валов Делфзейла принесли много разрушений в окрестности. Поскольку французы держали шлюзы закрытыми, весь Фифэлинго оказался под водой, что также нанесло большой ущерб в округе.

В середине апреля Мофруа было предложено, чтобы один из его офицеров сам убедился в Париже о состоянии дел в отношении отречения Наполеона. Мофруа, который не хотел верить сообщениям газет, устным рассказам или прокламациям своих противников, предложение принял. Поскольку посланный офицер проехал не дальше Гааги (проезд в Париж был ему запрещён), он вернулся в Делфзейл 26 апреля. Недоверие Мофруа в результате только увеличилось. В одном из своих ежедневных приказов он объявил, что отказ пропустить офицера в Париж было доказательством того, что известия о поражении Наполеона были ложными. Распространение сообщений о падении Наполеона было, по словам Мофруа, тактической уловкой, чтобы побудить французов капитулировать.

Май 1814

5 мая, после нескольких переговоров, было заключено перемирие. При этом французы получили еду, лекарства, вино и табак в обмен на открытие шлюзов во время отлива, с тем чтобы вода могла стечь из Фифэлинго. Мофруа было обещано, что в свое время ему с военными почестями, с оружием и багажом, позволят уехать во Францию. К обсуждениям позже присоединился французский подполковник Морлет, чья задача состояла в том, чтобы крепости информировать и побуждать сдаться. Мофруа обнаружил в документах, которые Морлет имел при себе, что он имел звание «Шеф батальона». Это означало, что он был понижен в должности. Мофруа подверг сомнению подлинность документов и заново попросил Морлета пропустить офицера в Париж, с тем чтобы получить подлинные доказательства. Морлет согласился. После того, как этот офицер с требуемыми документами вернулся в Делфзейл, Мофруа известил своих осаждавших, что он готов на своих собственных условиях к договору о сдаче Делфзейла. Главным условием было то, что он с полными воинскими почестями, с четырьмя артиллерийскими орудиями и всем своим багажом мог уехать. Затем был поднят белый флаг на Больших водных воротах и прогремели 101 пушечный салют в качестве доказательства решения Мофруа.

Освобождение Делфзейла

После того как осаждавшие согласились с условиями Мофруа, утром 23 мая 1814 года пять кораблей с французскими женщинами, детьми, больными и ранеными отправились из Делфзейла в Антверпен. Затем около 7 часов утра приблизительно 1100 оставшихся французов промаршировали из Делфзейла, чтобы через Хертогенбос, далее через Бельгию прибыть в пункт назначения Лилль. Мофруа и его люди покинули крепость "с развевающимся знаменем и барабанным боем", прихватив с собой две полевые пушки и две гаубицы. С уходом Мофруа из Делфзейла пала последняя французская цитадель.

В 10 часов утра осадные войска вошли в Делфзейл. Опять прозвучал пушечный салют в Делфзейле. Во второй половине дня прибыл губернатор Гронингена, барон Густав Виллем ван Имхофф, чтобы вступить во владение крепостью от имени правительства Нидерландов. Он заменил французского мэра голландским бургомистром. Пятнадцать отрядов ополчения поблагодарили за их вклад и отправили по домам. Оставшиеся войска промаршировали под командованием Буша в город Гронинген. Там они были встречены музыкой, а затем чествованы на Большом рынке.

Затем в Делфзейле и окрестностях приступили к ремонту повреждений, нанесённых во время осады. Из окрестных деревень были Бисум и Аютвирдэ наиболее разрушены, большинство домов были сожжены французами. В обширной области были проведены сборы пожертвований для жителей Делфзейла и окрестности в целях смягчения нанесённого ущерба. Так во фризских муниципалитетах была собрана тысяча гульденов. Последовало долгосрочное восстановление крепости Делфзейл и окрестности.

Последний друг Наполеона

23 мая 2014 было ровно двести лет с момента, когда в Нидерландах пала последняя французская крепость. В связи с этим была подготовлена театральная постановка "Последний друг Наполеона" под руководством Роба де Грааф и режиссурой Рюта Вайсмана. Роль Мофруа играл Арьян Эдэрфэйн, также играла в главной роли Эллен тэн Дам. Также участвовал Королевский военный оркестр "Йохан Виллем Фризо". В целом было дано семь представлений в Делфзейле.

Литература

• Acker Stratingh, G. [et al.], (1864-1873). [books.google.nl/books?id=VtlJAAAAMAAJ&pg=PA324&dq=delfzijl+1813 Bijdragen tot de geschiedenis en oudheidkunde, inzonderheid van de provincie Groningen. Deel 1.] Groningen: J.B. Wolters
• Bottema, J. (2004). Delfzijl, schetsen uit de Franse tijd. Bedum.
• Busch, M. '‘Dagverhaal van de blokkade van Delfzijl in 1813 en 1814’', in: Bijdragen tot de geschiedenis en oudheidkunde inzonderheid van de provincie Groningen, deel I.
• Halsema,D.F.J. & Halsema, W.D. (1957): Groninger Kroniek van de beide van Halsema. Aantekeningen van merkwaardige gebeurtenissen voorgevallen in de provincie Groningen en byzonder in de Ommelanden; byeenverzameld uit enige aantekeningen en losse papieren van dr.D.F.J.Halsema, door dezelfs zoon. Groningen: Noordhoff.
• Geertsema, H & Roggenkamp, C. (1982). Delfzijls Geschiedenis in een notedop. Delfzijl: Gemeente Delfzijl.
• Geertsema, H. et al. Rondom de Delfzijlen. Winschoten: J.D. van der Veen.
• Niemeijer, K. Het verhaal van Groningen. Kolonel Marcus Busch. Opgehaald 21:29, december 27, 2008 van [www.hetverhaalvangroningen.nl/story/121?axelref_page=0 Het verhaal van Groningen. Kolonel Marcus Busch]
• Streun, T.R. van (1907). Kronijk van Delfzijl. Groningen: M. de Waal.
• Martinus Stuart|Stuart, M (1818). [books.google.nl/books?id=PJ80AAAAMAAJ&pg=PA185&dq=beleg+van+delfzijl&as_brr=3#PPA175,M1 Jaarboeken van het Koningrijk der Nederlanden. Door Martinus Stuart, geschiedschrijver des rijk. 1814.] Amsterdam: E. Maaskamp.

Отрывок, характеризующий Осада Делфзейла (1813—1814)

– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]