Осада Дерпта (1704)

Осада и взятие Дерпта
Основной конфликт: Великая Северная война
Гравюра с видом шведского Дерпта
Дата	июнь—июль 1704
Место	Дерпт, ныне Эстония
Итог	победа русских
Противники
Швеция Россия
Командующие
Карл Шютте Пётр I Б. П. Шереметьев
Силы сторон
5 тыс. чел. ~ 120 орудий 22,142 чел. 55—60 орудий
Потери
1.5—2 тыс. убитых ~ 800 убитых ~ 2.5 тыс. раненых

Осада и взятие Дерпта — осада и взятие русскими войсками Петра I шведской крепости Дерпт в Лифляндии в 1704 году.

Предыстория

В августе 1700 года Россия вступила в Северную войну против Швеции и осенью того же года осадила Нарву, однако прибывшая под стены крепости армия шведского короля Карла XII нанесла тяжёлое поражение русской армии Петра I.

После того как главная армия Карла XII обратилась против саксонского курфюрста и польского короля Августа II, в 1701—1703 годах русские нанесли шведам ряд поражений и захватили почти всю Ингерманландию. В 1703 году Пётр I основал Санкт-Петербург. Кроме того, русские практически полностью контролируют Чудское озеро.

Шведская озёрная флотилия под командованием капитана Лешера (Е. В. Тарле называет его имя иначе — Летерн фон Герцфельд) в 1702—1703 годах опустошает русские берега Чудского озера и топит в нём русские суда. На зимовку, по окончании летней навигации, шведская флотилия уходила по реке Омовже в крепость Дерпт.

3 мая 1704 года русский отряд под командованием генерал-майора Н. Г. фон Вердена в засаде на реке Омовже захватывает большую часть кораблей шведской флотилии Лешера, выходящей на летнюю навигацию; сам капитан Лешер взорвал свою яхту вместе с экипажем, не желая пережить поражения.

Естественным завершением борьбы за Чудское озеро было взятие Дерпта.

Подход русской армии

В начале июня 1704 года к Дерпту прибывают русские войска под командованием генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметьева. Окончательно русская осадная армия под Дерптом составила 8 драгунских, 2 иррегулярных конных, 12 солдатских, 2 стрелецких полка и отдельный шквадрон; всего 22 142 чел.:.

• драгунские полки Р. Х. Баура, С. И. Кропотова, Г. С. Волконского, Б. Гагарина, И. Игнатьева, Н. Ифлянта, П. Мещерского и В. Григорова
• полк ертаульного воеводы И. Т. Назимова и рейтарский полк М. Мурзенка
• солдатские полки В. фон Швендена, С. Айгустова, И. фон Дельдина, И. Мевса, Н. Геренка, П. Гасениуса, Ф. Балка, Н. Балка, И. Англера, Ю. Шкота, Д. Рыддера, А. Келина
• стрелецкие полки Полибина и Юрия Вестова

Осада

Дерпт к приходу русских был укреплен сравнительно слабо, не было окончено строительство земляных бастионов. До начала июля русские под управлением майора Коберта вели осадные работы, осуществлялась и бомбардировка крепости. 2 июля под Дерпт озером прибыл царь Пётр и взял управление войсками на себя.

Возможно, прибытие Петра не было вызвано недовольством от затягивания осады Шереметьевым, а изначально планировалось к завершению подготовительных работ. В любом случае, по прибытии царя интенсивность артиллерийского обстрела крепости и траншейных работ резко возросла. Основным направлением атаки были выбраны ветхие Русские башенные ворота и южная стена крепости, перед которыми, правда, расстилалось болото. Восточной, Пороховой, башне предстояло быть второстепенной целью атаки.

В период с прибытия Петра к Дерпту и до 12 июля продолжалась подготовка к штурму крепости — в частности, огнём орудий была сильно повреждена башня Русских ворот и сделано несколько проломов в южной стене.

Штурм

В ночь с 12-го на 13 июля был назначен штурм. Шведы ожидали ночной атаки. После артиллерийского обстрела крепости русские гренадеры в количестве менее 300 человек, гатя болото фашинами, подобрались к равелину, защищавшему Русские ворота, и вступили в огневой контакт со шведами. На помощь им по фашинным «проходам» в болоте были брошены подкрепления — около 400 солдат. Во 2-м часу ночи, для развития успеха, по скрытно проложенному через Омовжу мосту к Русским воротам было брошено еще более 1500 стрелков. Превосходящими силами русских шведы были выбиты из равелина; 6 брошенных шведских пушек были использованы для обстрела крепости. Огнём этих орудий были разбиты Русские ворота, несмотря на яростное противодействие шведов захвачена была и Пороховая башня.

После захвата Русских и Пороховых ворот комендант Дерпта полковник Шютте решил сдать крепость русским. Однако бой между сторонами вёлся столь яростно, стрельба стояла столь оглушительная, что отправляемые комендантом играть «шамад» (сдачу) барабанщики гибли безрезультатно; так, один за другим, погибло 4 шведских барабанщика. Более успешно о сдаче крепости возвестил трубач с замковой башни. Наконец, около часу дня {{ЮГК|13-го июля|?|}, после примерно 10-ти часов сражения, гарнизон Дерпта капитулировал.

Царь Пётр и комендант Дерпта договорились о том, что шведский гарнизон будет выпущен из крепости с семьями, запасом провизии и пожитками, однако без знамен, артиллерии и оружия. При выходе шведов из крепости царь Пётр вернул им офицерские шпаги и часть ружей.

После ухода шведов Пётр I торжественно вошёл в Дерпт. Крепость оказалась богата трофеями. Отпраздновав взятие «праотеческого города Юрьева», Пётр I отбыл под Нарву. Вскоре к Нарве выдвинулась осадная армия генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева. В Дерпте оставлены стрелецкие полки Юрия Вестова и Полибина и солдатский полк Ф. Балка, причём полковник Ф. Балк оставлен комендантом Дерпта.

Итоги

За время осады и при штурме русские потеряли 700 ÷ 900 человек убитыми и умершими от ран и более 2 тыс. ранеными, в том числе около 600 убитых и 1800 раненых во время штурма (по другим источникам около 300 и 400 соответственно). Шведы только убитыми потеряли 1.3 ÷ 2.0 тыс. человек.

Это была одна из первых серьёзных побед русского оружия под непосредственным управлением Петра I на европейском театре военных действий. Взятием Дерпта (и последовавшим за тем взятием Нарвы) царь обезопасил Чудское озеро от появления в нём шведских кораблей и, в целом, упрочил российское присутствие в Прибалтике.

Последующие события

В 1708 году Пётр I из опасения, что Карл XII может отнять у него Лифляндию, приказал срыть крепостные укрепления Дерпта.

В 1708 году по обвинению русским комендантом Нарышкиным в измене жители были казнены или сосланы на заточение в Россию, и в опустевшем Дерпте остался только русский гарнизон...

— Военный энциклопедический лексикон. Часть 5-я. СПб. 1841.

После заключения Ништадтского мирного договора (1721) крепость была восстановлена.

Литература

• Широкорад А. Б. [militera.lib.ru/h/shirokorad1/index.html Северные войны России. — М.: ACT, 2001].
• Пушкин А. С. [www.hrono.ru/libris/lib_p/push_petr1_08.html История Петра I].
• Шереметьев Б. П. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVIII/1700-1720/VPZh_Seremetev/text3.htm Военно-походный журнал].
• [www.northernwars.com/Russian%20Army%20at%20Dorpat%201704.pdf Russian Army at Dorpat 1704]
• Толстой А. Петр Первый. — М.: Художественная литература, 1976.

Ссылки

• [www.dorpat.ru/history/northwar/siege.html Осада и взятие Дерпта, 1704]
• [www.dorpat.ru/history/northwar/siege/letters.html «Письма и бумаги императора Петра Великого. Том 3 (1704-1705)», 1893]
• [www.dorpat.ru/history/northwar/siege/pnotes.html Взятие Дерпта, 13 (24) июля 1704 года (Журнал Петра Великого. Т. I. С. 82-84.)]
• [www.dorpat.ru/history/northwar/siege/snotes.html Военно-походный журнал генерал-фельдмаршала Бориса Шереметева]

Отрывок, характеризующий Осада Дерпта (1704)

– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.