Осада Киева (1658)

Оборона Киева
Основной конфликт: Русско-польская война 1654—1667
Дата	август 1658 года
Место	Киев, Васильков
Итог	Русская победа
Противники
Выговцы Крымские татары Русское царство
Командующие
Даниил Выговский Константин Выговский Павел Яненко-Хмельницкий Каплан-мурза Василий Шереметев Юрий Барятинский Василий Дворецкий
Силы сторон
около 20 тысяч казаков, около 1500 крымских татар 6075 стрельцов, солдат, драгун и рейтар
Потери
неизвестно неизвестно

Осада Киева 1658 года — событие Русско-польской войны 1654—1667 годов, в ходе которого войско перешедшего на сторону польской Короны гетмана Ивана Выговского, состоявшее из казаков и крымских татар, осадило гарнизон царских войск в Киеве под командованием боярина Василия Шереметева и князя Юрия Барятинского.

Предыстория

После смерти Богдана Хмельницкого в атмосфере острых противоречий и при исключении Запорожской Сечи старшина Гетманщины избрала на пост гетмана бывшего войскового писаря Ивана Выговского. После избрания, Выговский резко изменил внешнеполитический курс на сближение с Речью Посполитой, что раскололо Гетманщину и погрузило её в состояние гражданской войны. Выговский жестоко расправился с восставшей Полтавой, отдав её на разграбление крымским татарам, помощью которых ему удалось заручиться до этого.

Русское правительство колебалось, долго не решаясь отдать предпочтение одной из сторон, и даже призывало восставших подчиниться гетману, чтобы остановить кровопролитие. Однако по мере того, как переговоры Выговского с польским правительством продвигались, его действия становились всё более враждебными. В частности, он напал на царский конвой с арестованным Яковом Барабашем и казнил его. В августе 1658 года гетман начал открытые военные действия против русских войск.

Ход осады

22 августа 1658 года армия брата гетмана Данилы Выговского из казаков и крымских татар осадила Киев. В городе держал оборону русский гарнизон Василия Шереметева и Юрия Барятинского при поддержке части казаков, которые не приняли сторону Выговского и остались верными союзу с русскими. Всего против 20 тысяч воинов Выговского, Шереметев и Барятинский имели около 6 тысяч человек. Брацлавский полковник Иван Сербин, который принимал участие в походе Данилы Выговского, утверждал, что многие ветераны этой экспедиции не желают воевать против царских людей, и поэтому дезертируют из своих полков. Источники также свидетельствуют о том, что перед походом Выговский казнил нескольких полковников и сотников, чтобы через устрашение заставить казаков следовать за ним.

23 августа Выговский, сговорившись с киевским полковником Павлом Яненко, поджёг посады Киева и атаковал город с нескольких сторон, однако ворваться в Киев не смог — русские на валу и городских стенах отбили все атаки. Засевший с казаками в Киселёвом городке Яненко, о предательстве которого Шереметева предупредил наказной киевский полковник Василий Дворецкий, был разбит стрелецким головой Иваном Зубовым. В ночь с 23 на 24 августа казаки Выговского, ставшего лагерем у Печерского монастыря, попытались с двух сторон скрытно проникнуть в Киев, но были обнаружены. Одна из атакующих колонн была полностью разгромлена решительной атакой отряда рейтар (тяжёлой кавалерии) под командованием Барятинского и Николая фон Стадена, и в панике отступила, потеряв 12 пушек. Одновременно укрепления Выговского были атакованы русской пехотой. Раненый Выговский был вынужден с большим уроном отойти от Киева вниз по Днепру.

Повторное нападение Яненко с полком со стороны горы Щековицы было отражено пехотой Сафонова, и вскоре полк был разбит и рассеян подоспевшими рейтарами Барятинского. Многие изменившие казаки утонули в Почайне.

Разгром Константина Выговского под Васильковом

Воспользовавшись уходом основных вражеских сил, Шереметев выдвинул Барятинского против оставшихся под Киевом войск брата гетмана — Константина Выговского. 20 сентября под городом Васильков (25 километров южнее Киева), Барятинский снова дерзко атаковал превосходящие его силы врага. Потеряв более тысячи человек убитыми, войска Константина Выговского в панике откатились на юг. В плен был взят двоюродный брат гетмана, Василий Выговский.

В состав трофеев Барятинского вошли два полковника, множество пленных, а также буздыган (гетманская булава) Константина Выговского. Буздыган в знак своей блистательной победы Барятинский отослал в Москву, а на буздыгане сделал следующую надпись: «167 году сентября в 20 день буздуган князя Юрия Микитича Барятинского взят на бою под Василковом от Киева в полтридцать верст, побив наказного Гетмана войска Запорожского Костентина Выговскова и крымского мурзу Каплана и с татары, а полковников Ивана Сербина и Василья Выговскова и многих живых побрали, а Государевых людей не убито и в полон не взято ни человека». Этот буздыган и ныне хранится в Оружейной Палате Московского кремля.

Последствия

Отражение осады со стороны войск Выговского было важным шагом к сохранению русского контроля над Украиной в резко осложнившихся обстоятельствах измены казацкой верхушки. Осада стала поводом для отправления в Гетманщину дополнительных контингентов, а её результат помог вдохновить лояльные царю слои населения Гетманщины к дальнейшему сопротивлению Выговскому, которое продолжилось и после поражения русской армии в Конотопской битве. Сохранение русских гарнизонов в тылу связывало значительные силы гетмана, отправившегося воевать на восток, в Северскую землю. В августе 1659 года русские войска, выступившие из Киева, нанесли Выговскому серьёзное поражение, после которого тот был вскоре свергнут и бежал.

Два года спустя, после капитуляции армии Шереметева под Чудновом, к Киеву вновь подошли войска, на этот раз польские. Однако оставшийся в городе Юрий Барятинский отказался сдать город. Из-за денежных неурядиц и дезертирств в польском войске поляки так и не решились на приступ.

Литература

• Греков И. Б. Из истории совместной борьбы Украины и России за осуществление решений Переяславской рады (1657-1659 гг.) // Воссоединение Украины с Россией, 1654-1954. — М.: АН СССР, 1954.
• Малов А. В. Русско-польская война 1654—1667 гг. — М.: Цейхгауз, 2006. — ISBN 5-94038-111-1.
• Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России. — СПб., 1892. — Т. 15.

Отрывок, характеризующий Осада Киева (1658)

– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.