Осада Кольберга

Кольберг (нем. Kolberg), ныне Колобжег, Польша — крепость и порт на побережье Балтийского моря. В годы Семилетней войны дважды безуспешно осаждался русскими войсками: в 1758 году и в 1760 году, совместно со шведами. Был взят 5 (16) декабря 1761 года корпусом под командованием Петра Александровича Румянцева в результате третьей по счёту, четырёхмесячной по продолжительности осады.

Плацдарм и база снабжения

Город Кольберг насчитывал в то время 730 домов, 6 тысяч жителей. Гарнизон состоял из 700 ополченцев и инвалидов под командованием майора Гейдена, показавшего себя во время осад искусным и отважным организатором обороны.

Крепость была окружена рвом и болотами, среди которых располагались отдельные выдвинутые верки, на возвышенности, господствующей над местностью, был устроен форт. Порт составлялся двумя насыпями, прикрытыми батареями.

Для русских овладение Кольбергом было важно, поскольку они приобрели бы тем самым не только стратегически выгодно расположенный плацдарм в Померании, но и базу для снабжения армии более дешёвым и быстрым, чем сухой путь через Польшу, морским путём.

Первая осада Кольберга (20 сентября (1 октября) — 3 октября (14 октября) 1758 года

Первая попытка овладения Кольбергом была сделана вскоре после Цорндорфского сражения. Генерал Пальмбах с 10-тысячным корпусом осадил крепость 20 сентября (1 октября) 1758 года и смог дойти до рва, овладев прикрытым путём. Для форсирования рва были изготовлены плоты, однако неоднократные попытки взять крепость штурмом потерпели, несмотря на подкрепления, полученные от главной армии, неудачу. Через 13 дней осада была снята.

Вторая осада Кольберга (15 (26) августа — 7 (18) сентября 1760 года)

Вторую попытку возглавил генерал Демидов, в распоряжении которого находился 15-тысячный корпус. Одновременно эскадра из 27 линейных кораблей и фрегатов, 17 более мелких кораблей и транспортных судов, а также девяти шведских линейных кораблей, под общим командованием 70-летнего адмирала З. Д. Мишукова, нерешительного и не очень энергичного человека, подвергла город бомбардировке с моря. З. Д. Мишуков начал бомбардировку 17 августа, не став ждать подхода сухопутных войск. Одновременно он высадил 3-тысячный десант для штурма Кольберга с суши. На помощь осаждённым Фридрих II направил 6-тысячный корпус генерала Вернера. При известии о приближении пруссаков осаждавшие были, по выражению «Военно-энциклопедического лексикона» 1843 года, «приведены в смятение»: часть их спаслась на корабли, которые тут же отплыли, часть бежала сухопутным путём. Пруссакам досталось 600 пленных, а также 6 брошенных орудий, 7 мортир, запасы провианта и боеприпасов. В честь этого события в Пруссии были отчеканены памятные медали.

Третья осада Кольберга (13 (24) августа — 5 (16) декабря 1761 года)

13 (24) августа 1761 года корпус генерала Румянцева в составе 24 батальонов пехоты, 2 драгунских и 2 гусарских полков, а также тысячи казаков, всего около 15 тысяч человек, занял позицию к югу от Кольберга.

Гарнизон крепости был к тому времени усилен до 3 тысяч человек, кроме того, 8-тысячный корпус герцога Вюртембергского располагался лагерем под пушками крепости. В дополнение к имевшимся оборонительным сооружениям, крепость была обнесена ретраншементом, простиравшимся на двадцать с лишним вёрст.

27 августа (7 сентября) к Кольбергу прибыл соединённый русско-шведский флот в составе 24 линейных кораблей, 12 фрегатов и бомбардирских кораблей, большого количества транспортных судов под командованием вице-адмирала А. И. Полянского, доставивший 7-тысячное подкрепление, 31 августа (11 сентября) поступили осадные орудия. Первое серьёзное столкновение с противником произошло в начале сентября: герцог Вюртембергский отправил бесполезную при осаде конницу с небольшим отрядом пехоты в рейд по тылам русских, на обратном пути кавалерия пруссаков, возвращавшаяся в крепость с транспортом фуража и продовольствия, была перехвачена отрядом полковника Бибикова, наголову её разгромившим. Бибикову достались, кроме фур с припасами, 800 пленных во главе с генералом Варнери, командиром прусского деташемента.

7 (18) сентября Румянцев штурмовал два отдельно, перед ретраншементом, стоявших укрепления: одно из которых, на морском берегу, удалось взять, второе, несколько раз переходившее из рук в руки, осталось за пруссаками, стоив русским одними убитыми более тысячи человек. Схватка явилась с обеих сторон на редкость ожесточённой. Генерал-майор Еропкин (впоследствии главнокомандующий в Москве) был в это время тяжело болен. Не имея сил держаться на лошади, он приказал привязать себя к ней и так участвовал в сражении до самого его конца.

Остатки разбитой Бибиковым кавалерии принца Вюртембергского соединились с корпусом прусского генерала Платена, подошедшим от Позена. Платен занял позицию к юго-западу от Кольберга. Не имея возможности из-за того, что корпус его был и так сильно растянут, выделить достаточные силы против Платена, Румянцев ограничился посылкой отрядов для нарушения сообщения между Кольбергом и Штеттином, где находились значительные прусские магазины. При содействии генерала Фермора, посланного Бутурлиным от главной армии, удалось полностью пресечь связь между Кольбергом и Штеттином, сделав невозможным подвоз провианта, боеприпасов и подкреплений защитникам крепости. Ушедший от Фермора в Трептау прусский генерал Кноблох, в чью задачу входило прикрытие сообщения с Штеттином, был осаждён там отрядом, отправленным для этой цели Румянцевым. После недолгой осады Трептау прусский отряд капитулировал 14 (25) октября. Генерал Кноблох попал в русский плен.

Голод и недостаток боеприпасов вынудил принца Вюртембергского оставить защитников крепости. 31 октября (11 ноября) корпус принца, покинув лагерь у стен крепости, пытался зайти в тыл русским войскам. Эта попытка была пресечена Румянцевым, разделившим свои силы на два корпуса: осадный и наблюдательный. Последний нанёс 1 (12) ноября поражение войскам герцога Вюртембергского. Эта победа окончательно решила судьбу Кольберга. Гарнизон оборонялся ещё некоторое время, однако 5 (16) декабря вынужден был, истощив запасы продовольствия, капитулировать. Победителям достались 173 орудия, 20 знамён, 3000 солдат гарнизона были взяты в плен. Русская армия недолго пользовалась результатами победы, достигнутой немалыми жертвами: уже в следующем году Кольберг был возвращён Пруссии по условиям мирного договора, заключённого Петром III с прусским королём.

Литература

• Масловский Д. Ф.: Русская армия в Семилетнюю войну, Выпуск 1. — М.: Типография В. Березовского, 1891.
• Коробков Н. М. (ред.): Семилетняя война. — М., 1948.
• Военный энциклопедический лексикон, издаваемый Обществом военных и литераторов. Ч. 7. — СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1843.
• История флота Государства Российского. Т. 1 (1696—1914). Русский флот в Семилетней войне. — С .62-67.— М.: Терра, 1996.

Ссылки

• [syw-cwg.narod.ru/SYW_btl.html Осада Кольберга на сайте Семилетняя война]
• [syw-cwg.narod.ru/doc_klb1760.html Документы расследования неудачной осады Кольберга в 1760 г.]

Отрывок, характеризующий Осада Кольберга

Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]