Осада Ла-Рош-о-Муана
| Осада Ла-Рош-о-Муана | |||
| Основной конфликт: Англо-французская война (1202—1214) | |||
 Сражение Иоанна Безземельного с принцем Людовиком. Хроника Сен-Дени. XIV век | |||
| Дата |
19 июня — 2 июля 1214 | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Осада Ла-Рош-о-Муана войсками Иоанна Безземельного 19 июня — 2 июля 1214 — состоялась в ходе англо-французской войны 1202—1214.
В ходе кампании 1214 года король Иоанн в июне выступил из Пуату на север, чтобы соединиться с войсками императора Оттона IV, вторгшегося во Францию с востока. Форсировав Луару у Ансени, Иоанн захватил Анжер и Бофор-ан-Валле, после чего направился к Ла-Рош-о-Муану, расположенному в трех лье вниз по течению от Анжера. Этот мощный замок, построенный сенешалем Анжу Гильомом де Рошем, контролировал стратегические пути, в том числе дорогу на Нант, на которой до этого постоянно совершал разбои Пайен де Рошфор, рыцарь с левого берега Луары. Овладеть замком было необходимо, так как опираясь на него, французы могли перерезать коммуникации английской армии и помешать её отступлению на юг[1][2].
19 июня король начал осаду. Пайен де Рошфор со своей бандой присоединился к его войскам. Гарнизон храбро оборонялся, но против столь мощной армии долго продержаться не смог бы. Принц Людовик и маршал Анри Клеман, которым Филипп Август поручил борьбу с Иоанном, опасались идти на помощь крепости, так как войско английского короля и его пуатевинских союзников в три раза превосходило числом их силы. У французов было 300 рыцарей, 2 тыс. конных и 7 тыс. пеших сержантов, и 4 тыс. солдат, приведенных Гильомом де Рошем и Амори де Краоном. Людовик послал гонца за советом к своему отцу, направлявшемуся навстречу Оттону, и король приказал ему идти к замку и заставить Иоанна снять осаду[3][2].
30 июня Людовик выступил из Шинона, по рыцарскому обычаю известив английского короля о своем приближении. Иоанн послал ему ответ: «Если придешь, то найдешь меня готовым к битве, и чем скорее придешь, тем скорее пожалеешь, что пришел»[3]. Маршал командовал авангардом и фактически руководил войсками. 2 июля французы подошли к крепости, и пуатевинские бароны внезапно отказались с ними сражаться и покинули своего короля. Гильом Ле Бретон вкладывает в уста виконта Эмери де Туара речь, в которой тот заявляет Иоанну, что скоро англичане сами узнают храбрость французов, а что до него, то лучше он благоразумно вернется в свои владения. Гильом Гиар приписывает эти слова Савари де Молеону[4][2].
Лишившись большей части войска, король бросил осадные машины и в спешке начал переправу через Луару. Много людей при бегстве утонуло в реке: лодок не хватало, а в те что были, набивалось столько людей, что они тонули от перегрузки. Отставших французы частью перебили, а большинство взяли в плен. В осадном лагере была взята большая добыча. 15 июля Иоанн укрылся в Ла-Рошели и больше не предпринимал попыток наступления[5][2].
Филипп Август получил известие о победе, когда стоял лагерем у Перонны, наблюдая за концентрацией вражеских сил на границе Эно. Успех у Ла-Рош-о-Муана избавлял французского короля от опасности оказаться зажатым в клещи, и для современников значение этой победы было столь велико, что её ставили почти вровень с битвой при Бувине. Вскоре она обросла легендарными подробностями: говорили, что оба сражения произошли в один день, что, одержав победу, отец и сын направили друг другу гонцов с радостным известием. Гонцы встретились возле Санлиса; обменявшись сообщениями, «они воздели руки к небу, благодаря Господа за то, что он позволил королю и его наследнику торжествовать победу одновременно»[6].
Напишите отзыв о статье "Осада Ла-Рош-о-Муана"
Примечания
Литература
- Luchaire A. Philippe Auguste et son temps. — P.: Tallandier, 1980. — ISBN 978-2235008594
- Petit-Dutaillis Ch. Étude sur la vie et le règne de Louis VIII (1187—1226). — P.: Bouillon, 1894
- Сивери Ж. Филипп Август / Пер. с франц. М. В. Степанова. — СПб.—М.: Евразия, ИД Клио, 2013. — 352 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-91852-070-3, ISBN 978-5-906518-01-9.
Отрывок, характеризующий Осада Ла-Рош-о-Муана
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.
Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
