Осада Лейдена
| Осада Лейдена | |||
| Основной конфликт: Восьмидесятилетняя война | |||
 Выручка Лейдена гёзами, худ. О. ван Веен. | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа повстанцев | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Осада Ле́йдена — осада испанскими войсками в 1573—1574 годах голландского мятежного города Лейден в рамках Восьмидесятилетней войны и англо-испанской войны. Осада не удалось, и город был успешно освобождён в октябре 1574 года[1].
Предыстория
К 1572 году большинство округов Голландии и Зеландии были заняты голландскими повстанцами, стремившимися избавиться от испанского господства. Генерал-губернатор Нидерландов герцог Альба пытался сломить сопротивление голландцев и использовал Амстердам в качестве плацдарма, так как этот город был единственный в графстве Голландия, сохранившим верность испанской короне. Росту анти-испанских настроений способствовала жестокость испанских солдат при взятии ими Нардена и осаде Харлема.
После взятия испанцами Харлема в результате семимесячной осады графство Голландия оказалось разделено на две части. Альба попытался завоевать Алкмар на севере, но город выдержал испанскую атаку. Тогда Альба послал своего офицера Франсиско де Вальдеса на юг для атаки Лейдена. Но уже весьма скоро Альба понял, что не в состоянии подавить восстание так быстро, как он собирался, и просил короля о своей отставке. В декабре отставка была принята, и новым генерал-губернатором был назначен менее одиозный Луис де Суньига-и-Рекесенс.
Первая осада
К началу осады в октябре 1573 года Лейден имел большие запасы продовольствия. Осада стала для испанцев трудным испытанием: почва была слишком рыхлой для ведения подкопа, и городские оборонительные сооружения не удалось повредить. Защищала Лейден повстанческая армия, состоявшая из голландских, английских и шотландских войск, а также отрядов французских гугенотов[2][3]. Лидер голландских повстанцев, Вильгельм I Оранский, попытался спасти Лейден, отправив армию в Нидерланды. В апреле 1574 года Вальдес прервал осаду для отражения атаки голландской армии, но Санчо де Авила первым настиг голландцев и разбил их войско в битве при Моке.
Вторая осада
Армия Вальдеса вернулся для продолжения осады 26 мая 1574 года. Город, как казалось, вот-вот падет: запасы иссякали, повстанческая армия была разбита, а мятежная территория была очень мала по сравнению с огромной испанской империей.
Вильгельм I Оранский, однако, был полон решимости спасти город. Поэтому он послал почтового голубя в город с запиской, в которой просил горожан продержаться ещё три месяца. Чтобы выполнить обещание, Вильгельм Оранский собирался взорвать дамбы и затопить равнину близ города (таким же образом был спасен Алкмар), чтобы прислать к стенам Лейдена флот. Однако в таком случае ущерб окружающей сельской местности был бы огромным, и поэтому население области воспротивилось прорыву плотин. В конце концов Вильгельм I Оранский добился своего, и 3 августа дамбы были открыты. Для прорыва осады был собран флот из двухсот малых судов и большой запас провизии. Однако вскоре после того, как дамбы были открыты, Вильгельм Оранский — вдохновитель всей операции — слег с лихорадкой, и снятие осады было отложено. Кроме того, затопление окраин заняло больше времени, чем ожидалось, поскольку ветер оказался неблагоприятным. 21 августа жители Лейдена направили послание Вильгельму, в котором заявили, что они, как и обещали, продержались три месяца — два с продовольствием и один без него. Вильгельм прислал ответ, сообщив, что дамбы взорваны, и спасение придет в ближайшее время.
Тем не менее, только в первый день сентября, когда Вильгельм оправился от болезни, экспедиция возобновилась. Более 15 миль отделяло повстанческий флот от Лейдена, 10 из них удалось пройти без труда. 10 сентября флот подошел к уцелевшей и удерживаемой испанцами плотине, перекрывшей ему путь. Голландцы сходу захватили плотину в ходе ночного нападения. На следующее утро испанцы контратаковали, но были отбиты с потерей нескольких сотен солдат. Плотина была взорвана, и голландский флот подошел к Лейдену.
Однако ещё один барьер преграждал повстанцам путь. Испанцам удалось восстановить одну из дамб, из-за чего единственный путём к Лейдену для голландцев оставался канал, ведший к озеру Зутермер. Этот канал тщательно охраняется 3000 испанцев, и повстанцы не смогли взять канал под свой контроль. Вскоре вода стала уходить, и большинство голландских кораблей сели на мель.
Между тем, в городе жители потребовали капитуляции, увидев голландские корабли на мели. Но мэр ван дер Верфф вдохновил своих сограждан держаться, заявив, что готов отрубить свою руку и накормить ею голодных. Тысячи жителей умерли от голода, однако остальные держались, полагая, что испанцы, войдя в город, убьют всех, как это произошло в Нардене.
Только 1 октября ветер сменился на западный, вода стала пребывать, и флот повстанцев снова поднял паруса. Теперь только два форта перекрывали голландцам путь к городу — Зутервуде и Ламмен,- оба имели сильный гарнизон. Гарнизон Зутервуде, однако, бросил форт, лишь завидев голландский флот. В ночь со 2 на 3 октября испанцы оставили и форт Ламмен, сняв тем самым осаду Лейдена. По иронии судьбы в ту же ночь часть стены Лейдена, подмытой морской водой, рухнула, оставив город беззащитным. На следующий день обоз повстанцев вошел в город, раздавая жителям селедку и белый хлеб.
Последствия
В 1575 году испанская казна иссякла, солдаты перестали получать жалование и взбунтовались. После разграбления Антверпена все Нидерланды восстали против Испании. Лейден вновь был в безопасности.
3 октября в Лейдене проходит ежегодный фестиваль в память о снятии осады в 1574 году[4]. Муниципалитет традиционно в этот день раздает бесплатную сельдь и белый хлеб жителям города.
Напишите отзыв о статье "Осада Лейдена"
Примечания
Литература
- Fissel Mark Charles. English warfare, 1511–1642; Warfare and history. — London, UK: Routledge, 2001. — ISBN 978-0-415-21481-0.
- Henty G. A. By Pike and Dyke. — Robinson Books, 2002. — ISBN 978-1-59087-041-9.
- Motley John Lothrop. [ia341328.us.archive.org/2/items/jm23v/jm23v10.txt The Rise of the Dutch Republic, Entire 1566–74].
- Trim David. The Huguenots: History and Memory in Transnational Context:. — Brill Academic Publishers, 2011. — ISBN 978-90-04-20775-2.
- Van Dorsten J. A. Poets, Patrons and Professors: Sir Philip Sidney, Daniel Rogers and the Leiden Humanists.. — BRILL: Architecture, 1962. — ISBN 978-90-04-06605-2.
Отрывок, характеризующий Осада Лейдена
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
