Осада Лилля (1667)

Осада Лилля французскими войсками
Основной конфликт: Деволюционная война
Осада Лилля.
Дата	11-28 августа 1667 года
Место	Лилль, нынешняя Франция
Итог	Победа французов
Противники
Франция Испанская империя
Командующие
Людовик XIV Себастьян Вобан Граф Брюаи
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Осада Лилля (фр. Siège de Lille) — осада в период 11—28 августа 1667 года и взятие французскими войсками под предводительством короля Людовика XIV фламандской крепости Лилль в Испанских Нидерландах в ходе Деволюционной войны.

После взятия Лилля в 1304 году Филиппом IV Красивым, Лилль, Бетюн и Дуэ остались во владении Фландрии, но должны были платить Франции ежегодную ренту. Весной 1667 года отношения с Францией обострились, в виду явного намерения Людовика XIV окончательно присоединить Лилль к Франции. 2 мая 1667 года граф Брюаи, правитель провинции, заявил магистрату Лилля, что, в виду надвигающейся войны и возможности осады города, необходимо принять следующие меры: увеличить стражу Лилля и омолодить её состав; увеличить военные запасы; исправить и усилить укрепления; организовать в предместьях Лилля помещения для бедных жителей. Магистрат исполнил эти требования.

В это время Омон с французскими войсками осадил Армантьер и 28 мая взял его; Брюгге сдался 6 июня; Фюрн — 12 июня. Король с войсками подошел к Геннегау. 16 июня ему сдался Турне; Дуэ, Куртрэ и Уденард также последовательно капитулировали. После этого Людовик XIV произвел демонстративную атаку на Дендермонд, а маркграф Гюмьер с кавалерийским корпусом обложил Лилль, 10 августа король с авангардом прибыл к Лиллю и тотчас же приказал приступить к осадным работам.

Работы велись на восточном фронте от реки Беккерель, Фивских ворот до бастиона Нобльтур. Король лично руководил осадой, имея при себе маршала Тюренна. 11 августа люнет, расположенный впереди Фивских ворот, был взят штурмом. В ночь на 19 августа были окончены циркум и контрвалационные линии. Атака велась одновременно на 2 пункта: правая — гвардией против Фивских ворот и левая — Пикардийским и Орлеанским полками на бастион Нобльтур. 21 августа были окончены батареи. Их огонь скоро уничтожил батареи у Фивских ворот, взамен которых обороняющимися были устроены батареи на бастионах Святого Маврикия и Святой Магдалины; в последнем находилась также знаменитая батарея Менье, обстреливавшая продольно подступы к позиции осажденных. За это время в городе произошло много пожаров. 23 августа осаждающие возвели 4-х орудийную батарею против Беккереля.

К этому дню у осажденных осталось пороха только на 8—10 дней, почему на городской колокольне начали зажигать костры с целью дать знать испанскому генералу графу Марзену, что город находится в опасности. Но ответные огни на холмах Кеммель вблизи Иперна, что должно было означать высылку помощи, не зажигались. 24 августа ожидался штурм. Действительно французский корпус открыто пошел в атаку, овладел контрэскарпом и равелином Фивских ворот. Защищавшие равелин бросились было бежать, но были остановлены графом Брюаи, который заставил их взять равелин обратно.

В течение 2 следующих дней французы усилили огонь и заняли палисад; 26 августа осажденные сделали вылазку, а их кавалерия произвела набег на лагерь осаждавших. В следующую ночь, когда осажденные отдыхали после вылазки, французская гвардия, поддержанная 2 ротами мушкетеров, тихо, без шума пошла в атаку, бросилась на равелин Фивских ворот и овладела им. В то же время полки Овернь и Карамини овладели равелином Нобльтур.

Потери атакующих были велики, но положение Лилля стало критическим. Поэтому магистрат просил графа Брюаи вступить в переговоры с королём для почетной капитуляции. Брюаи собрал старших начальников и настаивал на контратаке с целью взять обратно оба равелина; но последние просили его отказаться от этой мысли, так как войска были сильно расстроены. Сведений от генерала Марзена не было (по французской реляции, он 26 августа приблизился к Лиллю, но был остановлен посланным ему навстречу корпусом). В виду этого граф Брюаи вступил в переговоры о сдаче Лилля 28 августа. Король вступил в город и принес присягу сохранить городу все его привилегии, после чего жители Лилля присягнули королю. По Аахенскому договору 1668 года Лилль был окончательно присоединен к Франции.

Литература

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.

Отрывок, характеризующий Осада Лилля (1667)

– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.