Осада Меца (1552)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Осада Меца
Основной конфликт: Итальянская война (1551—1559)
Дата

19 октября 1552 — 1 января 1553

Место

Мец (Лотарингия)

Итог

Победа французов

Противники
Священная Римская империя Священная Римская империя Королевство Франция
Командующие
Карл V Франсуа де Гиз
Силы сторон
60 тыс. чел., 150 орудий 7 тыс. чел.
Потери
более 30 тыс. убитыми, ранеными и умершими от болезней менее 300 чел. убитыми
 
Восьмая итальянская война (1551—1559)
Триполи Мирандола Понца Мец Теруан Эден Тальма Корсика Сиена Марчиано Ранти Сен-Кантен Кале Балеары Тионвиль Гравелин

Осада Меца 19 октября 1552 — 1 января 1553 — была предпринята войсками императора Карла V в начале Десятой Итальянской войны (1552—1556)[K 1].





Захват Меца французами

Заключив 15 января 1552 года тайный Шамборский договор с имперскими князьями, оппозиционными императору, Генрих II в феврале объявил войну Карлу V.

В начале кампании армии короля и коннетабля Монморанси вторглись на территорию Трех епископств. 10 апреля Туль открыл ворота перед королём. Коннетабль занял Понт-а-Муссон и встал лагерем у Меца. В городе положение было напряженное, народ бунтовал против патрициата, жители были недовольны бесчинствами имперских командиров, действовавших в округе, а епископ Робер де Ленонкур, державший сторону короля, сформировал профранцузскую партию[1].

Монморанси 10 апреля овладел городом с помощью хитрости. Добившись от магистрата разрешения провести через Мец два отряда пехоты, он собрал отборных людей, в количестве значительно большем, чем было предусмотрено соглашением, и когда городские власти поняли, что происходит, было уже поздно: один отряд занял центр города, а другой захватил одни из ворот[1].

Овладев Нанси при помощи кардинала Лотарингского, Генрих II 18 апреля соединился с войсками коннетабля в Меце, после чего 22-го армия выступила на Рейн, оставив в городе 3400 человек гарнизона. Действия против Саарбурга и Страсбурга были неудачными, но французские войска 20 мая овладели Верденом, после чего поход пришлось прекратить, так как армия понесла большой урон от болезней[2].

Сбор имперской армии

Карл V был занят попытками достичь соглашения с лютеранами на рейхстаге, открывшемся 27 мая в Пассау. Переговоры шли тяжело, а брат императора эрцгерцог Фердинанд просил помощи против турок, с крупными силами вторгшихся в Венгрию и Трансильванию. 2 августа было достигнуто соглашение, отменявшее Аугсбургский интерим и назначившее новый рейхстаг для решения религиозных споров и освобождения князей, взятых в плен в битве при Мюльберге[3].

После этого император смог приступить к сбору армии. Войска, вызванные из разных провинций, собирались на Верхнем Дунае, и до конца августа было неясно, двинется император на турок или на французов[4].

Подготовка Меца к обороне

17 августа для организации обороны в Мец прибыл герцог Франсуа де Гиз. С ним был отряд, состоявший из молодых аристократов, желавших поучаствовать в предприятии: маркиза д’Эльбёфа, графа де Ларошфуко, сеньора де Бирона, сеньора де Рандана и его брата. Позднее прибыли герцог Немурский, видам Шартрский, сеньор де Мартиг, принц Конде, его брат граф Энгиенский, двое сыновей Монморанси и другие знатные особы[5].

Мец был окружен с запада, севера и востока реками Мозелем и Сеем, сливавшимися на его северо-западной окраине. Две широкие и полноводные реки, разделенные островами на несколько рукавов, создавали естественную защиту на трех направлениях, и только с юга широкая равнина давала доступ к крепости. Со стороны рек укрепления представляли собой простую стену, усиленную инженерными сооружениями на северо-востоке, где в сторону Сея выходили Сен-Барбские, Немецкие и Мецкие ворота. Основные оборонительные сооружения располагались на юге, от ворот Сен-Тибо, выходящих на Сей, до Адской башни и платформы Сен-Мари — на Мозель. В центре этого участка находились Шампанские ворота[4].

Все укрепления были в плохом состоянии, и Гиз с помощью артиллерийских комиссаров и экспертов по фортификации немедленно занялся их усилением. Были снесены все пригороды и разрушены даже церкви, дабы ничто не мешало простреливать подступы. В самом городе были разрушены высокие здания, которые противник мог бы использовать как ориентиры для пристреливания орудий. Гиз распорядился свезти в Мец весь урожай с окрестных полей, чтобы местность в радиусе лье от города представляла собой пустыню[6].

Начало осады

Захват Францией Меца наносил удар по престижу империи, и 1 сентября её войска выступили на запад.

Герцог Альба и маркиз Мариньяно, командовавшие авангардом имперских сил (20 тыс. пехоты, 4 тыс. кавалерии и 7 орудий), 19 октября подошли к городу в районе Немецких ворот. Сеньор де Ла Бросс произвел вылазку, вступив в бой с двумя тысячами испанских или итальянских аркебузиров. Сражение продолжалось с 11 часов утра до вечера, и французы взяли верх, благодаря помощи, приведенной из крепости кампмейстером Фаваром и Пьеро Строцци[7].

После неудачных попыток атаковать крепость с этого направления, Альба был вынужден повернуть на юг и расположить основные силы против укреплений на участке между воротами Сен-Тибо и платформой Сен-Мари, где французы установили батарею. Для Гиза оборону затрудняло присутствие маркграфа Бранденбургского Альбрехта Алкивиада, стоявшего в окрестностях с 15 тыс. пехоты, 3 тыс. всадников и 40 орудиями. Этого головореза изгнали из империи за бандитизм, он укрылся в пограничной Лотарингии и предлагал свои услуги и королю и императору. Не доверявший этому «сомнительному персонажу»[8], герцог де Гиз отказался впустить его в город[8].

Герцог де Гиз разделил периметр крепостных стен на секторы обороны, поручив командование нескольким сеньорам и капитанам. Граф д'Энгиен и принц Конде получили участок между воротами Сен-Тибо и Сеем; принц Ла-Рош-сюр-Йон наблюдал за пространством от моста де Барр до башни Шарьер; герцог Немурский оборонял участок от решетки Гравьер до траншеи, порученной Пьеро Строцци; а тот вместе с маркизом д'Эльбёфом охранял район от траншеи до водяной мельницы на Сее. Монморанси, Дамвиль и граф де Гунор находились внутри крепости, Орацио Фарнезе занимал позицию за Шампанскими воротами, видам Шартрский в башне Шарьер, Ларошфуко у Мецких ворот[9].

Альба стал лагерем в руинах предместий Сен-Клеман и Сен-Арнуль, намереваясь атаковать участок между воротами Сен-Тибо и Адской башней[10]. 9 ноября он начал бомбардировку города. 17-го удалось проделать значительную брешь в районе Серпенских ворот, но осажденные быстро соорудили за ней новую стену.

Прибытие императора

К середине ноября под стенами Меца стояли три армии. Лагерь испанцев находился на юге, лагерь королевы Марии на севере, и лагерь маркграфа Бранденбургского на северо-западе. Карл V прибыл в испанский лагерь 20 ноября. Он был болен, и едва сумел подняться, чтобы на белом коне показаться перед войсками. Несмотря на отвращение, которое вызывал у него Альбрехт Алкивиад, император договорился с ним о совместных действиях[8]

23 ноября имперцы установили две новых батареи, одну из 30 орудий, другую из 15, выпустивших во время бомбардировки 24—25 ноября не менее 1450 ядер. Башни Линьер и Вассьё были обращены в руины[11]. Герцог де Гиз из семи городских ворот оставил три для вылазок — ворота к «мосту мертвецов», к мосту Ифруа и Мецкие, а остальные замуровал, чтобы облегчить оборону[12].

26 ноября была установлена еще одна брешь-батарея, бившая по башне Плотников, расположенной рядом с Адской. 27—28 ноября мощным артиллерийским огнём удалось обрушить башню Сен-Мишель, стоявшую на куртине, рядом с уничтоженными башнями Линьер и Вассьё. В результате образовался пролом шириной 20 ступней между Шампанскими воротами и Адской башней, но защитники крепости, пользуясь тем, что противник действовал очень медленно, успели возвести позади него новые укрепления[13].

За время осады имперцами было выпущено около 15 тыс. ядер, но интенсивная бомбардировка не дала существенных результатов. Попытки минирования во влажной приречной почве также были неудачны, а люди де Гиза умело разрушали вражеские подкопы контрминами. С начала декабря артиллерийский обстрел ослаб, император дважды пытался организовать штурм, и оба раза его приказы не были выполнены[14].

Осажденные начали производить крупные вылазки, еще больше увеличивая хаос в лагере противника.

Действия имперских войск были настолько нерешительны, что Франсуа де Гиз ещё 6 ноября направил королю предложение использовать армию на других направлениях, пока он обороняет город, который противнику все равно не взять. Тем не менее, французское главное командование в лице короля и коннетабля также не предпринимало активных действий. Простояв некоторое время в Сен-Мишеле, Монморанси выступил в Реймс, где находился Генрих, и в конце ноября прибыл в Компьен, ничего не сделав ни в направлении Меца, ни в Артуа и Пикардии, где бесчинствовал неприятель[15].

Действия маршала Сент-Андре были более решительными, и ему удалось отвоевать часть крепостей, захваченных противником в начале осени[16].

Политическое и финансовое положение императора было сложным; если бы 4 ноября в Нидерланды не прибыл флот с испанским золотом, Карлу было бы нечем заплатить войскам. Армия понесла большие потери от тифа. 2 декабря император обратился к сыну Филиппу, находившемуся в Антверпене, с настойчивыми просьбами о помощи, но тот их проигнорировал, не желая ввязываться в безнадежное дело[15].

8 декабря в Мец прибыл Амбруаз Паре, весной того года при осаде Данвиллера впервые применивший при ампутациях лигатуру вместо прижигания раскаленным железом[17].

Конец осады

В течение декабря имперцы проделали бреши ещё в нескольких местах, Адская башня была разрушена артиллерийским огнём, но осажденные немедленно сооружали новые укрепления, сводя на нет результаты бомбардировок. Император хотел штурма, но военный совет высказался против этого. Наступила зима, лагерь начали затапливать дожди, армия сильно поредела от болезней, и 24 декабря было объявлено о снятии осады. 26-го началось отступление. Сам император уехал 1 января[15], на следующий день сняли лагерь основные силы. Маркграф Бранденбургский оставался в окрестностях Меца до 9 января, изображая готовность продолжать осаду[18][K 2].

6 января герцог де Гиз выступил из города с отрядом и осмотрел лагерь противника, находившийся в ужасающем состоянии. Повсюду валялись непогребенные трупы, имперские войска бросили умирать своих раненых, дороги были завалены павшими лошадями и брошенными повозками. Из 60 тысяч, которые были у Карла и Альбрехта в начале осады, из-под Меца ушло всего около 12 тысяч человек[K 3]. Французы потеряли всего 22 офицера, нескольких тяжеловооруженных всадников, шеволежеров и конных аркебузиров, и 250 солдат. Гиз распорядился собрать раненых солдат противника и перевезти в город для оказания медицинской помощи[19].

Итоги

В результате кампании 1552 года Три епископства надолго вошли в состав Франции. «Мессенская республика», существовавшая со времени предоставления Мецу имперских вольностей в XIII веке, фактически была упразднена. Горожане несколько раз пытались добиться от рейхстага помощи против французов, прочно оккупировавших город и построивших в 1556 году мощную цитадель, но имперское собрание было вынуждено смириться с аннексией Трех епископств, формально вошедших в состав Франции по условиям Вестфальского мира в 1648 году.

В честь осады Меца через несколько лет, следуя итальянской ренессансной моде, начавшей распространяться к северу от Альп, отчеканили одну из первых в истории Франции серий памятных медалей: три от имени короля и две от имени Франсуа де Гиза[20].

Напишите отзыв о статье "Осада Меца (1552)"

Комментарии

  1. По другой периодизации — Восьмой Итальянской войны (1551—1559)
  2. Альбрехт Алкивиад добился больших успехов, чем другие имперские командиры, взяв в плен герцога Омальского, отпущенного весной 1554 года, после того, как французские послы в Германии, Швейцарии и Граубюндене договорились с маркграфом о сумме выкупа (Decrue, p. 151)
  3. Эжен д'Орьяк исчисляет потери имперцев в 30 тысяч одними убитыми и умершими от болезней, не считая огромного числа раненых (Auriac, p. 59)

Примечания

  1. 1 2 Lemonnier, 1983, p. 166.
  2. Lemonnier, 1983, p. 166—167.
  3. Lemonnier, 1983, p. 167—168.
  4. 1 2 Lemonnier, 1983, p. 168.
  5. Auriac, 1874, p. 15, 30.
  6. Lemonnier, 1983, p. 168—169.
  7. Auriac, 1874, p. 28—29.
  8. 1 2 3 Lemonnier, 1983, p. 169.
  9. Auriac, 1874, p. 30—31.
  10. Auriac, 1874, p. 33.
  11. Auriac, 1874, p. 35.
  12. Auriac, 1874, p. 36.
  13. Auriac, 1874, p. 42—43.
  14. Auriac, 1874, p. 44.
  15. 1 2 3 Lemonnier, 1983, p. 170.
  16. Auriac, 1874, p. 51—52.
  17. [books.google.ru/books?id=4uESAAAAYAAJ&pg=PR248&lpg=PR248&dq=ambroise+par%C3%A9+metz&source=bl&ots=Vh3Tau_Tsh&sig=QMLX_LTjhwBoEj5MmtwsDeB175g&hl=ru&sa=X&ved=0CGMQ6AEwCWoVChMI2I6s9s2dyQIVwRUsCh3K5gWp#v=onepage&q=ambroise%20par%C3%A9%20metz&f=false Œuvres complètes d'Ambroise Paré. T. I.] — P.: J. B. Bailliére, 1840
  18. Auriac, 1874, p. 59.
  19. Lemonnier, 1983, p. 170—171.
  20. Auriac, 1874, p. 63.

Литература

  • Auriac E. d'. L'avant-dernier siège de Metz, en l'an 1552. — P.: Librairie de la Société des gens de lettres, 1874.
  • Bonnardot F. Documents sur le siège de Metz en 1552, publiés d’après les registres du bureau de la ville de Paris. — P., 1885
  • Chabert F.-M. Journal du Siège de Metz en 1552 de Bertrand de Salignac. — Metz Rousseau-Pallez, 1856
  • Decrue F. Anne, duc de Montmorency, connétable et pair de France sous les rois Henri II, François II et Charles IX. — P.: E. Plon, Nourrit et Cie, 1889.
  • Lemonnier H. La France sous Henri II la lutte contre la Maison d'Autriche, 1519—1559. — P.: Tallandier, 1983.
  • Salignac de la Motte Fénélon B. de. Le siège de Mets, en l’an MDLII. — P.: Charles Estienne, 1553.
  • Salignac de la Motte Fénélon B. de. Le siège de Metz par l’empereur Charles V, en l’an 1552 : où l’on voit comme monsieur de Guise et plusieurs grands seigneurs de France, qui étoient dans ladite ville ce sont comportés à la deffence de la place. — Metz Pierre Collignon, 1665.
  • Zeller G. Le Siège de Metz par Charles Quint. — Nancy, 1943

Ссылки

  • [ambroise.pare.free.fr/journal_metz.htm Ambroise PARÉ]

Отрывок, характеризующий Осада Меца (1552)

Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.