Осада Монтаржи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Осада Монтаржи
Основной конфликт: Столетняя война
Дата

15 июля - 5 сентября 1427 года

Место

Монтаржи, Франция

Итог

Победа французов

Противники
Англия Франция
Командующие
Ричард де Бошан Жан де Дюнуа,
Этьен де Виньоль
Силы сторон
3000 солдат неизвестно
Потери
1000 солдат неизвестно
 
Столетняя война
третий и четвёртый этапы (14151453)
Арфлёр Азенкур Руан Боже Мо Краван Ля Броссиньер Вернёй Монтаржи Руврэ Орлеан Жаржо Мен-сюр-Луар Божанси Пате Париж Компьен Жерберуа Форминьи Кастийон

Осада Монтаржи́ (фр. Le siège de Montargis) — битва Столетней войны, одна из немногих побед французских сил до появления Жанны д’Арк. На фоне последовавшей за ней гораздо более масштабной осады Орлеана, эта победа довольно быстро была забыта и осталась преимущественно в местной памяти.





Сражение

Стремясь усилить наступление на силы дофина, герцог Бедфорд направил в начале июля 1427 года графа Уорика захватить крепость Монтаржи, ключевой пункт в регионе междуречья Сены и Луары. Имея примерно 3000 солдат, Уорик приступил к осаде 15 июля.

Расположенный на возвышенности и окружённый реками Луан и Верниссон, Монтаржи представлял из себя хорошо укреплённую крепость, защищаемую подготовленным гарнизоном. В дополнение к этому, пересекающие город каналы разделяли осаждающие силы. Соответственно, прогресс английских войск был незначительным, и к началу сентября, несмотря на интенсивную продолжительную бомбардировку, они смогли обеспечить себе только небольшой проход в городских оборонительных сооружениях.

С целью усилить гарнизон, дофин направил 1600 солдат во главе с Орлеанским бастардом и Этьеном де Виньоль. Бастард послал сообщение осаждённым, сообщая о своём скором прибытии и предлагая план совместных действий. 5 сентября его войска появились на дороге, ведущей к городу с юга. Английские войска выдвинулись вперёд, перейдя маленький деревянный мост через Луан. Гарнизон открыл ворота шлюза, что вызвало потоп, разделивший английскую армию пополам, смывший мост и войска на нём. В то же время гарнизон напал с тыла, поддержав бастарда, обстреливающего англичан через реку. В начавшемся паническом бегстве, Уорик потерял до трети своего войска и всю артиллерию.

Последствия

Военные последствия

Помимо усиления репутации Орлеанского бастарда, эта победа воодушевила дофина и его сторонников и существенно осложнила планы Бедфорда. Однако, несмотря на потерю людей и пушек, Бедфорд быстро выдвинул новые силы для осады города, объявив награду за его взятие. К концу 1428 года, когда началась осада Орлеана, Монтаржи был в руках англичан. Никаких важных последствий эта победа не имела, разве что отсрочила на год угрозу английского вторжения в Центральную Францию. Она любопытна прежде всего победой французов при соотношении сил не в их пользу, что не так уж и часто встречалось во время заключительной фазы Столетней войны.

В памяти

Снятие осады вызвало радость и ликование не только в Монтаржи, но и по всей стране. Орлеанцы устроили торжественное шествие, вознося благодарность Богу, а также отправили в город 1000 ливров. Карл VII, для которого эта победа была особенно радостна после поражений при Краване и Вернейле, даровал Монтаржи многочисленные привилегии, количество и существенность которых показывают важность этой победы для французов. В частности, город был навечно освобождён от всяческих налогов и сборов, ему присваивалось имя Montargis-le-Franc с правом помещения на герб трёх золотых лилий на лазурном фоне, а граждане могли помещать на гербы букву M, увенчанную короной. Были учреждены черыре ярмарки. Город с окрестностями присоединялся к королевскому домену, горожаном разрешалось использовать лес для своих нужд.

Эти привилегии подтверждались в последующие царствования, вплоть до Людовика XVI в 1784 году и были собраны и изданы в 1608 году в фр.  Les privilèges, franchises et libertez des bourgeois et habitants de la ville et faubourgs de Montargis.

До Революции каждый год проводился «Праздник англичан» (фр. Fête aux Anglais). Эта торжественная религиозно-патриотическая церемония начиналась с мессы, продолжалась конным шествием через город, завершающимся реконструкцией битвы.

В январе 1853 года в Монтаржи было основано «Общество исторической реконструкции округа Монтаржи» (фр. Société d'Emulation de l'Arrondissement de Montargis), существующее до сих пор.

Напишите отзыв о статье "Осада Монтаржи"

Литература

  • John A. Wagner. Encyclopedia of the Hundred Years War. — Greenwood Press, 2006. — 375 с. — P. 219. — ISBN 0-313-32736-X.

Ссылки

  • G. Millon de Montherlant. [gatinais.histoire.pagesperso-orange.fr/siege_Montherlant.htm Le siège de Montargis en 1427] (фр.). Проверено 29 августа 2010. [www.webcitation.org/67W9vBaC0 Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].
  • В.Тропейко; М.Нечитайлов. [100yearswar.xlegio.ru/Main/monta.htm Осада Монтаржи (15 июля - 5 сентября 1427г.)] (рус.). Проверено 29 августа 2010. [www.webcitation.org/67W9voh6Y Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Осада Монтаржи

– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.