Осада Нарвы (1704)

Осада Нарвы
Основной конфликт: Великая Северная война
Н. Зауервейд. «Пётр I усмиряет своих солдат после взятия Нарвы»
Дата	27 июня (8 июля)—9 (20) августа 1704
Место	Нарва, ныне Эстония
Итог	победа русских
Противники
Швеция Россия
Командующие
Р. Горн Пётр I Г. Б. Огильви
Силы сторон
2500—4500 человек 43 000 человек
Потери
2700 убитых, 1800 раненых 3000 убитых и раненых

Осада Нарвы — осада и взятие русскими войсками шведской крепости Нарвы в 1704 году.

Предыстория

В августе 1700 года Россия вступила в Северную войну, и первым делом русская армия осадила шведскую крепость Нарва. Подошедшие на помощь Нарве шведские войска под командованием короля Карла XII разгромили русских.

В последующем шведская армия Карла XII обратилась против саксонского курфюрста и польского короля Августа II. В отсутствие главной шведской армии в 1701—1703 годах русские нанесли шведам ряд чувствительных поражений в Шведской Ливонии и захватили почти всю Ингерманландию.

В кампании 1704 года русская армия была разделена: большая часть армии, вверенная генерал-фельдмаршал-лейтенанту Г. Б. Огильви и генералу А. И. Репнину, должна была взять осадой Нарву и Ивангород; войска, вверенные генерал-фельдмаршалу Б. П. Шереметеву (по-прежнему назывались Большим полком), в начале июня осадил Дерпт.

Нарву оборонял генерал-майор Р. Горн, Дерпт — полковник К. Шютте. Реальную помощь осаждённым мог оказать генерал-губернатор Эстляндии генерал-майор В. А. Шлиппенбах, стоявший в Ревеле.

Осада

Численность гарнизона Нарвы

Численность шведского гарнизона составляла, по разным данным, от 2500 человек (плюс незадолго до начала осады он был усилен ещё одним пехотным полком) до 3,5 тыс. пехоты, 1 тыс. кавалерии, 570 орудий. Современный историк А. Б. Широкорад даёт численность гарнизона 3175 человек пехоты, 1080 конницы и 300 артиллеристов, всего 4555 человек при 432 орудиях в самой Нарве и 128 орудиях в Ивангороде.

Начало осады

26 апреля 1704 года окольничий П. М. Апраксин с тремя пехотными полками и тремя ротами кавалерии (около 2500 человек) занял устье реки Наровы. 12 мая шведский флот попытался доставить запасы и подкрепление в Нарву (1200 человек), однако был встречен огнём русских береговых батарей и отошёл к Ревелю.

30 мая русская армия под началом генерала А. И. Репнина переправилась на левый берег Наровы и расположилась лагерем в 5 верстах от Нарвы. Позже она заняла позицию, которую занимала в 1700 году. Четыре драгунских полка обложили собственно крепость Нарву, два полка окружили Ивангород. Корпус П. М. Апраксина остался у устья Наровы.

«Маскарад»

В это время среди осаждённых распространился слух, что на помощь идёт из Ревеля отряд генерал-майора В. А. Шлиппенбаха. В связи с этим царь Пётр придумал устроить «маскарад»: переодеть 4 русских полка в синие мундиры, чтобы они походили на шведов. Эти полки (Семёновский и Ингерманландский пехотные, драгунские Ивана Горбова и Афанасия Астафьева) должны были изображать корпус Шлиппенбаха. 8 июня «маскарадный» корпус во главе с Петром двинулся к крепости. Их притворно атаковали осаждающие во главе с А. Д. Меншиковым и А. И. Репниным. На помощь «ряженым» вышел отряд шведов из крепости (150 человек кавалерии и 800 пехоты под командованием подполковника Маркварта). Русские попытались отсечь шведов от крепости, однако русская хитрость была открыта раньше времени. Тем не менее, в результате боя большая часть шведской кавалерии была изрублена, а пехота не без труда вернулась в крепость. По русским данным, потери шведов составили 300 убитых; в плен удалось взять 4 офицеров (включая подполковника Маркварта) и 41 солдата. Потери русских составили всего 4 убитых и несколько раненых.

Всё же операция не достигла поставленных целей. Русским пришлось вести «правильную» осаду. В то же время до сих пор русская армия не могла приступить к осаде до подвоза пушек и мортир водным путём из Санкт-Петербурга.

Тем временем реальный отряд генерал-майора В. А. Шлиппенбаха, двинувшийся на помощь Нарве (4400 пехоты и конницы), 15 июня был встречен и отброшен назад к Ревелю отрядом полковника К. Э. Ренне, которому подчинили 6 драгунских полков (самого Ренне, Г. К. Флуга, И. С. Горбова, А. Астафьева, Мореля де-ла-Каррера и Суваса), Бутырский пехотный полк, 500 человек Ингерманландского полка и 60 гренадер Преображенского и Семёновского гвардейских полков (всего около 8000 чел.; пехота для мобильности была посажена частью на лошадей, частью на телеги). Удалось захватить две шведские пушки, в плен попал полковник барон Фриц Вахтмейстер. За этот успех Ренне получил чин генерал-майора, став первым русским кавалерийским генералом.

«Правильная осада»

20 июня под стены Нарвы прибыл новый русский главнокомандующий генерал-фельдмаршал-лейтенант Г. Б. Огильви. В команде находились также генерал А. И. Репнин, генерал-поручик А. А. фон Шембек, генерал-майоры И. И. Чамберс, Я. В. Брюс, А. В. Шарф, а также инженер-генерал Ламбер.

30 июня Пётр I покинул осадный лагерь под Нарвой и отправился к Дерпту, куда прибыл 2 июля. 6 июля началась активная бомбардировка Дерпта, а 13 июля он был взят штурмом. Вскоре Пётр I вернулся к Нарве. Вместе с ним пришли полки под командой генерал-майора Н. Г. фон Вердена (около 10 тыс.; силы осаждающих Нарву русских возросли до 43 тыс. человек). Всего осадная русская армия составила 30 тысяч пехоты, 16 полков конницы, 150 орудий.

В то же время 10 июля шведский генерал Г. Ю. Майдель, действуя со стороны Выборга, нанёс поражение русской иррегулярной коннице Д. Е. Бахметьева на р. Сестре. Для снятия угрозы Петербургу Г. Б. Огильви вынужден был направить в распоряжение обер-коменданта Петербурга Р. В. Брюса часть конницы (иррегулярную конницу Новгородского разряда и драгунский полк И. С. Горбова; позже драгуны вернулись к Нарве).

30 июля, по доставке осадных орудий, началась бомбардировка Нарвы и Ивангорода из 40 пушек и 24 мортир (обращённых как против Ивангорода и моста, так и бастионов Гонор и Виктория).

6 августа в бастионе Гонор образовался большой пролом, а сам бастион был разрушен. Однако гарнизон защищался упорно, и предложение Петра о сдаче крепости было отвергнуто комендантом Р. Горном в обидных выражениях, который напомнил о поражении под этими стенами в 1700 году. Пётр I решился на штурм.

Штурм

В ночь на 9 августа осадные войска, разделённые на три корпуса, собрались в траншеях.

...по обычаю того времени, из полков были вызваны солдаты, которые за побеги и другие преступления были приговорены к наказанию — и им поручено было, чтобы заслужить помилование, нести и ставить к стенам штурмовые лестницы. 8 августа ночью, скрытно, люди эти, которых набралось до 1600 человек, с лестницами засели в шанцах; в то же время все остальные были разделены на три отряда и каждому из них был указан пункт атаки...

— [new.runivers.ru/lib/book6043/ Я. С. Смирнов. История 65 Пехотного Московского его Императорского высочества государя наследника цесаревича полка. Варшава, 1890]

Генерал-поручик А. А. фон Шембек руководил атакой бастиона Виктория, генерал-майор И. И. Чамберс приступил к бастиону Гонор, а генерал-майор Н. Г. фон Верден — к равелину между бастионами Виктория и Фама.

В полдень дан был сигнал к атаке пятью пушечными выстрелами. К 3 часам главный вал был уже во власти русских. В ходе боя шведы взорвали мину, и при этом взрыве погибло очень много и шведов и русских. Однако и этим не смогли шведы укротить русский штурм. Отброшенный со стен, гарнизон укрылся в стенах старого города, комендант приказал бить сдачу, но гул битвы заглушил сигналы.

Ворота были взломаны, и штурмующие ворвались внутрь крепости. Началось преследование и истребление гарнизона и жителей. Кровопролитие было остановлено только Петром, заколовшим русского солдата за грабеж и убийства мирных граждан.

Гарнизон пытался отступить к Ивангороду, но большая его часть, в том числе комендант, 3 полковника и 1600 солдат и офицеров попали в плен.

Пётр I велел посадить коменданта Нарвы генерал-майора Р. Горна в тот самый каземат, в котором по распоряжению Горна содержались коменданты сдавшихся русским крепостей: Нотебурга — Густав Вильгельм Шлиппенбах, Ниеншанца — Аполлов (Опалев).

Итоги

Во время штурма русские потеряли 350 человек убитыми и 1340 ранеными. Другие источники дают цифру потерь убитыми и ранеными до 3 тысяч человек или около 3 тысяч человек.

Шведы только убитыми потеряли 1,3 тыс. человек.

Военная добыча русских составила 80 медных и 400 чугунных орудий, 11 000 ружей, 1300 пар пистолетов, во множестве снаряды и продовольствие.

Принявший активное участие в штурме А. Д. Меншиков получил звание генерал-поручика и назначен губернатором Нарвы. 11 сентября жители Нарвы присягнули на верность Петру.

Через неделю после взятия Нарвы 16 августа 1704 года капитулировал гарнизон Ивангорода под командованием подполковника Стирнсталя. По договору с Г. Б. Огильви он был отпущен в Ревель без знамён и барабанов.

19 февраля 1705 года Пётр I, в подражание римским императорам, организовал торжественный въезд («триумф») в Москву, в котором участвовало 19 пленных офицеров во главе с Р. Горном.

См.также

• Медаль «За взятие Нарвы»

Литература

• Военный энциклопедический лексикон. Часть 9-я. СПб, 1845.
• [memoirs.ru/texts/KRSH_890.htm Б. И. Куракин. Русско-шведская война. Записки. 1700-1710 // Архив кн. Ф. А. Куракина. - Кн. 1. - СПб., 1890 - с. 291-328.]
• Тарле Е. В. [militera.lib.ru/h/tarle2/index.html Северная война и шведское нашествие на Россию]
• Мегорский Б. В. [www.milhist.info/2012/06/30/megorskiy_1/ «Подробное описание полков, занятых в осаде Нарвы» 1704 года]
• История русской армии. — М.: Эксмо, 2007. — С. 43. — ISBN 978-5-695-18397-5.
• Каштанов Ю. Северная война. — М.: Белый город, 2003. — С. 12-13.
• Широкорад А. Б. [www.e-reading-lib.com/book.php?book=1006982 Мифы и реалии Полтавской битвы. М. 2010.]

Отрывок, характеризующий Осада Нарвы (1704)

– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.