Осада Ольмюца

Осада моравского города Ольмюца (нем. Olmütz, чеш. Olomouc (Оломоуц)) весной и летом 1758 года — один из эпизодов Семилетней войны. Для осаждавших Ольмюц пруссаков осада завершилась безрезультатно: взять город не удалось.

После падения последнего укреплённого пункта австрийцев в Силезии — крепости Швейдниц (ныне Свидница в Польше)19 апреля 1758 года, Фридрих, развивая успех, готовит вторжение в Богемию и Моравию. Его противник, австрийский главнокомандующий граф Леопольд Йозеф Даун, имеет под началом 58-тысячное войско. Ожидая подкреплений, а также момента, когда русские и шведские союзники Австрии смогут начать активные наступательные действия, Даун занят исключительно организацией обороны австрийских провинций, уступив пруссакам инициативу.

1 мая 1758 года 55-тысячное прусское войско входит в Моравию и 4 мая осаждает крепость Ольмюц. В то время, как 8-тысячный осадный корпус воюет с 8,5-тысячным гарнизоном крепости, располагавшим 324 орудиями, Фридрих с остальными силами прикрывает его от войска Дауна. Особенности местности не позволили пруссакам взять город в сплошное кольцо осады, Дауну удалось установить с крепостью надёжное сообщение, благодаря чему гарнизон не испытывал нужды ни в подкреплениях, ни в боеприпасах. Ещё большего успеха удалось достичь австрийской лёгкой кавалерии: в боях 28 июня под Гунтерсдорфом и 30 июня при Домштадле они захватили большой (более 3 тысяч подвод) обоз с боеприпасами, шедший к осаждающим крепость пруссакам.

В итоге Фридрих был вынужден 2 июля снять осаду крепости и увести свои войска из Моравии. Обратный путь был им выбран через Богемию, так как он рассчитывал на обратном пути захватить находившийся в Кёниггрэце (ныне Градец Кралове в Чехии) большой австрийский магазин. Однако и в Кёниггрэце его ждало большое разочарование: австрийцам удалось при приближении прусской армии уничтожить большую часть находившихся в магазине припасов. В итоге 4 августа 1758 года поход пруссаков в Богемию и Моравию, не оправдав ни одной из возлагавшихся на него надежд, завершился безрезультатно возвращением в Силезию, к Ландесхуту. Инициатива кампании этого года перешла теперь к русским и австрийцам.

Литература

• Groehler, Olaf: Die Kriege Friedrichs II.,Brandenburgisches Verlagshaus, Berlin 1990

Отрывок, характеризующий Осада Ольмюца

– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.