Осада Опочки (1517)
| Осада Опочки | |||
| Основной конфликт: Русско-литовская война (1512—1522) | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
крепость Опочка, ныне Псковская область | ||
| Итог |
Победа русских войск | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Осада Опочки — событие русско-литовской войны 1512—1522 годов. Польско-литовская армия под предводительством победителей в битве под Оршей — Константина Острожского, Юрия Радзивилла и Януша Сверчовского — осадила в ходе кампании 1517 года русскую крепость Опочку.
Содержание
Начало осады и штурм крепости
Поход 14-тысячной польско-литовской армии, предпринятый из Полоцка, имел целью опустошить Северо-Западную Русь, которая на тот момент была слабо защищена из-за вынужденного задействия основной части русских войск на степных крымских рубежах. Основной целью похода было взятие Пскова и склонение Русского государства к миру на почётных и выгодных для Великого княжества Литовского и Польского королевства условиях. 20 сентября наёмное войско Острожского, в котором по данным летописи состояли «многих земель люди, чахи, ляхи, угрове, литва и немцы»[1], подступило к Опочке и начало осаду. Сама Опочка располагалась на островке на высоком холме — кручи поднимались прямо из воды. Окружность деревянно-земляных стен не превышала всего 200 саженей. По данным историка Алексея Лобина, в крепости было место всего для одной-полутора сотен воинов.
6 октября польско-литовские войска предприняли штурм, но, понеся серьёзные потери, были отбиты русским гарнизоном, возглавляемым воеводой Василием Салтыковым-Морозовым[2]. Как писал епископ Томицкий, при штурме погибло 60 человек, в том числе известный воевода Сокол, а 1400 человек были ранены. Псковский летописец сообщает: «и побиша многое множество людей королева войска… и воеводу их болшого Лядской рати Сокола убиша и знамя его взяша». В летописи говорится об использовании осаждёнными каменьев, неких «катков больших» и «слонов». Скорее всего имелись в виду бочки, начинённые камнем и горючим составом, которые наносили увечья штурмующим. Также Алексей Лобин предполагает, что небольшой гарнизон Опочки мог прибегнуть во время приступа к такой же хитрости, как и во время осады Опочки Витовтом в 1426 году. Тогда опочане под подвесным мостом вбили в воде колья и во время нападения на крепость обрубили крепления. После неудачного штурма сам король Сигизмунд I назвал Опочку «бесовой деревней».
Победа над польско-литовскими войсками
После этого гарнизон смог совершить ряд неожиданных вылазок, внеся расстройство в ряды осаждавших, и дождаться подкрепления. К Опочке подошли отряды князей Фёдора Оболенского-Телепнева и Ивана Ляцкого, которым удалось разбить неприятеля и спешащее к нему подкрепление. Всего в данном сражении пало более 4 тысяч польско-литовских воинов[3], многие попали в плен. Из-за приближающихся со стороны Великих Лук сил князя Александра Ростовского и с Вязьмы Василия Шуйского войска Острожского были вынуждены отступить и бесславно возвратиться назад в Полоцк, бросив под Опочкой стенобитные орудия и обоз. По словам Карамзина, «россияне загладили стыд Оршинской битвы, возложив на Константина знамение беглеца»[4]. При отступлении многие литовские и польские воины пали под натиском преследовавших их русских отрядов.
Последствия
Неудачный поход истощил финансовые возможности литовского государства и фактически поставил точку в попытках изменить ход войны[1]. С другой стороны, Русское государство по-прежнему сохраняло способность совершать крупномасштабные вторжения на литовскую территорию. Так, князь Михаил Кубенский и боярин Михаил Плещеев разорили окрестности Витебска и Вильны[1], наведя страх на жителей литовской столицы. Поэтому на начавшихся переговорах при посредничестве германского посла Сигизмунда Герберштейна русская сторона занимала твёрдую позицию — Василий III отказывался возвращать Смоленск.
В честь героической 28-дневной обороны крепости опочане построили церковь св. Сергия Радонежского. Была построена и вторая церковь в честь св. великой Параскевы. К этому же времени относят постройку ещё двух опочецких церквей — св. апостола Фомы и св. евангелиста Луки, располагавшихся за городом, на разных берегах реки.
Напишите отзыв о статье "Осада Опочки (1517)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Лобин А. Н. Битва под Оршей 8 сентября 1514 года — СПб., Общество памяти игумении Таисии. 2011; ISBN 978-5-91041-066-8
- ↑ Соловьёв С. М. История России с древнейших времен. (Том 5. Глава 2)
- ↑ Татищев, В. Н. История Российская, [thelib.ru/books/tatischev_vasiliy_nikitich/istoriya_rossiyskaya_chast_4-read-14.html Часть 4]
- ↑ Карамзин Н. М. История государства Российского. [www.litmir.net/br/?b=48791&p=346 Том 7. Глава 2]
Ссылки
- [opochka.ru/content/osada-opochki-konstantinom-ostrozhskim История осады Опочки] на сайте города Опочки
- [www.reenactor.ru/ARH/PDF/Lobin_22.pdf «Бесова деревня Опочка»] — материал историка Алексея Лобина
Отрывок, характеризующий Осада Опочки (1517)
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
