Осада Плевны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Осада Плевны
Основной конфликт: Русско-турецкая война 1877—1878

«Артиллерийский бой под Плевной. Батарея осадных орудий на Великокняжеской горе»
Н. Д. Дмитриев-Оренбургский, (1880), ВИМАИВиВС
Дата

8 (20) июля28 ноября (10 декабря1877 года

Место

Балканы, Болгария, Плевен

Итог

Победа Российской империи

Противники
Российская империя

Румыния

Османская империя
Командующие
Александр II,

М. Д. Скобелев,
в.кн. Николай Николаевич,
Н. П. Криденер,
Кароль I

Абдул-Хамид II,

Нури-Гази Осман-паша

Силы сторон
125 тыс. солдат и 496 пушек 48 тыс. солдат и 96 пушек
Потери
ок. 40 тыс. убитых и раненых ок. 25 тыс. убитых и раненых, 43338 попало в плен
  Русско-турецкая война (1877—1878)

Балканы Кавказ Чёрное море Дунай Ардаган Драмдаг Баязет (Инджа-суШтурмМарш-бросокОсвобождение) • Галац Систов Никополь Шипка Казанлык Даяр Зивин Езерче Велико-Тырново Ени-Загра Эски-Загра Джуранлы Аладжа Плевна (1-ый штурм) • Кашкбаир и Карахасанкой Лом Ловча Кызыл-Тепе Кацерово и Аблава Чаиркой Карс Телиш Тетевен Деве-бойну Горный Дубняк Ташкессен Шейново Пловдив

Осада Плевны (Плевена) — эпизод Русско-турецкой войны 1877—1878 гг., военная операция русско-румынских войск против укрепившихся в городе Плевне турецких войск Османа-паши. Упорная оборона турецких войск задержала продвижение русской армии и позволила османскому правительству укрепить Стамбул и Адрианополь, однако из-за неумелых действий высшего турецкого командования, гарнизон Плевны был принуждён к капитуляции.





Предыстория

Плевна находилась на пересечении дорог, шедших на Рущук (с ветвью на Систово), в Софию через Орханийский перевал, и к Ловче, откуда две ветви вели через Сельви, Габрово, Шипкинский перевал в Казанлык и к Трояну. Прежде там была крепость, разрушенная русскими войсками в 1810 и так и не восстановленная.

После форсирования Дуная у Зимницы русская Дунайская армия развернула успешное наступление на Тырново. 4 (16) июля Западный отряд генерала барона Н. П. Криденера взял Никополь, расширив таким образом плацдарм на правом берегу Дуная до 60 километров. Русский главнокомандующий считал, что с потерей Никополя турки на западном участке фронта больше не смогут предпринять активных действий, и ограничатся обороной западной Болгарии. Однако, командовавший в Видине мушир (маршал) Осман-паша предложил главнокомандующему Абдул-Керим-паше изменить первоначальный план военных действий, сводившийся к сосредоточению сил на флангах оборонительной линии Дуная — в четырехугольнике крепостей и близ Видина, исключительно для обороны. Осман-паша предлагал, оставив необходимое число войск в Видине, с остальными двинуться к Плевне, соединиться в Тырнове с корпусом Ахмет-Эюб-паши из Шумлы и перейти в решительное наступление по направлению на Систово. В случае, если бы последнее соединение не удалось — занять Ловчу, которая, по мнению Османа, представляла большие выгоды для обороны Балканских проходов. Под давлением успехов русских и боязни, что те перейдут Балканский хребет и атакуют слабозащищенные Адрианополь и Coфию, турецкое командование с некоторыми изменениями приняло предложение Османа.

В Плевне еще 26 июня (8 июля) была полусотня есаула Афанасьева из передового отряда И. Ф. Гурко, высланная для связи с казачьей бригадой И. Ф. Тутолмина, но она была вытеснена оттуда 27-го отрядом Атуф-паши (3 батальона и 4 орудия), направленным комендантом Никополя для обеспечения своих сообщений.

Утром 1 (13) июля Осман-паша выступил из Видина с 19 батальонами, 5 эскадронами и 9 батареями (16 тыс. человек, 58 орудий), и на рассвете 7 (19) июля вступил в Плевну, пройдя форсированным маршем за 6 суток около 200 километров. Русские, пренебрегавшие войсковой разведкой, не смогли обнаружить движение войск Осман-паши, а потому опоздали с занятием Плевны. Соответствующее распоряжение было отдано Криденеру еще 4 (16) июля, но то ли по причине неисправности телеграфной связи, то ли из-за нераспорядительности барона, только утром 6 (18) июля, после категорического приказа главнокомандующего, часть его войск под командованием генерала Ю. И. Шильдера-Шульднера выступила к Плевне.

Первый штурм

Первым русским соединением, достигшим Плевны, оказалась дивизия Ю. И. Шильдера-Шульднера, подчиненные ему войска добрались до города вечером 7 (19) июля и застали приготовления турок к обороне. В течение четырёх часов русские и турецкие батареи обстреливали друг друга. На следующий день русская армия перешла к решительному штурму турецких позиций. Атака быстро исчерпала русские резервы, но благодаря поддержке артиллерии русские смогли преодолеть 3 линии окопов и вступили в город, вызвав замешательство в стане противника. В ходе ожесточенных столкновений турецкие войска смогли выбить русских из города и захватили при этом множество брошенных боеприпасов и обмундирования. Турецкие потери в этом сражении составили примерно 2000 человек, русские — 2800.

Второй штурм

После первого наступления гарнизон Плевена и войска Шильдера-Шульднера получили подкрепления.

Русские готовились к новой атаке, следили за дорогами, ведущими из Ловчи и Плевны, усилили воинский контингент прибывшей кавалерией и артиллерией, обеспечив численное превосходство (пехота: 27 тыс., кавалерия: 2200, орудий: 140). Общее командование армией, предназначенной для занятия Плевена, по указанию великого князя Николая Николаевича было передано генералу Н. П. Криденеру. По замыслу главнокомандующего, атаке должен был предшествовать продолжительный артиллерийский огонь. С 15 (27) - 17 (29) июля отряды М. Д. Скобелева и подполковника Бакланова проводили рекогносцировки, непременно сопровождавшиеся перестрелками, однако точные сведения о численности турецкого гарнизона получить не удалось.

Турецкая армия, расположенная в Плевне, насчитывала 20 тыс человек и 57 орудий, содействие регулярным войскам оказывали всадники-черкесы и башибузуки. Гарнизон города в перерыве между штурмами занимался возведением укреплений. Строительство замедлялось нехваткой шанцевого инструмента, из-за чего солдатам порой приходилось копать землю штыками. Ощущался также недостаток измерительных приборов, бумаги для составления карт местности (её пришлось собирать в домах города) и древесины, которую при строительстве редутов по возможности заменяли подручными материалами. Часть сооружений не была достроена к моменту начала нового штурма, что позднее привело к серьёзным потерям среди занимавших эти сооружения солдат.

18 (30) июля Криденер отдал приказ о начале наступления. Перед атакой русские провели артподготовку, в ходе которой были уничтожены несколько турецких орудий, установленных в недостроенных укреплениях. После артобстрела русские войска во главе с Криденером пошли в бой, но их действия оказались несогласованными, солдаты плохо ориентировались в незнакомой местности и, с огромными потерями захватив две траншеи и три укрепления, они были остановлены у редута. Нападение отряда Скобелева, атаковавшего левый фланг, также было отражено. Ободренные турки предприняли контрнаступление, выбив русских ружейным огнём, однако последние, получив подкрепления, ещё некоторое время продолжали удерживать захваченные позиции. В конце дня Криденер отдал приказ об отступлении, чем и завершилась вторая попытка штурма. Потери убитыми составили 1000 турок и 3000 русских, в плен попала почти тысяча раненых русских солдат. После этой безуспешной атаки российское правительство запросило помощи у Румынии. Просьба была удовлетворена, и вскоре к русским присоединились румынские войска.

Вылазка Османа-паши

31 августа (12 сентября) Осман-паша предпринял попытку отвлекающего манёвра, выступив из Плевны с крупными силами. Его войско успешно атаковало русские аванпосты, захватило одно орудие, но не смогло отстоять захваченный редут и вернулось в Плевну, потеряв 1350 человек. Русские потери составили 1000 человек.

Захват Ловчи

Чтобы отрезать Плевну от Орхание и помешать туркам беспрепятственно получать провизию, русские войска (27 тыс. человек и 98 орудий) атаковали Ловчу, занятую небольшим по численности турецким войском, почти треть которого составляли нерегулярные отряды башибузуков и черкесов. 19 августа (1 сентября) отряд Скобелева совершил нападение на Ловчу. Узнав о происходящей битве, Осман-паша выслал защитникам города подкрепление, но оно не успело достичь Ловчи, полностью захваченной русскими 22 августа (4 сентября).

Третий штурм

Возвратившись в Плевен, окружаемый превосходящими силами противника, Осман-паша начал готовиться к отражению новой атаки. Его армия получила пополнение и достигла численности в 25 тыс. человек, минареты Плевена стали использоваться в качестве наблюдательных пунктов, из Плевена эвакуировали раненых, в городе устанавливали указатели с названиями укреплений.

26 августа (7 сентября) - 29 августа (10 сентября) русские и румынские орудия вели огонь по турецким укреплениям. Несмотря на продолжительность артобстрела и большое количество выпущенных снарядов, ощутимых потерь туркам нанести не удалось, повреждения укреплений Плевны также были незначительны, турки с легкостью восстанавливали пострадавшие постройки в перерывах между артобстрелами своих позиций.

Восьмого сентября отряд Скобелева перешёл в наступление, оттеснив турок до редута, но под огнём отступил, отразив несколько контратак. Начало общего штурма откладывалось. Турки попытались перехватить инициативу и сами перешли в наступление, однако продвинуться не смогли. Вскоре, поддержанные ураганным огнём артиллерии, на турок двинулись румынские войска под командованием генерала Ангелеску, в ходе боёв они захватили одну траншею. Действия русских войск увенчались успешным взятием второго гребня Зелёных гор. Общий штурм Плевена начался 30 августа (11 сентября) при неблагоприятных погодных условиях. На момент штурма русско-румынская армия состояла из 83 тыс. человек и 424 орудий, гарнизон Плевны насчитывал 34 тыс. солдат и 72 орудия. После артподготовки в бой была брошена русско-румынская пехота. Румыны трижды с большими потерями атаковали Гривицкий редут и смогли взять его лишь получив подкрепление русских. В центре, после нескольких безуспешных атак, русским удалось завладеть двумя линиями траншей. Войска Скобелева, двинувшиеся к третьему гребню Зелёных гор, после долгих и изнурительных боёв завладели редутом. Турецкие войска предприняли несколько попыток выбить противника, но безрезультатно. Всю ночь не стихали перестрелки. Утром турки сконцентрировали силы и после серии атак, последнюю из которых возглавил сам Осман-паша, вынудили войска Скобелева отступить. Потери русских войск составили около 13 тыс. человек, потери румын — около 3 тыс. Общие потери русских и румынских войск после трёх штурмов Плевны насчитывали 35 тыс. убитых и раненых.

Блокада и падение Плевны

Не сумев захватить Плевну штурмом, русский штаб принял решение вызвать для консультаций в войска известного военного инженера Э. И. Тотлебена. По его предложению русское командование приступило к блокаде города и отказалось от дальнейших попыток штурма Плевны.

До того как русские приступили к блокаде, армия Османа-паши получила подкрепления, в город прибыли войска и провизия, привезли также султанский фирман (указ), в котором Османа-пашу награждали титулом «гази» (непобедимый) и выражали ему благодарность за успешную оборону города. Соединившись с прибывшими подкреплениями, армия Османа-паши увеличилась до 48 тыс. человек и 96 орудий. Указом султана ей категорически запрещалось оставлять Плевну, оборона которой отвлекала русских и создавала благоприятные условия для действий турецкой Восточно-Дунайской армии. В помощь Осману-паше была послана армия, однако она не успела прибыть вовремя, до начала блокады. Русская армия в середине октября пополнилась Гренадерским корпусом под командованием И. В. Ганецкого. В это время в состав корпуса входили восемь полков: Астраханский (полковник Г. В. Крюков), 5-й Киевский (полковник М. Н. Пущин), Малороссийский (полковник А. Н. Курлов или И. И. Цытович[уточнить]), 8-й Московский (полковник И. К. фон Бурзи), 7-й Самогитский (полковник Л. К. Михайлов), Сибирский (полковник В. К. Водар), 6-й Таврический (полковник Ф. Ф. Голубев), Фанагорийский (полковник В. К. Кюстер), а также 2-я (полковник, флигель-адъютант А. А. Щеголев) и 3-я (генерал-майор Н. П. Сидоров) гренадерские артиллерийские бригады, состоявшие из 12 батарей[1].

Чтобы запереть турок в Плевне, русские двинулись на укрепления у селений Горный Дубняк и Телиш. Для взятия Горного Дубняка ими было выделено 20 тыс. человек и 60 орудий, русским противостоял гарнизон из 3500 солдат и 4 орудий. Начав бой утром 24 октября, русские гренадеры ценой крупных потерь захватили оба редута. Турки оказывали ожесточённое сопротивление. Потери сторон составили: турки 1500 чел. (ещё 2300 попало в плен), русские 3600 чел.

Телиш поначалу оборонялся успешно, турецкий гарнизон отразил атаку, нанеся атаковавшим чувствительный урон: в бою погибло около тысячи русских солдат, 200 — у турок. Овладеть Телишем удалось с помощью мощного артиллерийского огня, однако успешность этого обстрела заключалась не столько в числе убитых турок, которое было невелико, сколько в произведённом деморализующем эффекте.

Началась полная блокада Плевны, русские орудия периодически наносили удары по городу. Осаждающее Плевну русско-румынское войско состояло из 122 тысяч человек против 50 тысяч укрывшихся в Плевне турок. Блокада города привела к истощению в нём провианта, армия Османа-паши страдала от болезней, нехватки пищи и медикаментов. Русские войска провели серию атак: в начале ноября войска Скобелева заняли и удержали первый гребень Зелёных гор, отбив контратаки противника. Девятого ноября русские атаковали в направлении Южного фронта, но турки отразили атаку, потеряв 200 солдат против 600 у русских. Безуспешными оказались и нападения русских на укрепления Юнус-табия и Гази-Осман-табия. Тринадцатого ноября русские предприняли нападение на укрепление Юнус-бей-табия, потеряв 500 человек, турки лишились 100 солдат. Четырнадцатого числа, в полночь, турки отбили атаку на Гази-Осман-табия. В результате этих действий русские потеряли 2300 человек, турки — 1000. Начиная со следующего дня наступило затишье. Плевна находилась в окружении 125-тысячного русско-румынского войска при 496 орудиях, её гарнизон оказался полностью отрезан от внешнего мира. Зная, что продовольствие в городе рано или поздно иссякнет, русские предложили гарнизону Плевны сдаться, на что Осман-паша ответил решительным отказом:

«…предпочитаю лучше принести в жертву нашу жизнь на пользу народа и в защиту правды, и с величайшей радостью и счастьем готов скорее пролить кровь, чем позорно сложить оружие»

(цит. по Н. В. Скрицкий «Балканский гамбит»).

Из-за нехватки пищи в осажденном городе закрылись магазины, сократился паёк солдат, большая часть жителей страдала от болезней, армия была измучена лихорадкой. Но боевой дух турецких солдат был высок, они не собирались сдаваться; на состоявшемся военном совете было принято решение прорываться из города в направлении моста через реку Вид, удерживаемого турками, и двинуться к Софии. Перед уходом были демонтированы наблюдательные вышки, в укреплениях установлены чучела, и вечером 10 декабря, турецкая армия в сопровождении местных жителей-мусульман двинулась в путь. Для переправы ночью были построены мосты. На передовых позициях в это время находились Киевский и Сибирский гренадерские полки; с флангов их прикрывали Таврический и Малороссийский полки. Между русскими войсками и прорывающейся турецкой армией завязался бой, в ходе которого перегруженные оружием и багажом турецкие солдаты понесли ощутимый урон, однако сумели захватить 3 линии траншей, 6 орудий и уничтожить Сибирский полк. Невыносимый артиллерийский огонь и прибывшее подкрепление русских (Малороссийский полк) создали для турок критическое положение, вынудив их остановиться у кургана Копаная Могила[1]. Не выдержав атаки Астраханского полка, турки вскоре дрогнули и обратились в беспорядочное бегство, окончившееся после ранения Османа-паши капитуляцией. Так закончилась осада Плевны.

В последнем сражении турецкие потери составили около 6 тыс. человек. Оставшиеся 43338 турецких солдат сдались в плен; значительное число их погибло в плену. По окончании войны 15581 турецкий ветеран из армии Османа-паши был награждён серебряной медалью за героическую оборону Плевны.

Из 90 тыс. человек русско-румынских войск принимавших участие в решающем сражении, было потеряно 1700 (в том числе 18 офицеров и 542 солдата Гренадерского корпуса). Практически сразу возникла мысль установить под Плевной памятник погибшим гренадерам, но обстоятельства сложились так, что Памятник героям Плевны был установлен в Москве. А в Плевене были воздвигнуты храм-мавзолей и панорама «Плевенская эпопея».

В популярной культуре

Плевненские события детально описаны в романе Бориса Васильева «Были и небыли».

Осада Плевны — один из центральных эпизодов книги Б. Акунина «Турецкий гамбит», а также одноимённого фильма.

События осады и штурмов Плевны отражены в румынском фильме 1978 г Pentru patrie (Режиссёр - С.Николаеску)

Напишите отзыв о статье "Осада Плевны"

Примечания

  1. 1 2 Аникин В. В. Памятник гренадерам, павшим под Плевной. (Скульптор В. О. Шервуд). — М., Московский рабочий, 1986. — 62 с., ил. — (Биография московского памятника). — 50 000 экз. — С. 19.

Литература

  • Русско-турецкая война 1877-78. — М.: Воениздат, 1977
  • Беляев Н. И. «Русско-турецкая война 1877—1878 гг.». — Военное изд-во МО СССР, 1956
  • Петелин В. В. [statehistory.ru/books/Viktor-Petelin_ZHizn-grafa-Dmitriya-Milyutina/59 Жизнь графа Дмитрия Милютина]. — М.: Центрполиграф, 2010. — ISBN 978-5-227-02458-9.
  • Скрицкий Н. В. «Балканский гамбит». — М., 2006

Ссылки

  • [www.petergen.com/history/plevna1877.shtml СПИСОК генералам, офицерам и классным чинам Гренадерского корпуса, участвовавшим в сражении под Плевной 28-го ноября 1877 г.]
  • [www.genrogge.ru/memo/alex2note/index.htm Дневник пребывания императора Александра II в Дунайской армии 1877–1878 г.]

Отрывок, характеризующий Осада Плевны

Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.