Осада Ренна (1356—1357)
| Осада Ренна | |||||||||
| Основной конфликт: Столетняя война | |||||||||
 Карта Ренна в период осады
| |||||||||
| Дата | |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место | |||||||||
| Итог |
компромисс | ||||||||
| Противники | |||||||||
| |||||||||
| Командующие | |||||||||
| |||||||||
| Силы сторон | |||||||||
| |||||||||
| Потери | |||||||||
| |||||||||
Осада Ренна — эпизод Столетней войны и войны за бретонское наследство в 1356—1357 годах. Это была уже третья осада города за время войны: в период с апреля по середину мая 1341 года, Ренн осаждал Жан де Монфор и сумел взять город. Город был отбит в следующем году войсками дома Блуа после нескольких дней осады[1]. Между этими двумя осадами Ренн оставался в стороне от конфликтов, пока после битвы при Пуатье Генри Гросмонт, граф Дерби и герцог Ланкастер, пришел осаждать город в октябре 1356 года, надеясь таким образом ускорить конец войны за бретонское наследство[2].
Содержание
Осада
Гросмонт, несмотря на численное превосходство, решил не пытаться взять город силой, а установить блокаду и заставить горожан голодать[2]. В то время крепостные стены города ещё не были продлены до пригородов, которые расширялись за пределами старых галло-римских стен. Со времен последней осады пригороды были в значительной степени разрушены[3].
После битвы при Пуатье, в которой король Жан II Добрый был взят в плен, Ги XII де Лаваль бросился к Ренну вместе с виконтом Руанским и другими лордами, чтобы защитить Ренн, осажденный Генри Гросмонтом[4]. Инициатором этого стал Пьер де Лаваль, архиепископ Ренна.
Защиту Ренна осуществлял Гийом де Пеньё, по прозвищу Хромец, который жил в замке, при помощи Бертрана де Сен-Перна, главы города и крестного отца Бертрана де Геклена[5].
Осада шла медленно, без серьезных столкновений, и стала известной в основном благодаря уловкам защитников города.
«Чудо» церкви Святого Спасителя
В феврале 1357 года некоторые жители Ренна услышали звуки из-под земли, которые дали понять, что Гросмонт приказал рыть тоннель под крепостной стеной, надеясь преодолеть оборону города. Пеньё приказал жителям домов возле городских стен поставить в своих домах чашки с металлическими шариками, чтобы определить точное местоположение тоннеля за счет вибрации, вызванной подземными работами. После того, как расположение тоннеля было установлено, гарнизон выкопал встречный тоннель, и отряд солдат под командованием Сен-Перна обрушили балки на головы английским минерам[6].
Ален Бушар в Большой хронике Бретани помещает начало встречного тоннеля внутри церкви Святого Спасителя, прямо под распятием[7]. Поздняя легенда утверждает, что статуя Богородицы с младенцем, расположенная в часовне, чудесным образом ожила и указала пальцем, где нужно копать[8].
Стадо свиней
В ещё более знаменитом эпизоде этой осады фигурирует стадо свиней (от 2000 до 4000. по разным данным), которое Гросмонт, зная о голоде в городе, вывел перед городскими воротами Морделес для того, чтобы выманить жителей из города. Капитан Пеньё также ответил хитростью: он скрытно вышел из бокового входа ворот и стал загонять свиней внутрь, пока англичане находились в замешательстве[9][10][11].
Дю Геклен входит в город
Чуть позже другую хитрость применил Бертран дю Геклен, который вошел в город с телегами, полными провианта, отвлекая внимание английского герцога этим трюком и заставляя его думать, что это был приход отряда немецких наемников[11]. Его прибытие подкрепило осажденных, и последующие недели прошли в серии стычек и поединков[12], сам дю Геклен вышел победителем из поединка с англичанином Брамборком[3].
Последствия
По словам хрониста Мишеля де Мони, осада была снята в феврале или марте 1357 года войсками Тибо де Рошфора[9], но другие источники заявляют, что город был разграблен англичанами. История Бретани Анри Пуассона и Жан-Пьера Ле Мата утверждает, что осада была снята после договора между Францией и Англией, но не указывает ни дату, ни сумму выкупа с горожан[8]. Жан-Пьер Лего указывает: 5 июля 1357 года осада была снята за выкуп в 100 000 экю, из которых 20 000 были выплачены сразу деньгами. Он также указывает на то, что это был компромисс между Гросмонтом и жителями Ренна[12]. История Ренна, опубликованная в 2006 году, в свою очередь, рассматривает это как прямую капитуляцию, а выкуп лишь избавил город от разграбления[3].
Напишите отзыв о статье "Осада Ренна (1356—1357)"
Примечания
- ↑ Leguay, 1974, p. 134.
- ↑ 1 2 Poisson, Le Mat, p. 163.
- ↑ 1 2 3 Pichot, 2010, p. 69.
- ↑ Dom Morice, 1742, p. 28.
- ↑ de Mauny, 1974, p. 12.
- ↑ de Mauny, 1974, pp. 12–13.
- ↑ de Mauny, 1974, p. 13.
- ↑ 1 2 Poisson, Le Mat, p. 164.
- ↑ 1 2 de Mauny, 1974, p. 14.
- ↑ Leguay, 1972, p. 134-135.
- ↑ 1 2 Poisson, Le Mat, p. 167.
- ↑ 1 2 Leguay, 1972, p. 135.
Литература
- Dom Morice (1742). Charles Osmont, ed. L’Histoire de Bretagne I. Paris.
- Leguay, Jean-Pierre (1972). «IV». Rennes aux XIVe et XVe siècles / Rennes in the 14th and 15th centuries. Histoire de Rennes / History of Rennes (Collection Univers de la France). ISBN 978-2708947504.
- de Mauny, Michel (1974). L’ancien comté de Rennes, ou Pays de Rennes. La Grande et la petite histoire des communes françaises (in French) 9. Paris: Roudil. p. 135.
- Meyer, Jean, ed. (1972). Histoire de Rennes. Univers de la France et des pays francophones (in French). Toulouse. ISBN 978-2708947504.
- Pichot, Daniel. «La naissance d’une capitale / Birth of a capital». Histoire de Rennes. PUR. ISBN 978-2843983788.
- Poisson, Henri; Le Mat, Jean-Pierre (2000). Histoire de Bretagne (in French). illustrator Xavier de Langlais. Coop Breizh. p. 654. ISBN 978-2843460913.
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Dom Morice, 1742, Leguay, 1972, Leguay, 1974, Pichot, 2010, Poisson, Le Mat, de Mauny, 1974 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Осада Ренна (1356—1357)
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
