Осада Тулона

Осада Тулона
Основной конфликт: Война первой коалиции
Дата	18 сентября — 18 декабря 1793
Место	Тулон и окрестности
Итог	Победа французских республиканцев
Противники
Французские роялисты Королевство Великобритания Королевство Испания Неаполитанское королевство Сардинское королевство Французская республика
Командующие
• Самуэль Худ (1-й виконт Худ) • Хуан де Лангара • Чарльз О'Хара • Сидней Смит • Жан-Франсуа Карто • Франсуа Амеди Доппье • Жак Франсуа Дюгомье • Жан Франсуа Корню де Лапуап • Жан-Рене-Сезар де Сен-Жюльен • Наполеон Бонапарт
Силы сторон
22000 32000
Потери
4000 2000 убитыми и ранеными

Осада Тулона — эпизод революционных войн Франции, с которого началась карьера Наполеона Бонапарта.

В мае 1793 г. Тулон, куда собралось много недовольных роялистов, восстал против Конвента. Для его усмирения послана была республиканская армия под начальством генерала Карто. Не видя возможности сопротивляться этой армии и опасаясь репрессий Конвента, тулонские роялисты отдались под защиту Великобритании и в конце августа передали крейсировавшему в виду Тулона адмиралу Худу все форты, рейд и 46 судов. Худ принял все это, признав законным королём Франции пребывавшего в заключении малолетнего Людовика XVII, но предполагал в случае необходимости скорее сжечь флот, чем отдать французам. В Тулон прибыло до 19 тысяч английских, испанских, сардинских и неаполитанских войск, так что с находившимися там роялистами гарнизон возрос до 25 тысяч.

В первом же авангардном сражении был тяжело ранен начальник осадной артиллерии республиканцев майор Доммартен, и взамен его Конвент прислал молодого капитана Наполеона Бонапарта, который здесь положил начало своей славы.

Осада

"У меня нет слов, чтобы описать заслуги Бонапарта: много технических познаний, столько же ума и слишком много отваги… "

генерал Жак Франсуа Дюгомье

Для взятия Тулона сменявшие друг друга командующие предполагали начать классическую осаду города с завершающим штурмом его стен. Однако для этого осаждающие не имели достаточно сил, тем более в условиях, когда осада была неполной и осажденные могли получить подкрепления через порт. Командующий артиллерией предложил альтернативный план — если осадить Тулон с моря так же, как с суши, он падет сам собой. Поскольку осажденным будет гораздо выгоднее оставить город заранее, чем остаться в нём и все равно сдаться из-за нехватки провианта, оставление союзниками захваченного города или их капитуляция будут неизбежны, причем союзники ради почетной капитуляции должны будут сдать неповрежденными корабли, укрепления и сам порт.

Чтобы осуществить этот план, Наполеон Бонапарт выстроил на берегу моря две батареи, названные им батарея Горы и Санкюлотов. Непрерывный огонь, ведомый ими и нанесенные кораблям союзников повреждения, вынудили их оставить малый рейд.

Чтобы защитить рейд от обстрела, союзники выстроили на мысах Балагье и Эгийет мощные форты, причем их оборона каждый день совершенствовалась с использованием всех местных ресурсов. Для прикрытия подступов к ним был построен особенно мощный форт Мюрграв на вершине мыса Кер, названный англичанами из-за своего значения Малый Гибралтар.

Составленный и проведённый Наполеоном Бонапартом план атаки имел самые решительные результаты. В ночь на 17 декабря взят был штурмом важнейший форт Мальбуке; с занятием другого форта, Эгийет, англо-испанской эскадре невозможно было оставаться как на большом, так и на малом рейде, и потому Худ приказал, посадив гарнизон на суда, немедленно сняться с якоря. 18 декабря он вышел в открытое море, вместе с англичанами ушла большая часть населения, обоснованно опасавшаяся массовых казней, что во времена якобинского террора было обычным явлением. Как и предполагал Наполеон, по уходе союзных эскадр город сдался и в наказание за измену был разграблен и сожжен. 9 французских судов было предано пламени англичанами, 12 ушли в море вместе с союзниками, так что лишь 25 кораблей попали обратно в руки республиканцев.

Слово «Тулон» стало метафорически означать момент блестящего начала карьеры никому не ведомого молодого военачальника; так, Андрей Болконский в романе «Война и мир» спрашивает: «Как же выразится мой Тулон?»

Отрывок, характеризующий Осада Тулона

– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.