Осада Хартума

Осада Хартума
Основной конфликт: Восстание махдистов
Гибель генерала Гордона во время падения Хартума. Картина Дж.У.Роя
Дата	13 марта 1884—26 января 1885
Место	Хартум, столица современного Судана
Итог	Поражение англо-египетского гарнизона, падение Хартума
Противники
Махдистский Судан Британская империя Египет (британский протекторат)
Командующие
Мухаммед Ахмед генерал Чарльз Гордон †
Силы сторон
50 000 7000
Потери
Неизвестно Весь гарнизон перебит

Осада Хартума (англ. Siege of Khartoum) 13 марта 1884 — 26 января 1885 года — крупнейшее сражение первого этапа англо-суданской войны, так называемого восстания махдистов. 10-месячная осада суданскими повстанцами Хартума, в котором укрепился 7-тысячный англо-египетский гарнизон, окончилась взятием города и гибелью всего гарнизона во главе с генералом Чарльзом Гордоном. После этого поражения Британская империя оказалась вынуждена на некоторое время отказаться от претензий на Судан.

Предыстория

В 1882 году Египет в результате быстротечной войны с Великобританией был окончательно превращен в протекторат. Однако британский контроль не распространялся на Судан, бывший в то время формально египетским владением, поскольку из-за народного восстания Судан уже более полутора лет де-факто не подчинялся власти египетского хедива (причём и Египет, и Судан оставались формально под властью Османской империи). Суданские повстанцы первоначально возглавлялись Мухаммедом Ахмедом, провозгласившим себя «Махди» (мессией), поэтому восстание получило название махдистского.

Подавление восстания британцы оставили египетским властям, разумеется помогая им вооружением и инструкторами. Однако высланный против махдистов отряд египетских войск, оснащенный британской техникой (в том числе 20 пулемётами) под командованием английского полковника Хикса 5 ноября 1883 года был наголову разбит и почти полностью уничтожен в сражении при Эль-Обейде. После этого решительного успеха махдисты быстро взяли под контроль бо́льшую часть Судана.

Эти события привлекли пристальное внимание британского кабинета. Премьер-министр Уильям Гладстон, утвердив решение об эвакуации из Судана остававшихся там англо-египетских гарнизонов, поручил эту операцию генералу Чарльзу Гордону, который в 1876-79 годах был генерал-губернатором Судана (от имени египетских властей). Получив от правительства огромные по тем временам ассигнования в 100 тыс. фунтов, 18 февраля 1884 года Гордон прибыл в Хартум, вступил в командование гарнизоном и принял полномочия главы города. Однако вместо того, чтобы начать приготовления к выводу англо-египетских войск, он начал править Хартумом как постоянный руководитель (египетские чиновники, управлявшие городом, выехали на родину). Возможно, он рассчитывал вместо вывода войск нанести махдистам военное поражение имевшимися силами. Гордон в резкой форме протестовал против решения правительства оставить Судан и постоянно требовал подкреплений, настаивая на необходимости дать бой повстанцам. Он просил прислать войска либо из метрополии, либо из Индии, либо даже прислать турецкие части, но в итоге так и не получил помощи.

Положение сторон перед осадой

Население Хартума в те годы составляло около 34 тыс. чел. В распоряжении Гордона был 7-тысячный гарнизон, составленный из египетских солдат. В гарнизон входили также части, навербованные в Судане, но командование не было уверено в их надёжности. Белых солдат у Гордона не было (британцами были лишь считанные единицы — штаб, несколько старших офицеров и специалистов), а его просьба направить в качестве подкрепления 200 английских бойцов была отклонена, поскольку правительство требовало не подготовки к сражению, а вывода войск. С двух сторон город был защищён большими реками — с севера Белым Нилом, а с запада — Голубым Нилом. С юга, однако, город был ничем не прикрыт. Положение Хартума могло несколько облегчить то, что местность вокруг города была заселена народностью шагия, враждебной махдистам.

В Хартуме имелись несколько небольших речных колёсных пароходов. Гордон распорядился, чтобы 9 пароходов были переоборудованы в канонерские лодки (помимо установки орудий, они были обшиты стальными листами). К югу от города была создана сеть траншей и других земляных укреплений, а также установлены фугасы и импровизированные мины. Были также заграждения из колючей проволоки.

Махдисты в несколько раз превосходили числом гарнизон Хартума. Вооружение их было довольно примитивным и разнородным. Основная масса была вооружена традиционным холодным оружием (копьями, мечами и т. д.), огнестрельного оружия было мало. Артиллерии у махдистов было мало, почти вся она была представлена устаревшими образцами, за исключением нескольких трофейных орудий. Англо-египетские силы Гордона были экипированы несравненно лучше, но выучка и особенно боевой дух египетских солдат оставляли желать много лучшего. Боевой дух повстанцев, напротив, был весьма высок.

Бои в ходе осады

16 марта 1884 года гарнизон Хартума предпринял вылазку, но она была отбита с серьёзными потерями — около 200 чел. В этом столкновении египтяне обратились в бегство при первом же соприкосновении с противником, арабами-кавалеристами, которые значительно уступали числом египетским солдатам. При этом первыми бежали оба командующих египтянами, суданцы на службе у Гордона.

В апреле махдисты, захватив город Бербер, замкнули кольцо окружения, чему сильно способствовало то, что племена к северу от города перешли на их сторону. Махдисты же, постепенно наращивая силы, сосредоточили к тому времени вокруг города до 30 тыс. бойцов. Линия телеграфной связи с Каиром была перерезана. Начавшаяся осада угрожала Хартуму голодом — 19 апреля Гордон телеграфировал, что запасов продовольствия в городе могло хватить только на 5-6 месяцев. Гордон обменялся несколькими посланиями с Мухаммедом Ахмедом, но махдистский вождь отклонил мирные предложения. Огромной неудачей для осаждённых стал захват 27 апреля махдистами 70 лодок и одного парохода с припасами для города.

Разрозненные атаки на город продолжались всё лето. Махдисты несли серьёзные потери, причём наиболее эффективным оружием против них оказались врытые в землю мины нажимного действия. Вооружённые пароходы продолжали рейсы по Нилу, доставляя в город припасы и огнём артиллерии нанося новые потери повстанцам. Однако вылазка гарнизона 16 сентября снова окончилась тяжёлым поражением египетского отряда, который потерял до 800 чел. убитыми. К этому времени махдистские войска, осаждавшие Хартум, насчитывали уже свыше 50 тыс. бойцов.

Ещё в июле правительство Гладстона согласилось (впрочем, довольно неохотно) о снаряжении военной экспедиции для деблокирования Хартума. Командовать ей было поручено известному военачальнику виконту Гарнету Уолсли. Но многие факторы сильно замедлили отправку этой экспедиции, так что войска Уолсли вступили в Судан только в январе 1885 года. Её также сильно задержали два крупных боя с махдистами, особенно сражение 17 января при Абу-Клеа (Уолсли добился решительной победы, хотя бой был упорным и кровопролитным — суданцам удалось прорвать британское каре). Отряд канонерских лодок под командованием лорда Чарльза Бересфорда, направленный к Хартуму по Нилу, также серьёзно запаздывал. Связь наступавших британских войск с Хартумом поддерживалась пароходами.

В декабре у командования гарнизоном оставалось мало сомнений в скором падении города. В своих письмах в эти дни Гордон прощался с друзьями, не испытывая иллюзий относительно способности удержать Хартум.

Сражение за город

Вероятно, при получении известий о приближении крупных британских сил махдисты решились на приступ Хартума. Незадолго до полуночи с 25 на 26 января 1885 года (на 320-й день осады) они начали штурм города со всех сторон, но основной удар был нанесён с запада, где они перешли вброд обмелевшую реку. Поскольку после боя осталось крайне мало свидетелей, которые могли бы компетентно сообщить о сражении, подробности штурма почти неизвестны. Укрепления и фугасы нанесли атаковавшим потери, но это не помешало повстанцам пробиться внутрь стен через ворота Муссаламия. Есть сведения, что ворота перед противником открыл один из офицеров-египтян. В любом случае, к 03:30 махдисты вели бой уже в самом городе, где египетские войска, деморализованные и измотанные голодом, по имевшимся сообщениям, оказывали довольно слабое сопротивление.

К 05:00 махдисты полностью захватили Хартум, перебив почти всех египетских солдат и всех британских офицеров. Гордон погиб в бою, причём обстоятельства его гибели неизвестны. По сведениям суданца — адъютанта Гордона (оставшегося в живых), когда махдисты прорвались к резиденции губернатора, он вышел на крыльцо в полной форме и был заколот копьями. Другие свидетельства утверждали, что генерал пытался бежать в консульство Австро-Венгрии, но по дороге был застрелен. Отрубленную голову Гордона насадили на копьё и затем отправили в дар Махди, который, по некоторым данным, требовал взять Гордона обязательно живым и даже отдал своим подчинённым соответствующий приказ.

Во время штурма погибло также около 4 тыс. жителей города. Остальных махдисты захватили в плен и продали в рабство, что полностью соответствовало местным обычаям ведения войны. Потери самих повстанцев неизвестны.

Итог и последствия

Британский отряд достиг Хартума только 28 января и, отдав почести павшим на руинах города, повернул обратно. Канонерские лодки лорда Бересфорда прибыли к Хартуму уже после его падения и тоже ушли обратно после короткой перестрелки с махдистскими батареями. После падения Хартума Мухаммед Ахмед стал контролировать почти весь Судан. Падение Хартума сыграло важную роль в отставке кабинета Гладстона (в июне 1885 года), которого общественное мнение обвиняло в том, что он оставил Гордона фактически на произвол судьбы. Погибший Гордон на некоторое время приобрёл имидж национального героя, погибшего в сражении с превосходящими силами врага. Однако подготовка нового вторжения в Судан заняла у Лондона больше 10 лет.

Мухаммед Ахмед умер в июне 1885 года, успев создать в Судане исламское государство, просуществовавшее до конца 1890-х годов. Конец существованию махдистского государства был положен только в 1898 году в результате нового, гораздо лучше подготовленного британского вторжения под командованием фельдмаршала Герберта Китченера (Судан был превращён в англо-египетский кондоминиум, фактически означавший британскую колонизацию). Англичане поставили в Хартуме памятник Гордону, который был демонтирован после вывода британских войск в 1955 году, но сохраняется по сей день.

В кинематографе

• В 1966 году об осаде был снят британский фильм «Хартум», в котором Чарлтон Хестон сыграл Гордона, а Лоуренс Оливье — Махди.

Ссылки

• [images.search.yahoo.com/search/images?_adv_prop=image&fr=yfp-t-701-s&va=battle+of+khartoum+gordon Галерея картин, посвящённых битве за Хартум]

Литература

• John Wilcox. [www.amazon.ca/Siege-Khartoum-John-Wilcox/dp/0755345606 Siege of Khartoum]. — L.: Headline, 2009. — 480 p. — ISBN 978-0755345601.

Отрывок, характеризующий Осада Хартума

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.