Осада Хихона

Осада Хихона
Основной конфликт: Гражданская война в Испании
Дата	19 июля — 16 августа, 1936
Место	Хихон, Астурия, Испания
Итог	победа республиканцев
Противники
Испанская Республика Националистическая Испания
Командующие
Мануель Отеро Антонио Пиниллья
Силы сторон
неизвестно 180 солдат и офицеров полиции
Потери
неизвестно 180 убитых и раненых

Оса́да Хихо́на (исп. Sitio de Gijón) — эпизод Испанской Гражданской войны, в ходе которого отряды анархистов, формально выступавших на стороне республиканцев, осадили казармы Simancas в Хихоне. Их защищал небольшой гарнизон из 180 солдат и офицеров жандармерии, поддержавших мятеж генерала Франко. Сражение выделялось упорством осаждённых, державших оборону почти месяц. 19 июля — 16 августа, 1936

Предпосылки

Начавшееся в июле 1936 года восстание националистов в Астурии особых результатов не достигло. Руководство провинцией осуществлял Совет, состоявший из рабочих, шахтёров и чиновников, враждебно относившихся к Франко и его сторонникам. Количество членов Национальной Конфедерации Труда и рабочих профсоюзов достигало 70 тысяч, что составляло основу для дисциплинированного и бесстрашного ополчения.

В таких условиях военный губернатор Хихона, полковник Пиниллья не осмелился объявлять свою лояльность Франко. Так или иначе, но ему не поверили и казармы были окружены и отрезаны на многие мили от союзной армии генерала Молы. Единственной надеждой осаждённых был крейсер «Альмиранте Сервера», находившийся в тот момент в относительной близости от города.

Осада

Битва за Хихонские казармы была отмечена несгибаемым сопротивлением гарнизона и… острым дефицитом оружия и боеприпасов (кроме динамита) атаковавших. Присутствие в своём тылу такого очага мешало республиканцам сконцентрировать свои силы при осаде Овьедо, и поэтому, их атаки были непрерывны и безжалостны.

Очень скоро запасы воды иссякли, и защитники стали страдать от жажды. Пиниллья отказывался сдаться, полагаясь на нацистскую пропаганду, и веря, что помощь скоро придет. Как и в другом подобном случае, при осаде толедского алька́сара, анархисты, захватив в заложники сына Пинилльи, угрожали убить его, если сопротивление не прекратится. И также как и Хосе́ Москардо́ Итуа́рте полковник был непоколебим.

В середине августа шахтёры штурмовали казармы, используя при этом динамитные шашки. Здание охватил пожар. Сопротивление националистов было сломлено. Перед тем, как сдаться, Пиниллья передал по радио сообщение на «Альмиранте Сервера», требуя открыть огонь по своей позиции. Крейсер, опасаясь провокации со стороны республиканцев, огонь по своим не открыл. Казармы пали. Защитники расстреляны.

Литература

• Томас Х. Гражданская война в Испании. 1931—1939 гг. — М.: Центрполиграф, 2003. — 573 с. — ISBN 5-9524-0341-7.

Отрывок, характеризующий Осада Хихона

– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…