Осада Чембало

Осада Чембало
Основной конфликт: Война Генуи и княжества Феодоро
Дата	4 июня — 8 июля 1434 года
Место	Крепость Чембало, ныне Балаклава, Крым
Итог	Победа генуэзцев
Противники
Генуэзская республика Княжество Феодоро
Командующие
Карло Ломеллино сын князя Алексея
Силы сторон
ок. 6000 неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Осада Чембало — эпизод войны между Генуэзской республикой и княжеством Феодоро в союзе с Крымским улусом Золотой Орды. Войска Генуи под командой капитана армады Карло Ломеллино приступом взяли город Чембало, где оборонялся гарнизон княжества Феодоро.

Предыстория

По договору 1381 года хан Золотой Орды Тохтамыш, в благодарность за помощь против Мамая, отдал во владение Генуэзской республике побережье Готии. Это поставило в невыгодное положение находившееся в вассальных отношениях с Ордой княжество Феодоро, которое оказалось отрезано от морских портов. Недовольный таким положением, князь Феодоро Алексей I решил начать борьбу за выход к морю. В 1422-1423 годах, заручившись моральной поддержкой эмира Крымского улуса Золотой Орды, он начал военные действия против Генуи. Эта война не принесла феодоритам особого успеха, однако князь смог построить на побережье крепость-порт Каламиту.

Алексей действовал в союзе с ордынским наместником в Крыму Тегинэ-беем Ширинским. Полномасштабная война с Генуей требовала максимальной концентрации сил. В 1343-1344 годах на самом пике могущества Золотой Орды, хан Джанибек не смог справиться с Кафой. Князь Алексей мог выставить около 1000 воинов, татары могли собрать около 3-4000 воинов, но в одной только Кафе насчитывалось 6000 дворов. Стараясь создать большую коалицию, Тегинэ старался привлечь к кампании князя Свидригайло. Возможно, что и пребывание в Крыму князя Юрия Дмитриевича было частью этого плана.

Все планы по созданию большой коалиции расстроил результат спора о Великом княжении между князьями Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем. В результате, в 1432 году Тегинэ рассорился с золотоордынским ханом Улуг-Мухаммедом и провозгласил ханом Хаджи Девлет Гирея. Провозглашение Хаджи Гирея давало возможность привлечь на службу множество «казаковавших» в степи огланов и найонов. В том-же 1432 году князь Алексей установил контакт с Венецией, воевавшей с Генуей. Венецианцы даже направили в Крым эскадру из 4-х галер с целью «выяснить, что собирается предпринять господин Алексей, господин Готии, в пользу нашего государства».

Наконец, в 1433 году князь Алексей начал активные действия. В феврале под стенами генуэзской колонии Чембало появился небольшой отряд феодоритов. В городе вспыхнуло восстание, генуэзцы были изгнаны, а Чембало перешел под власть князя Алексея.

Консул Кафы Батисто де Фонари, являвшийся главным представителем Республики Святого Георгия в Крыму, попытался отбить Чембало, но потерпел фиаско. С захватом Чембало феодоритами, возникал риск падения Солдайи, гарнизон которой по Уставу 1449 года имел всего порядка 45 человек (в конце XIV века численность гарнизона колебалась от 12 до 80 человек). В сложившейся ситуации, консул направил депешу в Геную с просьбой о помощи.

Сообщение о падении Чембало стало неприятным ударом для правительства Республики. Население требовало от дожа Арондо и Совета старейшин скорых ответных действий, но Республика только что закончила не слишком удачную войну с коалицией Венеции, Флоренции и Арагона и не имела денег на снаряжение экспедиции. В итоге, деньги нашлись у Банка Сан-Джорджо, который рассчитывал взять крымские колонии под своё прямое управление и выделил правительству кредит на снаряжение экспедиции. Деньги банка позволяли нанять 20 кораблей и 6000 солдат, включая и членов экипажа. Начальником экспедиции стал капитан армады «золотой рыцарь» (cavaliere aurato) Карло Ломеллино, сын Набулеоне, правителя Корсики.

Подготовка экспедиции велась в тайне, но в ряды воинов внедрился венецианский шпион, донос которого содержит описание состава армии Генуи, маршруты и время передвижений. В начале марта 1434 года подготовка армады была закончена и она выступила на остров Хиос. В составе эскадры находились 10 нефов, 9 галер и 1 галиот. На острове эскадра ещё почти три месяца набирала экипажи и воинские команды из жителей архипелага. 30 мая 1434 года, пополнив эскадру ещё одним галиотом, капитан Ломеллино выступил к Босфору.

При выходе армады в Черное море один из галиотов был выслан в Синоп. На галиоте находился старший фортификатор, который объявил, что эскадра направляется в Трапезунд. Возможно, что помимо дезинформации, старший фортификатор получил от агентов в Синопе последние известия о состоянии Чембало. 4 июня 1434 года армада Генуи достигла Чембало.

Фортификации Чембало

Чембало состоял из Верхнего города Николая Чудотворца и Нижнего города Георгия Победоносца. Верхний город, где находились консульский замок, ратуша и небольшая церковь, располагался на вершине утеса. С доступных сторон его окружали стены, примыкавшие к 200 метровому обрыву. В Нижнем городе узлом обороны и самым уязвимым местом была угловая башня, стоявшая в начале горного склона. От башни отходили две стены. Одна стена шла вдоль берега бухты, поворачивала на мысу и выходила в Верхний город. На мысу находилась башня с цепью, перекинутой на другую сторону бухты. Этой цепью перекрывали доступ в бухту кораблям. Вторая стена поднималась по горному склону на вершину горы Кастрон, где стояла 15-ти метровая башня-донжон. В донжоне находилась цистерна с водой, поступавшей из источника с соседней горы Спилия.

Осада

В субботу 5 июня с нефов были спущены шлюпки со штурмовыми отрядами и направились ко входу в гавань, которая была перекрыта цепью. После ожесточенного боя, генуэзцам удалось разрубить цепь и флот Республики вошел в гавань.

На следующий день, в воскресенье на берег был высажен десант, который блокировал город. Осажденные попытались сделать вылазку, но были отбиты. В понедельник 7 июня началась осада. Генуэзцы сняли с кораблей несколько бомбард и сосредоточили огонь по одной из башен (вероятно по нижней башне Города св. Георгия). К вечеру часть башни и участок примыкавшей стены обвалились. К этому моменту, горожане начали сомневаться в целесообразности дальнейшего сопротивления и отправили к Карло Ломеллино делегацию. Горожане предлагали сдать город в обмен на сохранение жизни и имущества, но капитан отказал, заявив, что примет только безоговорочную капитуляцию.

8 июля армия Республики Святого Георгия пошла на штурм. Воспользовавшись тем, что всё внимание оборонявшихся было сосредоточено на разрушенной башне, генуэзцы захватили ворота города. Сын князя Алексея, командовавший гарнизоном, собрав остатки феодоритских солдат (ок. 70 человек), отступил в замок Святого Николая. В последней схватке на вершине утеса погибли все феодориты, кроме командира и нескольких знатных людей из его окружения. Захваченный город капитан отдал на разграбление, при котором, как пишет очевидец, «истреблены были многие граждане».

Последствия

После занятия Чембало, настала очередь феодоритского порта Каламиты. 9 июня часть галер вышла из бухты и высадила около Каламиты десант. Генуэзцы потребовали от горожан сдаться, на что получили ответ о готовности к сдаче при сохранении жизни и имущества. В этом случае жители обещали открыть ворота вечером 10 июня. Вторая часть генуэзской армии выступила из Чембало по суше. Достигнув города, генуэзцы выстроились в боевые порядки и двинулись на штурм. Сопротивления им никто не оказывал. Ворвавшись в город, солдаты Генуи обнаружили, что горожане ушли из города, забрав с собой все имущество. Оставшись без законных трофеев, генуэзцы предали город огню и вернулись в Чембало.

11 июня армия Республики выступила к Кафе. Сам капитан Ломеллино отправился вперед и 12 июня в Кафе созвал военный совет на котором было принято решение наступать на Солхат — столицу Крымского улуса Золотой орды.

Литература

• Селиверстов Д. А. Сражение при Солхате (Кастадзоне) 22 июня 1434 года // Военное дело Золотой Орды: проблемы и перспективы изучения. Материалы Круглого стола, проведенного в рамках Международного Золотоордынского Форума (Казань, 30 марта 2011 г.). — Казань: АН Республики Татарстан - Ин-т истории им. Ш. Марджани, 2011. — С. 183-193.

Отрывок, характеризующий Осада Чембало

– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.