Осада и падение Константинополя (1204)

Взятие Константинополя (13 апреля 1204 года) войсками крестоносцев было одним из эпохальных событий средневековой истории и имело далеко идущие последствия для всей Европы. Взятию предшествовали две довольно напряжённые осады 1203 и 1204 годов, в ходе которых свои усилия объединили венецианский флот и западноевропейская (преимущественно французская) пехота. После захвата города начались массовые грабежи и убийства греко-православного населения, что было своего рода местью за резню латинян греками в 1182 году. 9 мая новым императором был провозглашён Балдуин Фландрский, что положило начало формированию целой плеяды «латинских» государств на захваченных крестоносцами территориях, хотя греческая знать на периферии империи не покорилась и продолжала борьбу.

Причины

В общем и целом, падение Константинополя объяснялось нарастающим отставанием социально-экономического развития империи по сравнению с более компактными и лучше организованными западноевропейскими государствами, в которых наметилась тенденция к практическому применению последних достижений технического прогресса в быту, армии и флоте, а также к росту торговли и товарооборота, которым сопутствовали растущий потребительский спрос и интенсивный денежный оборот в городах, где появились зачатки финансово-буржуазной инфраструктуры. Византийская знать по-прежнему предпочитала вкладывать свои сбережения в малодоходную, но высокостатусную недвижимость (латифундии в Малой Азии), которую становилось всё труднее содержать и охранять, особенно в условиях тюркских нашествий. В самом Константинополе к концу ХII века появился греческий торговый класс, но он был скорее следствием имитации итальянских купеческих традиций и, в какой-то мере, даже заинтересован в ещё более тесном сотрудничестве с итальянскими талассократиями, с помощью которых рассчитывал улучшить своё благосостояние. В условиях постепенно нарастающего западного присутствия эта группа стала играть роль пятой колонны.

Среди частных причин падения города в 1204 г. немалую роль сыграл венецианско-византийский договор 1187 года, по условиям которого византийские императоры сократили свои военно-морские силы до минимума, полагаясь на флот своих итальянских «союзников». Именно корабли венецианцев доставили более 30 тыс. крестоносцев в окрестности Константинополя, который теперь защищали лишь городские стены и численный перевес его жителей (население столицы на момент падения оценивалось в пределах от 250 до 500 тыс. человек — невероятное количество по меркам средневековых городов Западной Европы, в которых редко насчитывалось больше 10 тыс. жителей). Тем не менее, многолюдность столицы не пугала крестоносцев. В городе уже давно царила смута, вызванная непрекращающейся борьбой за власть между отдельными кланами греческой знати. При этом проигрывающие стороны не гнушались прибегать к услугам иностранных наёмников ради своих личных интересов, которые они ставили выше интересов греческого народа в целом.

Ход событий

Крестоносцы уже давно наблюдали за слабеющим городом. За время, прошедшее с начала крестовых походов, латиняне успели хорошо ознакомиться с географией Балкан и Малой Азии.

После взятия города началось массовое мародёрство. Около 2 тыс. человек было убито в первые дни после захвата. В городе бушевали пожары. В огне были уничтожены многие памятники культуры и литературы, хранившиеся здесь с античных времён. Особенно сильно от огня пострадала знаменитая Константинопольская библиотека.

Осенью 1204 г. комитет из 24 представителей оккупационных сил подписал Договор о разделе Византийской империи (Partitio terrarum imperii Romaniae), положивший начало длительному периоду франкократии.

Греческое население массово покидало столицу. К концу крестоносческой власти в разграбленном городе оставалось не более 50 тыс. жителей.

Константинополь сделался столицей образовавшейся на части территории Византии Латинской империи.

Последствия

См. также: Взятие Константинополя (1261)

После двух неудачных осад 1235 и 1260 годов, в 1261 г. в отсутствие венецианского флота небольшой отряд никейского императора занял плохо защищённый Константинополь. Византийская империя формально была восстановлена, хотя её социально-экономический упадок и демографическое угасание продолжались. Захват Константинополя католиками привёл к усилению этно-религиозной вражды на Балканах и установлению атмосферы всеобщего политического хаоса.

См. также

• Взятие Константинополя (1261)

Источники

• Жоффруа де Виллардуэн. Завоевание Константинополя / Пер. М. А. Заборова. — М.: Наука, 1993.
  • [www.vostlit.info/Texts/rus7/Villarduen/frametext2.htm Главы 101—200.]
  • [www.vostlit.info/Texts/rus7/Villarduen/frametext3.htm Главы 201—300.]
• Робер де Клари. Завоевание Константинополя / Пер. М. А. Заборова. — М.: Наука, 1986.
  • [www.vostlit.info/Texts/rus/Klari/frameKlari2.htm Главы XXXIX-LXXXI.]
  • [www.vostlit.info/Texts/rus/Klari/frameKlari3.htm Главы LXXXII-CXII.]
  • [www.vostlit.info/Texts/rus/Klari/hrono.phtml?id=693 Хронологическая таблица.]

Отрывок, характеризующий Осада и падение Константинополя (1204)

По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.