Освобождение Ченстоховы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Освобождение Ченстоховы
Основной конфликт: Висло-Одерская операция
Вторая мировая война

Освобождение Ченстоховы
Дата

16-17 января 1945

Место

Ченстохова

Итог

Разгром многократно превосходящего гарнизона, освобождение Ченстоховы, выход к границе Германии

Противники
Германия СССР СССР
Командующие
неизвестно майор Семён Хохряков
капитан Николай Горюшкин
Силы сторон
5180 солдат Вермахта, 4280 солдат союзников, в том числе:
350 сапёрный батальон
992 охранный батальон
81 рабочий батальон
603 ПД
2 батальон 54 гв. танковой бригады (21 танк)
23 гв. мотострелковая бригада (до 400 бойцов)
1419 самоходный артполк
Потери
1200 пленных
8 танков
25 пушек
52 пулемета
10 автомобилей
28 убитых (из них 10 офицеров)
42 раненых
5 танков сожжено
3 танка непригодны для ремонта

Освобождение Ченстоховы 16-17 января 1945 года — блестяще проведённая Красной Армией операция по освобождению Ченстоховы, польской духовной столицы, часть Висло-Одерской операции. Из-за эффекта внезапности, город был освобождён с минимальными потерями при многократно превышающих силах обороняющихся.





Подготовка к обороне

Уже летом 1944 года командование Вермахта отдало приказ готовиться к обороне Ченстоховы, как города имеющего стратегическое положение и оборонять его до последнего солдата. Тогда было начато фортифицирование Ченстоховы и окрестностей; работы велись под надзором Организации Тодта, которая подготовила в полосе 10-25 км на восток от города систему укреплений и противотанковых рвов, имеющих ширину до 400 м. На выездных магистралях Ченстоховы возвели баррикады из армированного камня, а в зданиях устроили пулемётные гнезда. В окрестностях нынешней аллеи Армии Крайовой, были созданы склады вооружений для нужд 4-й танковой армии. К концу 1944 года в Ченстохове располагались 5180 солдат Вермахта и 4280 солдат, набранных из бывших советских военнопленных («власовцы») и добровольцев из стран Балтии.

Наступление советских войск

Ченстохову освобождали части, принадлежащие к 3 гвардейской танковой армии Рыбалко, 5 гвардейской армии и 9 и 14 гвардейским стрелковым дивизиям. Советская армия эффективно использовала затянувшееся затишье осени 1944-начала января 1945 года для пополнения сил и тренировки личного состава и 12 января перешла в стремительное наступление в южной Польше. В связи с быстрым наступлением Красной армии в ходе Висло-Одерской операции немцы не успели подготовить как следует оборону: силы, предназначенные для этой цели, были разбиты или шли из глубоких тылов Рейха. 15 января 14-я гв.сд встретила, тем не менее, сильное сопротивление, немцы силами 68 и 304 пехотных дивизий смогли перейти в местное контрнаступление. Только вечером советские силы, вернув инициативу, взяли Щекоцины, обеспечили переправу на Пилице и достигли Сецемина.

На рассвете, около 6 утра, 16 января группа танков из 2 батальона 54 гвардейской танковой бригады под руководством майора Семёна Хохрякова отправилась для переправы через Пилицу в составе 21 машин Т-34/85. Батальон был усилен десантом из 2 батальона 23-й моторизованной пехотной бригады гвардии капитана Николая Горюшкина. Вслед за 2 батальоном шли 1 и 3 танковые батальоны, также усиленные мотопехотой общей численностью до 400 солдат и приданным 1419 самоходным артиллерийским полком в составе 21 самоходных орудий.

В Святой Анне произошло столкновение с небольшой немецкой группировкой при поддержке Люфтваффе и артиллерии. 2-й батальон Хохрякова успел выйти из деревни как раз перед налетом, который нанёс следующим за ними танкам и пехоте большие потери, поэтому Хохряков не подозревал, что движется без поддержки двух батальонов.

С первым серьёзным препятствием наступающие танкисты натолкнулись в Мстуве, выйдя на подготовленный к обороне рубеж. Взвод Михаила Лучкина, находившийся в ОРД, вступил в бой на восточной окраине населённого пункта[1]. Через час Мстув пал.

В Ченстохове

В отсутствие радиосвязи с командованием бригады, Хохряков принял решение о входе в город. 2 батальон вошёл в Ченстохову после обеда через бреши в баррикаде на Варшавской улице. На пл. Нарутовича (ныне пл. Дашиньского) войска разделились: часть двинулась по ул. Орлиц-Дресера (ныне ул. Огородова) и 1 Мая в направлении вокзала Страдом, другая часть оказалась в бывшем еврейском квартале и несколько танков на Аллее Пресвятой Богородицы. Столкновения с немецкими силами произошли на перекрестке с Валами Дверницкого, где танки наехали на колонну грузовиков, аллее Свободы, где стоял Тигр и пл. Перацкого (ныне пл. Беганьского), где был ДОТ. Русские потеряли на Аллеях ещё один, третий, танк.

С опозданием остальные силы бригады, а именно 1 и 3 танковые батальоны, обошли город с севера и с юга, отрезав немцам пути отступления. Наиболее тяжёлые бои происходили в районе центральной площади и железнодорожного вокзала.

Бой за Страдом

На территории железнодорожного вокзала Ченстохова-Страдом произошел двухчасовой бой советских танкистов с поездом, перевозящим тяжёлые танки типа «Тигр» и «Пантера» для немецкой 4-й танковой армии. После осознания своего положения и понимания тщетности дальнейшей борьбы, немцы бросили танки и бежали в сторону Люблинца.

Разминирование Ясногорского монастыря

Существуют как минимум две версии этого события. По одной из них, в панике отступающие немецкие войска попытались поджечь арсенал Ясногорского монастыря, забросав его горящими одеялами, политыми бензином. Танкисты Хохрякова, ворвавшись в монастырь, помешали этому. По другой, которой придерживается писатель Борис Полевой, немцы заминировали монастырь с помощью заряда с замедленным взрывателем, с целью свалить варварский поступок на большевиков. Процедуру его разминирования писатель описывает в автобиографической книге «До Берлина — 896 километров».

Роспуск Армии Крайовой

19 января 1945 года был издан приказ о роспуске Армии Крайовой её главным комендантом Леопольдом Окулицким, возглавившим её после неудачного Варшавского восстания и находившимся на тот момент в Ченстохове.

Воины вооружённых сил страны

Быстро развивающееся советское наступление вскоре может привести к занятию всей Польши Красной Армией. /…/

4. Армия Крайова распущена. Командиры не легализуются. Солдат освободить от присяги, выплатить двухмесячное содержание и законспирировать. Оружие спрятать.

Оценки

  • «Особенно блистательная военная операция была проведена комбатом Хохряковым С. В. под городом Ченстоховом, когда его батальон, пройдя с боями более 200 километров и освободив этот польский город от фашистов, открыл путь основным силам Советской Армии на территорию гитлеровской Германии.»
  • — Владимир Андрианович, ведь освобождение крупного города, имеющего три кольца обороны противника, задача не из легких? — спросил я Пикалова.

— Пример освобождения крупного города и оборонительного пункта немцев батальоном танкистов и батальоном мотострелков за одни сутки не имеет себе равных, бой за взятие Ченстохова теперь изучают в военных учебных заведениях.[2]

  • Составленный в декабре 1944 г. план наступательной операции войск 1-го Украинского фронта не содержал задач войскам после выхода на рубеж р. Пилица, ограничиваясь общим указанием «… развивать наступление на Бреслау»[3]

Награды

Согласно приказу Верховного Главнокомандующего № 225 от 17 января 1945 года:

  • Соединения и части, наиболее отличившиеся в боях за овладение городами Ченстохова, Пшедбуж и Радомско были представлены к присвоению наименования «Ченстоховских» и к награждению орденами
  • 17 января 1945 года в 23 часа Москва салютовала «доблестным войскам 1-го Украинского фронта, овладевшим городами Ченстохова, Пшедбуж и Радомско, двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий»

Память

  • Одна из улиц Ченстоховы была названа улица Хохрякова[4], впоследствии переименована в ул Куприньского-Понурого, польского диверсанта Армии Крайовой, не имевшего к освобождению родного города никакого отношения, ещё одна была названа улица 16 января, переименована в Кедринскую[5]
  • Две главных улицы Мстува носят названия «Освобождения»[6] и «16 января»[7] до сих пор.
  • В ПНР были выпущены памятные медали к 25, 30 и 35-летию освобождения Ченстоховы.
  • На центральной площади Ченстоховы — площади Беганьского — до 1992 года стоял памятник советскому солдату-освободителю. Снесён.

См. также

Напишите отзыв о статье "Освобождение Ченстоховы"

Примечания

  1. [czestochowa.ru/1945/za_slavu_rodiny/masterstvo/ Мастерство и героизм, газета 3гв ТА «За славу Родины», №62, пятница 9 марта 1945]
  2. Рагозин, Иван Дмитриевич — Однополчане о легендарном комбате, 2004, Изд-во «Челяб. Дом печати»
  3. Д. Шеин — Танки ведёт Рыбалко
  4. [wikimapia.org/street/17100924/ru/ул-Куприньского-Понурого-бывшая-Семёна-Хохрякова ул. Куприньского Понурого бывшая Семёна Хохрякова]
  5. [wikimapia.org/street/183260/ru/ул-Кедринская-бывшая-16-января ул. Кедринская бывшая 16 января]
  6. [wikimapia.org/street/17945124/ru/ул-Освобождения ул. Освобождения]
  7. [wikimapia.org/street/17945126/ru/ул-16-января ул. 16 января]

Литература

  • Bolesław Dolata — Wyzwolenie Polski 1944—1945. Warszawa: Wydawnictwo MON, 1974, s. 200—203.
  • Janusz Płowecki — Wyzwolenie Częstochowy 1945, Warszawa : Książka i Wiedza, 1973
  • Рагозин, Иван Дмитриевич — Комбат Хохряков [Док. повесть], 2000, Челяб. дом печати
  • Рагозин, Иван Дмитриевич — Однополчане о легендарном комбате, 2004, Изд-во «Челяб. Дом печати»
  • Козин, Иван Ефимович, Семенов, Михаил Григорьевич — Семён Хохряков, 1973, Челябинск Юж.-Урал. кн. изд-во
  • Наум Иванович Балдук, Михаил Васильевич Кравченко — Звезды комбата: документальная повесть, Политиздат, 1983
  • Б. П. Тартаковский — Бесстрашный комбат, 1985, издательство ДОСААФ

Ссылки

  • [www.youtube.com/watch?v=F_viDNkYCqE Освобождение Ченстоховы, хроника]

Отрывок, характеризующий Освобождение Ченстоховы

«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.