Осен, Ивар Андреас

Ивар Осен
Ivar Aasen
Норвежский учёный, поэт, создатель нюнорска
Дата рождения:	5 августа 1813(1813-08-05)
Место рождения:	Эрста (Датско-норвежское государство)
Гражданство:	Объединенные королевства Швеция и Норвегия
Дата смерти:	23 сентября 1896(1896-09-23) (83 года)
Место смерти:	Кристиания (Объединенные королевства Швеция и Норвегия)

И́вар Андре́ас О́сен (норв. Ivar Andreas Aasen, редко встречается устаревшая передача Аасен; 5 августа 1813, Эрста, Датско-норвежское государство — 23 сентября 1896, Кристиания, Объединенные королевства Швеция и Норвегия) — норвежский филолог, лексикограф и поэт. Известен в первую очередь как создатель одной из письменных форм норвежского языка — нюношка (нюнорска) или новонорвежского языка. Имел также известность как поэт, является, в частности, автором известного стихотворения «Норвежец» (нюнорск Nordmannen).

Биография

Ивар Осен родился на хуторе Осен возле Ховдебюгды в регионе Суннмёре на западе Норвегии (сегодня фюльке Мёре-ог-Ромсдал). Он был сыном мелкого крестьянина Ивара Йонссона. Хутор Осен находился вдалеке от других поселений, и в детстве у Ивара не было товарищей по играм, так что мальчик много читал, в том числе Библию. Отец Ивара умер в 1826 году. В семье было восемь детей, но оба родителя рано умерли, и главой семьи стал старший брат. Тот заставлял Ивара работать в поле и не разрешал ему следовать своим наклонностям, однако сохранилась запись в приходской книге о том, что Ивар прекрасно зарекомендовал себя при подготовке к конфирмации.

В 1831 году он начал работать учителем в разных сельских школах, и в конце концов стал гувернёром в доме приходского священника Ханса-Конрада Туресена. Тогда же Ивар начал изучение местной флоры и диалекта Суннмёре. Осен отправился со своими работами в Берген, и тамошний епископ Якоб Нойманн остался настолько доволен результатами его диалектологической работы, что они были опубликованы в двух номерах епархиального журнала «Bergens Stiftstidende» за 1841 год.

Диалектологические исследования

После публикации этих статей и благодаря поддержке Нойманна Осен получил стипендию от Норвежского королевского научного общества в Тронхейме для изучения норвежских диалектов. Осен совершил свои экспедиции в 1843—1847 годах, записывая различные слова, выражения и грамматические формы. В его записях встречаются также и пословицы, но Осен не занимался целенаправленным сбором фольклора; не был он и социологом. В первую очередь Осена интересовали диалекты Вестланна (Западной Норвегии), где, как он полагал, встречались наилучшие (то есть наименее затронутые влиянием датского языка) диалекты, однако в конечном счёте он посетил большую часть страны. За четыре года Осен проехал более 4000 км, добравшись на севере до Хельгеланда.

После истечения стипендии в 1847 году Осен поселился в Христиании, где и прожил остаток жизни. При этом он регулярно отправлялся в экспедиции, обычно летом, в течение ещё 20 лет. Всего он посетил более половины всех муниципалитетов Норвегии в границах 1895 года.

Поздние годы

Пройдя путь от крестьянского сына до получателя государственной стипендии, Осен отказался от предложенного ему профессорского поста и продолжил свои путешествия, несмотря на все трудности, с которыми они были тогда связаны, и на сопротивление, которое ему было оказано. При этом в его жизни не происходило действительно значительных внешних событий.

О личной жизни Осена известно мало, в частности из-за небольшого числа источников. У него было немного друзей, обычно он сидел дома и работал. Осен получал неплохой доход, но тратил немного и всю жизнь провёл очень скромно. С 1830 года Осен вёл дневник, однако он состоит главным образом из заметок о погоде, о его болезнях, записок о встречах и прочитанных книгах, а также кратких изложений виденных им спектаклей.

Ивар Осен не оставил и значительного эпистолярного наследия: большинство его писем были ответами на чужие вопросы. Своему другу Морицу Орфлуту он писал одно письмо в год, а брату Йуну — раз в три года. Он также почти не переписывался с деятелями набиравшего силу движения за распространение созданного им лансмола — Хенрик Крун получил от него одно письмо, Георг Григ — лишь несколько, а Ян Прал — ни одного.

В дневнике и письмах Осен лишь изредка сбивался на «свой» язык, лансмол, сохранилось несколько писем на этом языке, но обычно он писал на более привычном датском. Дневники и письма Осена были изданы в 1957—1960 годах.

Помимо лингвистических работ Осен выпустил ещё несколько книг, в частности, «Малую хрестоматию по древненорвежскому языку» (En liden Læsebog i Gammel Norsk, 1854), оперетту «Наследник» (Ervingen, 1855), «Норвежские пословицы» (Norske Ordsprog, 1856, второе издание 1881) и сборник стихов «Symra» (1863, второе издание 1875). Самым длинным из связных текстов Осена на лансмоле была книга (96 страниц) «Осмотр нового дома: краткий обзор творения и человека для юношества» (Heimsyn: ei snøgg Umsjaaing yver Skapningen og Menneskja: tilmaatad fyre Ungdomen, 1875). Эта книга никогда не пользовалась большой популярностью, в то время как несколько песен из «Наследника» и «Symra» стали очень популярны.

Ивар Осен очень критически относился к своим произведениям: большинство из них существуют в двух версиях — первоначальной и лучше проработанной окончательной. Кроме того, Осен много писал «в стол» — как стихи, так и публицистические и научные статьи. Многое из его наследия было издано посмертно, кое-что до сих пор готовится к изданию.

Традиционные представления об Осене во многом окрашены информацией, которую можно извлечь из наиболее легкодоступных источников, относящихся к последним годам его жизни. В качестве характерного примера можно назвать биографию Андерса Ховдена «Ивар Осен в повседневной жизни» (Ivar Aasen i Kvardagslaget). Ховден, знавший Осена уже стариком, изображает его как больного одинокого человека, ходящего по дому в дырявых носках. Современный биограф Осена Стивен Уолтон полагает эту картину несправедливой и считает, что в более молодые годы Осен лучше следил за собой и вел более активную социальную жизнь, однако те, кто знали его в 1840-е и 1850-е годы, не оставили об Осене воспоминаний. Существует всего несколько фотографий Осена. Изображений из времен его молодости не сохранилось: одна картина была создана, когда ему было более 50 лет, а остальные сделаны тогда, когда он уже был глубоким стариком.

Создание лансмола

Качество лингвистических работ Осена можно считать крайне высоким, если учесть, что он не имел формального образования и не вращался в академических кругах, работая даже без секретаря. В 1850-е годы Осен работал очень быстро, выпуская по новой книге почти каждый год, притом что он успевал и печататься в газетах. В 1860-е годы работа несколько замедлилась: так, «Словарь норвежского народного языка» (1850) был подготовлен всего за год, а второе издание «Норвежского словаря» (1873) — за девять лет.

В 1848 году Осен издал книгу «Грамматика норвежского народного языка» (Det norske Folkesprogs Grammatikk). Через два года вышел «Словарь норвежского народного языка» (Ordbog over det norske Folkesprog), куда входило более 25 000 слов. П. А. Мунк назвал словарь «национальным шедевром». Первые тексты на лансмоле были изданы в книге «Образцы деревенского языка в Норвегии» (Prøver af Landsmaalet i Norge, 1853).

Реакция в обществе

Вначале работу Осена в Норвегии восприняли с энтузиазмом: он получил пожизненную стипендию в размере профессорского жалованья, рецензенты вовсю хвалили его книги, а дела с продажами шли хорошо. Мунк и другие учёные поддерживали его проект, а Бьёрнстьерне Бьёрнсон даже попытался выучить новый язык, познакомившись с такими бергенцами, как Хенрик Крун. Первый эксперимент Осена по созданию новой письменной формы, «Разговор двух крестьян» (Samtale mellem to bønder, 1849) был напечатан в консервативной газете «Моргенбладет».

Первыми, кто попытался использовать новый письменный норвежский язык, были так называемые «бергенские языковеды» (в первую очередь Ян Прал, Георг Григ и Хенрик Крун), Эрик Соммер из Трёнделага, издавший в 1857 году брошюры «Сказочные песни» (Soge-Visor) и О. У. Винье.

Никто из них не рассматривал лансмол Осена как нечто большее, чем всего лишь основа. В 1858 году тексты на лансмоле издали Осен, Винье и Прал. У каждого из них был, в сущности, свой язык, который был непонятен без хотя бы элементарных познаний в древнескандинавском.

Языковая идеология Осена

Поскольку сам Осен так и не написал большой программной статьи, разные его высказывания использовались сторонниками разных точек зрения. Одни рассматривают его как представителя буржуазного национально-романтического движения, в то время как другие подчёркивают педагогический аспект его работы и видят в нём предшественника социалистов. Наиболее распространённым является мнение, что Осен в какой-то мере занимал обе позиции.

Для Осена наибольшую ценность и аутентичность имели архаичные языковые формы, однако некоторые публицисты из-за этого считали, что лансмол «отстаёт» в своём развитии и что на нём нельзя выразить современные мысли.

В 1858 году Осен перевёл для газеты «Друг народа» (Folkevennen) исландскую «Сагу о Фритьофе». Этот текст представляет собой наиболее яркий образец архаизирующих тенденций в языке Осена. Позже он несколько модернизировал норму, но его уже никогда не просили написать текст на лансмоле для издания с таким большим тиражом.

Одна из тем, к которым Осен постоянно возвращался, — «полнозвучие» норвежских диалектов, где в безударных позициях используются нередуцированные гласные по сравнению с датским «вечным e» (в датском языке все гласные в безударных суффиксах редуцировались до шва, которое на письме передаётся как e). Формы, которые использовал Осен, называются «i-формами», так как в определённой форме сильных (оканчивающихся на согласный) имён женского рода в единственном числе и в неопределенных формах множественного числа среднего рода использовался гласный i (sol-i 'солнце + определённый артикль', tre-i 'деревья'). В современном нюношке обычны «a-формы» (sola, trea), но формы с i до сих пор включаются в орфографические словари и были вполне обычны еще в середине XX века. Осен также проводил различие между сильными (ei sol 'неопределённый артикль + солнце', soli 'солнце + определённый артикль', soler 'солнца', solerne 'солнца (определённая форма)') и слабыми формами (ei gjenta 'девочка', gjenta 'девочка (определённая форма)', gjentor 'девочки', gjentorne 'девочки (определённая форма)') в женском роде (встречаются иногда также solerna, gjentorna).

Формы именительного и винительного падежей совпали во всех диалектах, однако в некоторых сохранялся датив, и полная древнескандинавская форма датива множественного числа на -om (uppi dalom 'в долинах') вошла в норму и получила значительное распространение, особенно в стихах.

С другой стороны, почти никто не следовал за Осеном в различении мужского и женского рода в слабой форме прилагательного (den kaute guten 'гордый юноша', но den kauta gjenta 'гордая девушка').

В спряжении Осен последовательно различал единственное и множественное число глагола, хотя как раз во время жизни его поколения это различие выходило из употребления в датском языке. У Осена, таким образом, употребляются формы eg er 'аз есмь', но me ero 'мы есмы'; eg hev 'я имею', но me hava 'мы имеем'; так же и в прошедшем времени сильных глаголов: eg fekk 'я получил', eg gjekk 'я пошёл', но me fingo 'мы получили', me gingo 'мы пошли'. У Осена имеются также формы конъюнктива настоящего и прошедшего времени, но они не получили распространения.

Ивар Осен построил своеобразную иерархию диалектов по близости к древнескандинавнскому состоянию. В предисловии к «Образцам деревенского языка» он объясняет, что лучшими являются диалекты районов Хардангер, Согн и Восс, в то время как «диалекты северных гор относятся к худшим и более повреждённым». Осен также не извлёк большой пользы из поездок в Северную Норвегию, так как морфология там «крайне бедна и проста». Не интересовали его и говоры Хедмарка, где произошла монофтонгизация древних дифтонгов.

Сегодня нюношк имеет наибольшее распространение как раз в тех районах, где распространены «одобренные» Осеном диалекты. Во времена Осена считалось, что в эпоху викингов в Норвегии был распространён единый национальный язык, однако сейчас лингвисты (М. Хэгстад, Д. А. Сейп) установили, что и тогда уже существовали диалектные различия и многие черты, которые Осен приписывал датскому влиянию и «загрязнению», являются собственно норвежскими.

Развитие языка

Когда Ивар Осен начал свою работу по сбору норвежских диалектов, националистический романтизм в Норвегии достиг своего расцвета. Концепции Гердера, согласно которым каждый народ имел собственный «национальный дух» (нем. Volksgeist), находивший выражение в языке, литературе, искусстве и других элементах культуры, в 1840-е годы были популярны по всей Европе. В этом смысле существование собственного письменного языка могло подчеркнуть самостоятельность норвежской нации, независимой от датчан.

Примерно с 1860 года эта концепция утрачивает популярность. Несмотря на то что попыток прекратить выплату Осену стипендии не предпринималось, его работа была во многом проигнорирована, рецензенты не обращали внимания на его книги, а дела с продажами пошли значительно хуже.

В литературе существует несколько мнений относительного того, почему так произошло. Одной из причиной можно назвать то, что Осен начал свою работу слишком поздно: в 1842 году, когда он представил свой проект, национальный романтизм находился на пике расцвета, который был пройден в 1849 году. С 1850-х годов «более норвежский» характер лансмола уже не был само собой разумеющимся преимуществом.

Нормированная форма лансмола в «Норвежский грамматике» 1864 года и «Норвежском словаре» 1873 года отличается значительным архаизмом, сложной грамматической системой и крайне пуристическими тенденциями в отборе словарного запаса (в частности, исключались все нижненемецкие заимствования с приставками be'- и an-). Таким образом, в противостоянии «педагогических» и «национальных» соображений победили последние.

В 1858 году Осен издал перевод «Саги о Фритьофе» на лансмол, вышедший в приложении к журналу «Друг народа» (Folkevennen). В связи с этим изданием Э. Сундт издал очерк «О норвежском языке», где он писал следующее:

[«Друг народа»] предал бы своё предназначение, если бы не понимал, что ближайшее будущее имеет огромное значение для нашего языка и что его судьба значит бесконечно много для народного просвещения и полного духовного развития

Сундт подчеркивает, что многие норвежцы постараются разобраться в «крестьянском» языке и потому рекомендует читателям вникнуть в перевод Осена. Он также пишет:

Он основан на наименее загрязненных сельских диалектах, но при этом с постоянным учетом других крестьянских говоров и древнего норвежскогоо письменно языка. Все это сделано с таким искусством, что мы с уверенностью можем назвать этот язык образцом общего норвежского национального (Landsmaal) или народного (Folkesprog) языка

.

При этом, хотя Сундт поддерживал проект Осена в принципе, сам он придерживался нормы, разработанной К. Кнудсеном.

Бьёрнстьерне Бьёрнсон, который в молодости пытался писать стихи на лансмоле, также стал приверженцем варианта Кнудсена, так как для него лансмол оказался слишком труден. В конце концов Бьёрнсон разочаровался в самом проекте Осена и стал поддерживать Норвежский союз риксмола.

Для других деятелей языкового движения, так как П. А. Мунк и Я. Прал, язык Осена был, напротив, недостаточно архаичен: Осен не хотел вводить в норму древние формы, не сохранившиеся ни в одном диалекте. Так, если Осен писал форму личного местоимения множественного числа третьего лица ('они') как dei, то Мунк выбрал форму deir (ср. исл. þeir).

Более поздние авторы, писавшие на лансмоле, такие как О. Фьёртофт и А. Гарборг, также обращались с языком Осена очень вольно, что вызывало его недовольство. Одним из последних трудов Осена стала до сих пор неопубликованная книга «Языковой обман», в которой он критикует писавших на лансмоле авторов за использование «датских» форм, таких как upp-yver 'вверх по чему-либо' вместо upp-etter. Осену также не нравились многие из введенных Гарборгом новообразований, таких как norskdom 'норвежскость'. Он критиковал использование сельских и разговорных городских форм.

Ивар Осен сам никогда не занимался организацией и агитацией, и «языковое движение» развивалось без его участия. Организацией его занялся Арне Гарборг лишь в 1870-е годы. Сам Осен не хотел «борьбы» двух вариантов и редко реагировал на критику, а после 1860 года вовсе прекратил публицистическую деятельность.

В более позднее время много говорилось о том, что письменный язык, основанный на диалектах, более лёгок для усвоения детьми в школе. Не совсем ясно, насколько это было важно для Осена: сам он происходил из крестьянской среды, где при этом умение читать и писать по-датски было широко распространено. Сам Осен также выучил немецкий и английский языки.

Осена много критиковали за слишком архаичную орфографию, которая помешала лансмолу стать действительно общераспространённым в Норвегии письменным языком. В XX веке был проведён ряд орфографических реформ, в ходе которых многие пуристические и этимологические элементы лансмола были отброшены, а орфография была приближена к произношению букмола и восточнонорвежских диалектов, на которых говорит большее число носителей. К этому времени романтические идеи Гердера были полностью оставлены, а главным стимулом развития лансмола (нюнорска) стала социалистическая идеология освобождения народа через просвещение. Подобные идеи стали появляться уже при жизни Осена, но полное выражение они нашли в первом официальном стандарте нюнорска (1901 год). В язык также были введены многие слова, которые Осен считал «ненорвежскими», хотя запрет на приставки be- и an- в целом сохранился.

Литература

Труды Ивара Осена

• Fem Viser i søndre Søndmørs Almuesprog (1842)
• Det norske Folkesprogs Grammatik (1848)
• Ordbog over det norske Folkesprog (1850). [books.google.com/books?vid=0yqqrGEjrS78kkyH&id=7C8p7H1S814C&pg=PP7&as_brr=1 Электронный вариант] в Google Books
• Søndmørsk Grammatik (1851)
• Prøver af Landsmaalet i Norge (1853)
• En liden Læsebog i gammel Norsk (1854)
• Ervingen (syngespel, 1855, ny versjon 1873)
• Norske Ordsprog (1856, 1881)
• Symra (1863, 1875) [www-bib.hive.no/tekster/ekstern/aasen/symra/ Электронный вариант]
• Norsk Grammatik (1864) (пересмотренное издание Det norske Folkesprogs Grammatik)
• Norsk Ordbog (1873) (пересмотренное изданиек Ordbog over det norske Folkesprog)
• Heimsyn (1875)
• Norsk Maalbunad (1876, издано 1925) (словарь синонимов по модели Тезауруса Роже)
• Norsk navnebog eller Samling af Mandsnavne og Kvindenavne (1878)
• Bidrag til vort folkesprogs historie (издано в 1951)

Собрания сочинений

• Norske Minnestykke (1923) — посмертное издание фольклорных материалов, собранных Осеном
• Brev og Dagbøker (1957—1960) Издание писем, дневников и других текстов
• Skrifter i samling. (3 тт., 1911-12).
• Reise-Erindringer og Reise-Indberetninger 1842—1847 (издано в 1917)

Издание материалов

• Sunnmørsgrammatikkane (1992) Содержит: Det søndmørske Almuesprogs grammatikalske Indretning ; Tillæg til Undersøgelserne af det søndmørske Almuesprogs grammatikalske Bygning ; Den søndmørske Dialekt ; Søndmørsk Grammatik ISBN 82-90186-82-7 / ISBN 82-90186-83-5
• Målsamlingar frå Sunnmøre (1994) ISBN 82-90186-93-2
• Målsamlingar frå Bergens Stift (1995) ISBN 82-7834-002-1
• Målsamlingar frå Christiansands og Agershuus Stifter (1997) ISBN 82-7834-007-2
• Målsamlingar frå Trondhjems og Tromsø Stifter (1998) ISBN 82-7834-009-9
• Målsamlingar 1851—1854 (1999) ISBN 82-7834-014-5
• Målsamlingar 1855—1861 (2001) ISBN 82-7834-021-8
• Målsamlingar 1862—1883 (2002) ISBN 82-7834-025-0
• Dansk-norsk Ordbog (2000) ISBN 82-7834-016-1

Литература

• Garborg, Arne, Anders Hovden og Halvdan Koht 1913: Ivar Aasen : granskaren, maalreisaren, diktaren : ei minneskrift um livsverket hans. utgjevi av Sunnmøre frilynde ungdomssamlag. Kristiania : Norli
• Hjorthol, Geir 1997: Forteljingar om Ivar Aasen : Aasen-resepsjonen i fortid og notid. Skrifter frå Ivar Aasen-instituttet. nr 2. Volda : Høgskulen i Volda
• Hovden, Anders 1913: Ivar Aasen i kvardagslaget. Trondheim. ISBN 82-521-4642-2
• Krokvik, Jostein 1996: — Ivar Aasen : diktar og granskar, sosial frigjerar og nasjonal målreisar. Bergen, 1996. ISBN 82-7834-005-6
• Krokvik, Jostein 1996: Ivar Aasen : diktar og granskar, sosial frigjerar og nasjonal målreisar [Bergen] : Norsk bokreidingslag
• Munch, P.A. 1873: Anmeldelse : Det Norske folkesprogs grammatik af Ivar Aasen. 1831-Marts 1849 Samlede Afhandlinger s. 360—374
• Myhren, Magne 1975: Ei Bok om Ivar Aasen : språkgranskaren og målreisaren. Orion-bøkene 170. Oslo : Det norske Samlaget
• Venås, Kjell 1996: Då tida var fullkomen. Oslo, 1996. ISBN 82-7099-251-8
• Venås, Kjell 200. Ivar Aasen og universitetet. Oslo, 2000 ISBN 82-90954-12-3
• Walton, Stephen J. 1987: Farewell the spirit craven : Ivar Aasen and national romanticism. Oslo : Samlaget
• Walton, Stephen J. 1991: Ivar Aasens nedre halvdel. Oslo : Samlaget
• Walton, Stephen J. 1996: Ivar Aasens kropp. Oslo : Samlaget. ISBN 82-521-4531-0

Ссылки

• [www.aasentunet.no/default.asp?menu=3 Центр Ивара Осена]  (норв.)
  • [www.aasentunet.no/default.asp?menu=297&id=1236 Хронология жизни]
  • [www.aasentunet.no/default.asp?menu=299&id=288 Библиотека]
  • [www.aasentunet.no/default.asp?menu=3&app=10&app_id=10&view=app_gallery Галерея]
• [www.hivolda.no/index.php?ID=14 Институт имени Ивара Осена]
• [www.språkrådet.no/templates/Page.aspx?id=363 Språknytt № 1, 1996] Тематический номер об Осене

Отрывок, характеризующий Осен, Ивар Андреас

– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.