Осетинская литература

Осети́нская литерату́ра (осет. Ирон литературæ) — литература, написанная на осетинском языке, в более широком понятии — литература осетинского народа.

Произведения осетинских писателей, в том числе на осетинском языке, публиковались уже в конце XIX века (поэма Александра Кубалова «Афхардты Хасана» в 1897 году и др.). Однако расцвет осетинской литературы начался уже в советские годы. За один только 1930 в одной Северной Осетии издано столько, сколько было издано за всё 209-летнее существование осетинской письменности (если считать от издания первой печатной книги — «Краткого катехизиса», изданного в Московской типографии Синода в 1798 году).

Устное народное творчество

Осетинский фольклор многообразен по своему содержанию. Сохранился героический нартовский эпос — сказания о нартах. Особенно популярны сказания о похождениях нартов — Урузмага, Хамыца, Сослана, Сырдона и других, бедняках, о нартовском голоде и прочие. Сохранилось также большое количество разных песен, сказок, пословиц, поговорок. Из них выделяются песни, отражающие быт осетинских трудящихся масс, связанный с земледелием, овцеводством, охотой и т. д. Особое место занимают исторические (героические) песни, наиболее ярко отражающие классовую борьбу осетинских трудящихся против феодалов-помещиков, известных под названием тагаурских алдаров и дигорских баделят. Таковы например исторические песни «Мисирби Караджаев», «Кантемиров Мазук-Алдар» и некоторые другие.

Позднее традиция исторических (героических) песен получила своё продолжении в виде песен о героях гражданской войны в Осетии, об осетинах-участниках Великой Отечественной войны и о героях новейшего времени.

Необходимо отметить факт огромного влияния богатого и разнообразного по своему содержанию осетинского фольклора на всех почти без исключения осетинских писателей.

К устному творчеству обращались многие осетинские писатели, в том числе Коста Хетагуров, Сека Гадиев, Александр Кубалов, Мисост Камбердиев и другие. Наиболее активными собирателями осетинского фольклора стали Цоцко Амбалов, Г. А. Дзагуров, Гагудз Гуриев, Б. А. Алборов, Д. Бердиев, П. Гадиев, Г. Темираев, А. Тибилов, В. Карсанов, М. К. Горданов и др.

Зарождение осетинской литературы

Зарождение осетинской литературы относится к концу XVIII и началу XIX веков.

Первым осетинским писателем был — дворянин-аристократ Иван Ялгузидзе. Активный проводник царской колониальной политики на Кавказе, миссионер, распространявший православие среди осетин, он был первым переводчиком книг священного писания на осетинский язык. Иван Ялгузидзе написал поэму на грузинском языке «Алгузиани» (переведённую на русский язык), в ней он пытался идеализировать прошлое «могущественной Осетии», возвеличить её мифического царя Алгуза, якобы покорившего многочисленные народности Кавказа. Основные идеи этого произведения: монархизм, национализм и православие.

Осетинская литература с 1859 по 1905 годы

Со времени покорения Кавказа и до 1905 в Осетии происходили весьма значительные социально-политические сдвиги, которые не могли не отразиться на росте и развитии осетинской литературы. Эксплуатация феодалами малоземельного и безземельного крестьянства всё более усиливалась. В 1861—1865 были освобождены так называемые холопы, однако взаимоотношения между широкими крестьянскими массами и феодалами-помещиками, наделёнными самодержавием лучшими землями, резко обострялись, доходя до вооруженных столкновений. Переход от натурального хозяйства к товарному способствовал нарождению осетинского кулачества и торговой буржуазии. Промышленность в Осетии развивалась крайне медленно. В атмосфере национального гнёта, административного произвола и всё более обостряющихся социальных противоречий развивали свою литературную деятельность писатели: Темирболат Мамсуров, Асламурза Кайтмазов, Инал Кануков, Гаппо Баев, Александр Кубалов, Блашка Гуржибеков, Сека Гадиев, Георгий Цаголов и Коста Хетагуров.

Темирбулат Мамсуров и Инал Кануков являлись представителями алдарско-феодальной группы; оба они — участники переселения горцев в Турцию в 1861—1865 — происходили из осетинских алдаров и были офицерами царской армии.

Творчество Мамсурова отражало пессимистические переживания переселенцев алдаров, не ужившихся на чужбине, осознавших неудачу этого переселения. В его произведениях сильны элементы национализма и религиозности. В отношении формы он близок к народной поэзии.

Творчество Инала Канукова проникнуто тоской о «великом прошлом» осетинского алдарства. Вернувшись на родину, поэт погрузился в воспоминания о былом. Разочарованный в жизни, оторванный от реального настоящего, поэт искал утешения и покоя на кладбище, «где смерть сравняет всех». Инал Кануков писал исключительно на русском языке. Он был под сильным влиянием русской поэзии, в особенности Лермонтова и Пушкина. Инала Канукова роднит с Мамсуровым пессимизм, вызванный крушением той социальной группы, к которой они принадлежали (феодалов-алдаров).

Гаппо́ Ба́ев, Александр Кубалов и Блашка Гуржибеков начали литературную деятельность в 1890-х годах. После революции Баев уехал в Германию, где продолжал заниматься литературным творчеством и переводами (в том числе некоторых библейских текстов).

Александр Куба́лов — автор поэмы «Афхардты Хасана» и других произведений на тему «о героическом прошлом Осетии». Его поэма «Афхардты Хасана», направленная против обычая кровной мести, считается одним из лучших произведений осетинской литературы, она настолько близка к устному творчеству, что доказательству личного авторства Кубалова посвящены статьи исследователей. При советской власти Кубалов «не смог перестроиться», был арестован в 1937 году и пропал без вести в лагерях.

Бла́шка Гуржибе́ков являлся первым дигорским поэтом, то есть осетинским поэтом, писавшим исключительно на дигорском диалекте (в 1920-х годах этот диалект развивался как «дигорский язык», но позже было принято политическое решение признать такое разделение «контрреволюционным», дигорский снова стал диалектом). Основные мотивы его творчества: монархизм, верность царской колониальной политике на Кавказе, православию и осетинским народным верованиям и традициям. Блашка Гуржибеков ценен тем, что в своей пьесе «Недоросль» (Æдули) первый показал рост торговой буржуазии в Осетии и противоречия, обострявшиеся между феодально-родовой верхушкой и вновь народившейся буржуазной верхушкой. В отношении формы Блашка Гуржибеков был под сильным влиянием устного народного творчества.

Сека́ Га́диев (1865—1915) занимает в осетинской литературе своеобразное место. Выходец из горской бедняцкой семьи, поэт-самоучка, он более тридцати лет был псаломщиком. Симпатии Сека Гадиева — на стороне горской бедноты: он бичевал феодалов, угнетавших бедноту, но не призывал к борьбе. Наоборот, поэт настроен христиански. Он — националист, активный миссионер православия. Действие большинства произведений Гадиева разворачиваются в сёлах Южной Осетии.

Весьма значительную эволюцию проделал в своём творчестве Георгий Цаго́лов (р. в 1871). В начале своей литературной деятельности он был оппозиционно настроен против царизма и национального угнетения, однако не звал трудящихся к борьбе против угнетателей. Сочувствуя бедноте (стихотворение «Иналук»), поэт не видел выхода из положения. Лишь с приближением революции поэт начал преодолевать свою мечтательную пассивность и стал наконец на путь активной борьбы с поработителями. В стихотворении «Песня Кудайната» поэт восклицает. «Берите силой все… И дней не бойтесь бурных», «правда сама на землю к нам не спустится». В осетинской литературе Цаголов первый художественно изобразил новый тип осетинского кулака, являвшегося опорой царской администрации в угнетении и эксплуатации трудящихся Осетии («Осетинские мотивы», стр. 46, стихотворение «Темболат»). Необходимо отметить, что Цаголов писал преимущественно на русском языке и был под сильным влиянием русских поэтов, в особенности Некрасова и украинского поэта Шевченко. При советской власти он переводил на русский язык произведения осетинских писателей, был известен как талантливый публицист.

Коста́ Хетагу́ров (1859—1905) — остаётся самым популярным осетинским писателем. Выходец из феодально-дворянской среды, Коста Хетагуров позже отрёкся от дворянства. В своей басне «Гуси» и в неоконченной поэме «Хетаг» он высмеял дворянскую заносчивость и чинопочитание. Основные мотивы творчества Коста Хетагурова — протест против административного произвола, призыв к единению осетин без различия классов. Поэт сочувственно изображал жизнь горской бедноты («Вдова», «Пастух-батрак», «Кубади»). Он протестовал против национального гнёта, против такого специфического явления осетинской жизни, как шпионаж в пользу администрации («Додой», «Солдат», «Шпион» и др.). Литературная энциклопедия 1934 года называет Коста Хетагурова «религиозно настроенный пессимист». Произведения Хетагурова, разоблачающие произвол самодержавия, имели в своё время «революционизирующее значение».

Осетинская литература 1905 по 1917 годы

Революция 1905 прокатилась широкой волной по Осетии. Социальная дифференциация к этому времени значительно углубилась. Наряду с группой феодалов, крупных помещиков, владевших огромными латифундиями, на социальную арену выступила значительно окрепшая деревенская буржуазия. Выросла осетинская интеллигенция, разнородная по своему происхождению и по своим социально-политическим устремлениям. На данном этапе продолжают быть активными писатели — Гаппо Баев, Александр Кубалов, Г. Цаголов, Сека Гадиев. Они занимают те же позиции, что и в предшествующий период. В этот период выдвигается ряд новых писателей: Шамиль Абаев, Михаил Гарданов, Георгий Малиев, Андрей Гулуев, Илас Арнигон, Алихан Токаев, Хох Тлатов, Давид Короев, Цомак Гадиев, Ахмет Цаликов, Батырбек Туганов, Елбаздуко Бритаев, Арсен Коцоев, Роза Кочисова, Борис Алборов, Георгий Цаголов и переводчики Цоцко Амбалов и Быбиц Датиев.

Осетинская литература данного периода вращается в кругу национально-бытовых вопросов, получающих социальное заострение.

Протест против административного гнета и произвола получил наиболее яркое выражение в произведениях Короева и Кочисовой. Романтизация героического прошлого кавказских горцев, ведших борьбу против царизма за национальное освобождение, дана в творчестве Б. Туганова. Призывом к борьбе против царизма и его устоев проникнуто творчество Ц. Гадиева, Е. Бритаева, Ш. Абаева, М. Гарданова. Проповедь национального единения осетинского народа характерна для творчества А. Токаева и Мзурона. Неудовлетворенность современностью и культивирование «социалистической утопии» с сильным налётом национализма — основная черта сочинений Тлатова Хоха. Многие писатели этого периода изображают тёмные стороны быта осетин (конокрадство, знахарство, кровная месть и т. д.).

Драматургия

К этому периоду относится и зарождение осетинской драматургии, основоположником которой является осетинский драматург Елбаздуко Бритаев. В 1908 году свою единственную пьесу «Ног ахуыргæнæджы фыццаг бон скъолайы» (Первый день нового учителя в школе) издала Лена Коцоева. В 1912 году на сцене Владикавказского русского театра была поставлена первая пьеса драматурга Дмитрия Кусова под названием «Дети гор».

Осетинская литература после Октябрьской революции. Период 1917—1921

Советская власть окончательно утвердилась в Северной Осетии в марте 1920, в Южной Осетии — в 1921, одновременно с советизацией Грузии. В этот период из подпольной литературы выделяется несколько революционных стихотворений (К. Бутаева, Г. Баракова, Созура Баграева). С восстановлением советской власти выходит первая большевистская газета на осетинском языке — «Кермен», которая первоначально и явилась центром возрастающей в новых советских условиях осетинской литературы. На страницах газеты «Кермен» помещали свои стихи Цомак Гадиев, Гино Бараков, Борис Алборов и др.

В 1921 году вышли два небольших сборника литературных произведений. Один из этих сборников под названием «Вождь» принадлежит перу осетинского писателя, красного партизана, видного коммуниста Гино Баракова. Второй сборник «Книга осетинских песен» (1921) содержит стихи разных осетинских поэтов. Он также снабжен предисловием Гино Баракова. В сборнике помещены стихи Гино Баракова, Коста Хетагурова, Цомака Гадиева, Быдтаева, Казбека Бутаева, Алборова, Байзера, Ч. Бегизова, Нигера и Турмега.

Для полноты обзора осетинской литературы данного периода следует ещё отметить пьесу «столпа осетинской контрреволюции» Гаппо Баева «Осетинская молитва». Эта пьеса, напечатанная в 1920 в Тифлисе в меньшевистской газете «Ног Цард», является конденсированным выражением осетинского национализма, связанного самыми крепкими узами с осетинским кулачеством. В этот период острой гражданской войны обнаруживаются зародыши революционной пролетарской литературы.

Осетинская литература 1920-х годов

Двадцатые годы XX века стали временем расцвета национальной культуры осетинского народа, в частности, осетинской литературы. В 1920 году советская власть была установлена на территории Северной Осетии, а в 1921 — и Южной Осетии. Открылись новые учебные заведения, книжные издательства, периодические издания. На этом этапе новая власть, руководствуясь ленинской национально-языковой политикой, многое делала для развития национальной литературы, образования и театра.

В 1920 году во Владикавказе открылся Институт народного просвещения, с 1924 преобразованный в Горский педагогический институт (ныне Северо-Осетинский государственный университет). В те же годы начал работать Осетинский педагогический техникум. Здесь готовились кадры для национальной школы, прессы и литературы. В сельских районах открывались клубы и библиотеки.

В 1924 году на базе Осетинского историко-филологического общества был основан Научно-исследовательский институт. Аналогичный институт открылся и в Цхинвали. Эти научные заведения проделали большую работу по кодификации осетинского языка, по сбору и публикации фольклорных произведений.

Для национальной школы были переведены учебники по ряду предметов, а также многие художественные произведения.

В апреле 1923 года во Владикавказе вышел первый номер осетинской газеты «Растдзинад» (издаётся до сих пор), в 1924 в Цхинвали — первый номер газеты «Хурзарин» (издаётся до сих пор).

Только в 1920-х годах появляются первые объединения осетинских писателей. Так в 1922 году появилась организация «Осетинская литературная группа» (осет. Ирон литературон къорд), которая занималась книгоиздательством, распространением книг, а также организацией просветительских мероприятий. Среди участников этой группы были Цомак Гадиев, Гино Бараков и другие. В том же году они издали литературный альманах «Малусаг» с предисловием Георгия Бекоева. Альманах содержал дореволюционные произведения Елбаздуко Бритаева, Сека Гадиева и других авторов — за это и за изложенные в предисловии мнения книга надолго была признана «контрреволюционной», один из критиков даже ввёл в употребление слово «малусаговщина» по названию альманаха.

В 1924—1925 годах при Московской ассоциации пролетарских писателей был основан кружок осетинских пролетарских писателей «Зиу». В 1925 году организация основалась в Осетии. В ней активно участвовали Созруко Кулаев, Кудзаг Дзесов, Геор Кокиев, Сергей Джанаев и другие молодые писатели. Группа издавала свой альманах (вышло два тома — в 1925 и 1927 годах). Стремлением участников «Зиу» было порвать с предыдущей традицией, создать литературу на основе пролетарской идеологии. В предисловии к альманаху лидер группы Сармат Косиров писал: «Из всех известных нам до сих пор осетинских писателей ни один не встал на путь революционной литературы… Оторвались они от строящего новую жизнь народа, остались поодиночке».

В целом, развитие литературы этого периода характеризуется приходом нового поколения писателей, расширением тематики произведений, появлением возможностей публикации и, через распространение грамотности, увеличением числа потенциальных читателей.

Осетинская литература 1930-х годов

В 1936 году вышла в свет книга Барона Боциева"Порванная цепь"

Осетинская литература в военные годы (1941—1945)

Ряд осетинских поэтов писали стихи на фронтах Великой Отечественной войны. Некоторые, как Мухарбек Кочисов (1920—1944), погибли в бою. На стихи Кочисова были написаны песни.

Осетинская литература 1950—1990-х год

Козаев Исидор Софромович(1929—1986).Он красивый и мужественный человек с незащищёным взглядом и обнажённым сердцем, полный трагических предчувствий. Мысль о неразрывном единстве человеческого рода, о том, что все люди на Земле рождены братьями, пронзительно звучит через все его книги, в которых не мало стихов о любви, порою неутолённой, но всегда возвышенной до самоотречения, о любви к женщине к древнему краю отцов и дедов, к его удивительной природе, исполненной аскетического величия и одухотворённости.

Литературные журналы

В Северной Осетии выходят литературные журналы: «Дарьял» (на русском языке), «Ираф» (на дигорском диалекте осетинского языка) и «Мах дуг» (на иронском диалекте осетинском языке). Литературные произведения также публикуются в осетинских и двуязычных газетах. В Южной Осетии издаётся журнал «Фидиуаг».

Литература

• Очерк истории осетинской литературы. Орджоникидзе, 1967.
• Джыккайты Шамил. Ирон литературæйы истори (1917—1956 азтæ). Дз.: Ир, 2003. 464 ф.

Ссылки

• [iriston.com/books/salamov_oset_skazki/ Осетинские народные сказки. Составитель и переводчик — Т. А. Саламов] (на русском языке)
• [iriston.com/books/dzagurov_-_oset_skazki/ Запись текстов, перевод, предисловие и примечания Г. А. Дзагурова] (на русском языке)
• [biblio.darial-online.ru/ Библиотека осетинской литературы журнала «Дарьял»] (на русском и осетинском языках)

Отрывок, характеризующий Осетинская литература

– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.